доктор. В стороне от нас, в низине, обозначилась целая роща искусственно
насажденных кокосовых пальм. Мы свернули в нее. Здесь не было ни кустарника,
ни подлеска. Вздымались лишь, как у нас в сосновом бору, стрельчатые стволы,
вершины которых, рассыпаясь ветвями, похожими
напоминали зеленые фонтаны. Около сотни орехов отягощали каждое дерево,
свисая гроздьями из десяти - пятнадцати штук. Хотелось пить, и мы тут же
купили у хозяина плантации несколько кокосовых орехов величиною с детскую
голову. Внутри каждого такого ореха, помимо ядра, имелось жидкости, так
называемого кокосового молока, около бутылки. Мы с удовольствием утолили
свою жажду. Пальмы эти обычно растут у прибрежий, и плоды их, сорвавшись в
воду, носятся по волнам теплых морей, перекочевывая иногда за тысячи миль,
пока не будут выброшены на пляж. Если почва и климат окажутся подходящими,
орех сейчас же пускает корни, питаясь на первое время собственным запасом
ядра и влаги, и в неведомом краю начинает вырастать новая роща.
городе было интереснее. Нас осталось всего семь человек: мои приятели и
доктор с одним пациентом. Вокруг нас, скаля белые зубы, продолжали кружиться
три малолетних гида.
восклицал:
пулями пронзила меня!
всем организме возрождение.
ново. Ласкали глаза тамринды, эти прекраснейшие деревья, под сенью которых
начальники сакалавов строят свои жилища. Попадались саговые пальмы, затем
рафии с толстыми и коренастыми стволами, с тяжелыми гроздьями плодов. А вот
исполинский банан, или, как его называют, "Дерево
распростер свои листья наподобие широкого опахала; в раструбах его черенков
человек может найти воду для питья. Стройный пирамидальный лес обдал нас
запахом гвоздики. Сейчас же представилось другое: нетолстый ствол, а на нем
будто надета шляпа из пурпурно-оранжевых цветов, развернувшихся под солнцем
во всем своем огненном великолепии. Долго любовались хлебным деревом; плоды
его, величиною с тыкву, крепились посредством коротких стеблей прямо к
стволу и свисали, как громадные светло-зеленые мячи.
поляну, а с нее открылся вид на океанский простор. Взгляды наши были
устремлены на коралловые атоллы, обрамленные перистой бахромой кокосовых
пальм.
сверкающей поверхности. У подножия их, несмотря на затишье, играли пенистые
буруны, вскидываясь, как лохматые белые медведи. Солнце стояло уже высоко.
Горячие лучи, как тончайшие раскаленные иглы, проникали под кожу, испаряли
из нас, влагу, сжигали ткани и нервы.
южного мира. Ну как можно было не задержаться у гуттаперчевого дерева? Оно
имело свои особенности, постепенно спуская с ветвей корни и вонзая их в
почву.
самостоятельные
принадлежащая одному дереву, а над ним простирался широкий лиственный свод,
под которым могла бы разместиться целая рота матросов. Местами встречались
такие густые чащи, что нельзя было свернуть с тропинки в сторону. Земля была
тучная и жирная от перегноя, и на ней не оставалось пустого места.
Промежутки между крупными стволами, заросли подлеском,
кустарником, кружевным папоротником. И все это было опутано в диком
беспорядке лианами, ползучими деревянистыми растениями, осыпанными
красными, то бледно-фиолетовыми цветами. Лианы, извиваясь, обкручивали
деревья, как удавы, поднимались до их вершин, потом свисали вниз в виде
спиралей, пока не зацеплялись, раскачиваемые ветром, за сучок другого
ствола. Некоторые из них, голые и эластичные, словно корабельные пеньковые
канаты, протянулись наверху в разных направлениях-и горизонтально и вкось,
другие свалились к подножию своей опоры и беспомощно лежали, свернутые в
кольцо. Это сплошное сплетение делало лес
впечатление, что вся эта экзотическая мощь растительности в погоне за светом
смешалась и переплелась между собою, душила друг друга.
кабельтовым.
облеклась в пурпур живых цветов, сказал:
исполина, чтобы самой расцвести под солнцем. Как всякое ничтожество, она из
мрака ползком вылезла на свет и поднялась на недосягаемую высоту.
