говорила она, - узнать-то ему очень хочется, сердечному, что в письме, да и
спросить-то нельзя, не решается. Вот и расстроится на весь день. Да к тому
же, батюшка, письмом-то ты меня только раздразнишь. Ну что десять строк!
Захочется подробнее расспросить, а тебя-то и нет". И потому я написал одной
Наташе и, когда относил в аптеку рецепт, отправил зараз и письмо.
вздрагивала. Доктор угадал: у ней сильно болела голова. Порой она слегка
вскрикивала и просыпалась. На меня она взглядывала даже с досадою, как
будто ей особенно тяжело было мое внимание. Признаюсь, мне было это очень
больно.
рассеян; зашел он только на минутку и очень куда-то торопился.
осматриваясь, - но, право, не думал, что найду тебя в таком сундуке. Ведь
это сундук, а не квартира. Ну, да это-то, положим, ничего, а главная беда в
том, что тебя все эти посторонние хлопоты только отвлекают от работы. Я об
этом думал еще вчера, когда мы ехали к Бубновой. Я ведь, брат, по натуре
моей и по социальному моему положению принадлежу к тем людям, которые сами
путного ничего не делают, а другим наставления читают, чтоб делали. Теперь
слушай: я, может быть, завтра или послезавтра зайду к тебе, а ты непременно
побывай у меня в воскресенье утром. К тому времени дело этой девочки,
надеюсь, совсем кончится; в тот же раз я с тобой серьезно переговорю,
потому что за тебя надо серьезно приняться. Эдак жить нельзя. Я тебе вчера
только намекнул, а теперь логически представлять буду. Да и, наконец,
скажи: что ж ты за бесчестье, что ли, считаешь взять у меня денег на
время?..
вчера-то кончилось?
понимаешь? Теперь же мне некогда. На минутку зашел только уведомить, что
мне некогда и не до тебя; да, кстати, узнать: что, ты ее поместишь
куда-нибудь или у себя держать хочешь? Потому это надо обдумать и решить.
посоветоваться. Ну на каком, например, основании я буду ее у себя держать?
памяти, и как тебя увидела, я заметил, как будто вздрогнула. Значит,
вчерашнее вспомнила...
мои заинтересовали Маслобоева. Я прибавил, что, может быть, помещу ее в
один дом, и слегка рассказал ему про моих стариков. К удивлению моему, он
уже отчасти знал историю Наташи и на вопрос мой: откуда он знает?
уже говорил тебе, что знаю князя Валковского. Это ты хорошо делаешь, что
хочешь отправить ее к тем старикам. А то стеснит она тебя только. Да вот
еще что: ей нужен какой-нибудь вид. Об этом не беспокойся; на себя беру.
Прощай, заходи чаще. Чт`о она теперь, спит?
все тем же пристальным и как будто надменным взглядом. Иначе я не умею
выразиться.
вырвал ее от Бубновой и что Бубнова его очень боится. Щеки ее вдруг
загорелись как будто заревом, вероятно от воспоминаний.
смотря на меня.
пальчиками мою руку, но тотчас же отбросила ее, как будто опомнившись. "Не
может быть, чтоб она в самом деле чувствовала ко мне такое отвращение, -
подумал я. - Это ее манера, или... или просто бедняжка видела столько горя,
что уж не доверяет никому на свете".
трактир, в котором я иногда обедал и где мне верили в долг. В этот раз,
выходя из дому, я захватил с собой судки и взял в трактире порцию супу из
курицы для Елены. Но она не хотела есть, и суп до времени остался в печке.
нечаянно взглянув на нее, вдруг увидел, что она приподняла голову и
пристально следила, как я пишу. Я притворился, что не заметил ее.
удовольствию, спокойно, без бреду и без стонов. На меня напало раздумье;
Наташа не только могла, не зная, в чем дело, рассердиться на меня за то,
что я не приходил к ней сегодня, но даже, думал я, наверно будет огорчена
моим невниманием именно в такое время, когда, может быть, я ей наиболее
нужен. У нее даже наверно могли случиться теперь какие-нибудь хлопоты,
какое-нибудь дело препоручить мне, а меня, как нарочно, и нет.
отговорюсь перед нею. Я думал-думал и вдруг решился сбегать и туда и сюда.
Все мое отсутствие могло продолжаться всего только два часа. Елена же спит
и не услышит, как я схожу. Я вскочил, накинул пальто, взял фуражку, но
только было хотел уйти, как вдруг Елена позвала меня. Я удивился: неужели ж
она притворялась, что спит?
говорить со мною, но эти оклики, довольно частые, эта потребность
обращаться ко мне со всеми недоумениями, доказывали противное и, признаюсь,
были мне даже приятны.
Вообще она задавала свои вопросы как-то вдруг, совсем для меня неожиданно.
В этот раз я даже не сейчас ее понял.
какой-то дом. Я никуда не хочу.
лихорадочный кризис. Я начал утешать ее и обнадеживать; уверял ее, что если
она хочет остаться у меня, то я никуда ее не отдам. Говоря это, я снял
пальто и фуражку. Оставить ее одну в таком состоянии я не решился.
остаться. - Я спать хочу; я сейчас засну.
наверно через два часа назад буду...
дому не уходить, - и она попробовала улыбнуться и как-то странно взглянула
на меня, как будто борясь с каким-то добрым чувством, отозвавшимся в ее
сердце. Бедняжка! Добренькое, нежное ее сердце выглядывало наружу, несмотря
на всю ее нелюдимость и видимое ожесточение.
нетерпением и встретила упреками; сама же была в страшном беспокойстве:
Николай Сергеич сейчас после обеда ушел со двора, а куда - неизвестно. Я
предчувствовал, что старушка не утерпела и рассказала ему все, по своему
обыкновению, намеками. Она, впрочем, мне почти что призналась в этом сама,
говоря, что не могла утерпеть, чтоб не поделиться с ним такою радостью, но
что Николай Сергеич стал, по ее собственному выражению, чернее тучи, ничего
не сказал, "все молчал, даже на вопросы мои не отвечал", и вдруг после
обеда собрался и был таков. Рассказывая это, Анна Андреевна чуть не дрожала
от страху и умоляла меня подождать с ней вместе Николая Сергеича. Я
отговорился и сказал ей почти наотрез, что, может быть, и завтра не приду и
что я собственно потому и забежал теперь, чтобы об этом предуведомить. В
этот раз мы чуть было не поссорились. Она заплакала; резко и горько
упрекала меня, и только когда я уже выходил из двери, она вдруг бросилась
ко мне на шею, крепко обняла меня обеими руками и сказала, чтоб я не
сердился на нее, "сироту", и не принимал в обиду слов ее.