получил, поэтому не случайно он говорил: "Германия дает о себе знать во
сне, как непереваренный обед". Но хуже всего было то, что работа в ти-
пографии уже не радовала его так, как раньше. Он набивал ружье типог-
рафскими литерами и шел охотиться. Но решающим моментом, который, как
камень на пути ручья разводит его в направлении двух разных морей, стала
встреча с одной женщиной. Она была откуда-то издалека, ходила в платьях
цвета фиалки, какие носят еврейки в той части Греции, что занята турка-
ми, и была вдовой какого-то романиста, который в свое время занимался
изготовлением сыра неподалеку от Кавалы. Даубманнус увидел ее на улице.
Их сердца встретились во взглядах, но, когда он подал ей два пальца, она
сказала ему: "Некошерных птиц можно узнать по тому, что, сидя на ветке,
они делят пальцы по парам, а не на три и один..." И отвергла его. Это
стало последней каплей. Даубманнус-младший совсем потерял гол
старый Даубманнус, а в типографию ставшего его наследником Даубманну-
са-младшего как-то вечером вошел незнакомый христианский монах с тремя
кочанами капусты на вертеле и копченой грудинкой в сумке, сел к огню, на
котором в котелке кипела вода, бросил в него соль и грудинку, нарезал
капусту и сказал:
Никольский и был он, когда-то очень давно, писарем в монастыре святого
Николая на берегу той самой Моравы, в которой давным-давно майнады рас-
терзали Аполлона. Он спросил Даубманнуса, не хочет ли тот издать книгу,
содержание которой столь необычно, что вряд ли кто-нибудь решится ее на-
печатать. Старый Даубманнус или Бен Яхья без раздумий отказались бы от
такого предложения, но Даубманнус такой, каким он был сейчас, потерявший
голову, увидел в этом какую-то возможность для себя. Он согласился, и
Никольски начал на память диктовать ему словарь, и так продолжалось семь
дней, пока он не продиктовал всю книгу, подкрепляясь по ходу дела капус-
той, нарезанной такими длинными и тонкими лоскутами, как будто они из
носа растут. Получив рукопись, Даубманнус отдал ее в набор не читая,
сказав при этом: "Знание - товар скоропортящийся, того и гляди заплесне-
веет. Так же как и будущее". Как только словарь был набран, Даубманнус
напечатал один экземпляр отравленной типографской краской и тут же сел
читать. Чем дальше он продвигался в чтении, тем сильнее действовал яд, и
фигура его искривлялась все больше. Каждая согласная буква книги наноси-
ла удар по какому-нибудь органу тела. Снова появился горб, кости опять
заняли первоначальное положение, в котором они росли и соединялись ког-
да-то вокруг живота, живот по ходу чтения тоже вернулся на то место, к
которому привык с детства, боли, которыми ему приходилось платить за
выздоровление, прекратились, голова, как и раньше, попала во власть ле-
вой руки, а правая опустилась до земли, и в тот час, когда она коснулась
ее, лицо Даубманнуса как в детстве просияло забытой улыбкой блаженства,
которая соединила в одно целое все его годы, и он умер. Сквозь эту
счастливую улыбку его губы выронили последние слова, прочитанные им в
книге: "Verbum саго factum est" - "Слово стало мясом".
"коэн", что значит князь. Первого кагана после принятия хазарским
царством иудаизма звали Сабриел, а его жену Серах. Имя того кагана, ко-
торый решил устроить хазарскую полемику ? и призвал к своему двору евре-
ев, греков и арабов, чтобы они истолковали его сны, неизвестно. Как сви-
детельствуют еврейские источники, которые приводит Даубманнус ?, перехо-
ду хазар ? в иудаизм предшествовал сон кагана, о котором он поведал сво-
ей дочери (или сестре) принцессе Атех ? в следующих словах:
река Кура, мутная, полная водорослей, такая, что пить ее можно, только
цедя через волосы или бороду. Когда приближается большая волна, я подни-
маю книгу высоко над головой, чтобы не замочить ее, а потом снова про-
должаю читать. Глубина близко, и нужно закончить чтение прежде, чем я на
нее попаду. И тут мне является ангел с птицей в руке и говорит: "Созда-
телю Дороги твои намерения, но не дела твои". Утром я просыпаюсь, откры-
ваю глаза и вижу - стою по пояс в воде, в той же самой мутной Куре, сре-
ди водорослей, держу в руках ту же книгу, передо мной ангел, тот самый,
из сна, с птицей. Быстро закрываю глаза, но река, ангел, птица и все ос-
тальное по-прежнему здесь: открываю глаза - та же картина. Ужас. Читаю
первое, что попадается в книге:
продолжение фразы вижу и дочитываю ее с закрытыми глазами: "...так же
как тот, кто уже разулся". Тут с руки ангела вспорхнула птица - я открыл
глаза и увидел, как птица улетает. Тогда мне стало ясно - я не смогу
больше закрывать глаза перед истиной, спасаться зажмуриваясь, нет больше
ни сна, ни яви, ни пробуждения, ни погружения в сон. Все это единый и
вечный день и мир, который обвился вокруг меня, как змея. И я увидел
большое далекое счастье, оно казалось маленьким и близким; большое я по-
нял как пустоту, а маленькое как свою любовь... И сделал то, что сделал.