проникая сквозь массу, причудливой листвы, льется живой огонь. Наши легкие
наполнялись горячим и влажным воздухом, полным ароматом цветов и ядовитой
прелью погибших растений. Мы были так мокры от собственного пота, словно
только что искупались, не снимая с себя платья. Какую живую тварь скрывали
такие дебри? Мы видели лишь несколько пород птиц, поющих и перепархивающих
среди ветвей. Местные дятлы, попугаи и другие, в противоположность нашим
птицам, отличались яркими красками оперения. Но ничто нас так не восхищало,
как крошечные колибри, сверкавшие в воздухе, словно драгоценные камни.
Когда, какая-нибудь из них усаживалась на цветок, чтобы схватить насекомое,
то нельзя было оторвать от нее глаз,-самая усовершенствованная по форме, она
дрожала блеском сапфира и рубина, лучилась каплями чистого золота и бисером
алмаза. Спугивали мы лемуров с пушистым хвостом, замечательных тем, что они
могут перебрасываться с одного дерева на другое с неподражаемой ловкостью
акробатов. Держали в руках хамелеонов, этих мордастых ящериц, моментально
окрашивающихся под любой цвет среды. Ничего другого не было, но все время
ждешь, что из непроходимой чащи джунглей вот-вот покажется какое-нибудь
необыкновенное чудовище. Одни из нас восклицали от восторга, другие смотрели
по сторонам молча, а в общем все одинаково были изумлены тем, как все здесь,
пользуясь богатством солнечных
безумствует в избытке первобытно-дикой силы.
вулканического кратера. Это было то самое озеро, к которому мы шли. В
окружности оно имело не менее двадцати верст. Мы остановились на большой
высоте и, глядя вниз, долго любовались
поверхности. Берега, заключая озеро в круглую раму зелени, густо, местами
непролазно, заросли камышами, кустарниками и крупными деревьями. Увидели
слева долину и направились туда, постепенно спускаясь вниз по густой траве.
Там извивалась речка, то прячась в тени лесистых берегов, то снова
выкатываясь на простор, под сияние неба, чтобы засверкать серебристой рябью.
По словам сопровождавших нас сакалавских ребят, вот здесь-то, ближе к речке,
и водились главным образов крокодилы, представляющие собою символы ужаса
тропических лагун и озер. Мы остановились почти у самого берега
прислушались. Молчали все птицы, утомленные жарой. Ни одного звука не было
вблизи. Казалось, что вся природа насторожилась в страхе перед могучей силой
немилосердного солнца. Это зловещее соединение предательского безмолвия с
ослепительным блеском тревожило воображение. Но где же, однако, крокодилы? И
вдруг заметили, как по гладкой поверхности воды движется треугольник из трех
точек, они возвышались над глазами и над пастью отвратительного существа.
Ведь несомненно, что под сплющенными чашками черепа у него вместе с
жестокостью уживаются и трусость, и хитрость, и отвага, и своего рода
любовь.
отмель и улегся, напоминая собою грязный, сгнивший чурбан с заостренным
концом. Он проделал это нехотя и с такой меланхолией, словно сам был огорчен
собственным уродством. Мы начали кричать, бросать палки в воду, вызывая этим
суеверный страх у ребят. Крокодилы исчезли.
возвращались другой дорогой. Когда были ближе к городу заходили на фруктовые
плантаций.
и такое обилие разнообразнейших ароматов, то не менее щедро оно было и в
творчестве превосходнейших плодов. Мы достаточно проголодались и с жадностью
ели мучнистые и сладкие бананы. С небольших
светло-желтым пуками вместе с листьями десятифутовой длины. Раньше о
банановом дереве мы знали лишь одно, что из волокон его приготовляется
манильский трос, который благодаря своим хорошим качествам употребляется на
военных кораблях для буксиров и швартовов,-он мягок, гибок и плавуч. А вот
другое дерево красиво
ланцетовидными листьями,-это манго. Плоды
ярко-оранжевого цвета, с косточкой в середине, как у персика, показались нам
необыкновенно вкусными. Попробовали мы и аноны, зеленочешуйчатые фрукты с
таким содержанием внутри, которое напоминало сбитые сливки с сахаром. А
здесь их пожирали свиньи. Восхищались ананасом, как чудеснейшим даром
тропиков. Он был похож на большую кедровую шишку, весом в
килограмма, с пучком листьев на верхушке. Золотистое мясо его было довольно
крепко, но оно обладало такой сладостью, в меру смешанной с кислотой, и
таким тонким, ни с чем не сравнимым ароматом, что хотелось разрезать его на
тонкие ломтики и жевать медленно, чтобы продлить удовольствие еды. Но ни