улыбка блестела на губах ее и краска все более и более вступала ей в ли-
цо. - Полно об этом; я ведь все шучу.
вила она серьезно и опять как будто с таинственным видом, - так, как бы
родных детей своих любила. - да? Припомни: я тебя всегда за родную счи-
тала и от своих не рознила.
смущения.
Изумление сковало мне язык.
в моей голове.
она. - Ведь вы меня оба любите, - да?.. До свидания, Неточка; оставь ме-
ня, а только вечером приди ко мне непременно. Придешь?
ла я рыдая, - какое новое горе язвит и точит твое сердце, и о котором ты
едва смеешь вымолвить слово? Боже мой! Это долгое страдание, которое я
уже знала теперь все наизусть, эта жизнь без просвета, эта любовь роб-
кая, ничего не требующая, и даже теперь, теперь, почти на смертном одре
своем, когда сердце рвется пополам от боли, она, как преступная, боится
малейшего ропота, жалобы, - и вообразив, выдумав новое горе, она уже по-
корилась ему, помирилась с ним!..
из Москвы), прошла в библиотеку, отперла шкаф и начала рыться в книгах,
чтоб выбрать какую-нибудь для чтения вслух Александре Михайловне. Мне
хотелось отвлечь ее от черных мыслей и выбрать что-нибудь веселое, лег-
кое... Я разбирала долго и рассеянно. Сумерки сгущались; а вместе с ними
росла и тоска моя. В руках моих очутилась опять эта книга, развернутая
на той же странице, на которой и теперь я увидала следы письма, с тех
пор не сходившего с груди моей, - тайны, с которой как будто переломи-
лось и вновь началось мое существование и повеяло на меня так много хо-
лодного, неизвестного, таинственного, неприветливого, уже и теперь изда-
ли так сурово грозившего мне... "Что с нами будет, - думала я, - угол, в
котором мне было так тепло, так привольно, - пустеет! Чистый, светлый
дух, охранявший юность мою, оставляет меня. Что впереди?" Я стояла в ка-
ком-то забытьи над своим прошедшим, так теперь милым сердцу, как будто
силясь прозреть вперед, в неизвестное, грозившее мне... Я припоминаю эту
минуту, как будто теперь вновь переживаю ее: так сильно врезалась она в
моей памяти.
слезами. Вдруг я вздрогнула от испуга: надо мной раздался знакомый мне
голос. В то же время я почувствовала, что письмо вырвали из рук моих. Я
вскрикнула и оглянулась: передо мной стоял Петр Александрович. Он схва-
тил меня за руку и крепко удерживал на месте; правой рукой подносил он к
свету письмо и силился разобрать первые строки... Я закричала; я скорей
готова была умереть, чем оставить это письмо в руках его. По торжествую-
щей улыбке я видела, что ему удалось разобрать первые строки. Я теряла
голову...
письмо из рук его. Все это случилось так скоро, что я еще сама не пони-
мала, какие образом письмо очутилось у меня опять. Но, заметив, что он
снова хочет вырвать его из рук моих, я поспешно спрятала письмо на груди
и отступила на три шага.
пуга; он - бледный, с дрожащими, посинелыми от гнева губами, первый
прервал молчание.
хотите, чтоб я употребил силу; отдайте же мне письмо добровольно.
грубого насилия захватили мне дух. Горячие слезы потекли по разгоревшим-
ся щекам моим. Я вся дрожала от волнения и некоторое время была не в си-
лах вымолвить слова.
поступили низко, неблагородно. Вы забылись!.. Пропустите меня!..
того, что вы... Отдайте, говорю вам!
столько решимости, что остановился, как будто в раздумье.
решении, но все еще через силу подавляя себя. - Это своим чередом, а
сперва...
взяли ключ?
Пустите меня, пустите!
письма от ваших любовников, в моем доме...
зать?.. Боже мой! боже мой!..
дошла до последней степени ожесточения, которого я не могла понять. Я
молила его взглядом не продолжать далее. Я готова была простить за ос-
корбление, с тем чтоб он остановился. Он смотрел на меня пристально и
видимо колебался.
шись. - Признаюсь вам, я было колебался от этого взгляда, - прибавил он
с странной улыбкой. - Но, к несчастию, дело само за себя говорит. Я ус-
пел прочитать начало письма. Это письмо любовное. Вы меня не разуверите!
нет, выкиньте это из головы! И если я усомнился на минуту, то это дока-
зывает только, что ко всем вашим прекрасным качествам я должен присоеди-
нить способность отлично лгать, а потому повторяю...
злобы. Он бледнел; губы его кривились и дрожали, так что он, наконец, с
трудом произнес последние слова. Становилось темно. Я стояла без защиты,
одна, перед человеком, который в состоянии оскорблять женщину. Наконец,
все видимости были против меня; я терзалась от стыда, терялась, не могла
понять злобы этого человека. Не отвечая ему, вне себя от ужаса я броси-
лась вон из комнаты и очнулась, уж стоя при входе в кабинет Александры
Михайловны. В это мгновение послышались и его шаги; я уже хотела войти в
комнату, как вдруг остановилась как бы пораженная громом.
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Прозоров Александр