хиве Дубровника, в досье дубровницкого сефарда Самуэля Коэна ? хранится
договор о помолвке следующего содержания:
Самуэлем Коэном и девицей Лидисией, дочерью почившего в раю почтенного
старца, господина Шелома Сарука, жителя города Солуна, а условия помолв-
ки таковы, как следует ниже. Первое: мать девушки, госпожа Сити, да бу-
дет она благословенна среди женщин, как приданое дает за дочерью своей,
вышеупомянутой Лидисией, в соответствии со своими возможностями и досто-
инством, один испанский матрац, а также всю одежду девушки. Второе: день
свадьбы - начиная с сегодняшнего - через два года и еще полгода. Стороны
договорились о том, что если вышеупомянутый господин Самуэль не появится
в указанное время для того, чтобы жениться на девице Лидисии, независимо
от того, что будет тому причиной - его умысел или высшая сила, - с этого
момента считаются более не принадлежащими ему по закону и праву все дра-
гоценности и предметы, которые подарены им в качестве жениха своей не-
весте, в связи с чем жених не имеет никакого права на претензии или про-
тесты. Таковыми являются следующие вещи: гривны, которые она носит на
руках, ожерелье из монет, кольца, шляпа, чулки и шерстяные носки, всего
числом двадцать четыре. Все это оценивается суммой в две тысячи и двести
акчей и является окончательным и безвозвратным даром упомянутой девице,
если помолвленный не появится для женитьбы на ней в означенное время.
Кроме того, вышеупомянутый господин Самуэль Коэн обязуется и клянется
страшной клятвой, которой клянутся все под угрозой отлучения, не обру-
чаться ни с одной другой женщиной в мире и не вступать в брак ни с кем,
кроме своей невесты, девицы Лидисии.
ном, и господин Самуэль дал соответствующую клятву сегодня, в поне-
дельник, в новолуние месяца шевата 5442 года, законность и действи-
тельность чего навечно подтверждается.
ницких доносчиков несколько замечаний относительно Коэна. Одно из них
сообщает, что Коэн 2 марта 1680 года в разговоре на Страдуне, главной
улице города, рассказал следующее;
ли рыбачьи сети. И корабли эти плавали так же, как все остальные. Когда
один грек спросил хазарских священников, каким образом это достигается,
еврей, присутствовавший при разговоре, ответил вместо тех, к кому был
обращен вопрос: "Очень просто, вместо ветра они ловят этими сетями
что-то другое"".
хождения Ефросинии Лукаревич ?. В мае того же года Самуэль Коэн встре-
тился в Лучарипах с госпожой Ефросинией и спросил ее следующее:
запрещаешь мне видеться с тобой в эти часы?
тильник, подняла его к липу, зажмурила один глаз, а другим посмотрела на
фитиль. Этот взгляд написал в воздухе имя Коэна, зажег фитиль и осветил
ей дорогу до самого дома.
ров этой книги. Изгнанный из Дубровника в 1689 году, он в тот же год
умер по пути в Царьград, впав в оцепенение, из которого никогда не оч-
нулся. Источники: представление о Коэне, жителе дубровницкого гетто,
можно получить из доносов дубровницких доносчиков (полиции), написанных
сухим итальянским стилем людей, не имеющих родного языка; из судебных
документов и свидетельских показаний актеров Николы Риги и Антуна Криво-
носовича, а также из описи вещей, обнаруженных в жилище Коэна в его от-
сутствие, при обыске, сделанном по требованию и в интересах еврейской
общины Дубровника. Копия описи была обнаружена среди бумаг дубровницкого
архива в серии "Process! politic! e criminali" 1680-1689. Последние дни
жизни Коэна известны лишь из скудных данных, содержащихся в послании,
направленном в Дубровник из абхехама белградских сефардов. К нему был
приложен перстень, на котором в 1688 году Коэн вырезал год своей смерти