усталость, как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание,
исполненное сожалений. В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и
постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту
жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто
читает дурное подражание давно ему известной книге.
Происшествие этого вечера произвело на меня довольно глубокое впечатление и
раздражило мои нервы; не знаю наверное, верю ли я теперь предопределению
или нет, но в этот вечер я ему твердо верил: доказательство было
разительно, и я, несмотря на то, что посмеялся над нашими предками и их
услужливой астрологией, попал невольно в их колею но я остановил себя
вовремя на этом опасном пути и, имея правило ничего не отвергать решительно
и ничему не вверяться слепо, отбросил метафизику в сторону и стал смотреть
под ноги. Такая предосторожность была очень кстати: я чуть-чуть не упал,
наткнувшись на что-то толстое и мягкое, но, по-видимому, неживое.
Наклоняюсь - месяц уж светил прямо на дорогу - и что же? предо мною лежала
свинья, разрубленная пополам шашкой... Едва я успел ее осмотреть, как
услышал шум шагов: два казака бежали из переулка, один подошел ко мне и
спросил, не видал ли я пьяного казака, который гнался за свиньей. Я объявил
им, что не встречал казака, и указал на несчастную жертву его неистовой
храбрости.
- Экой разбойник! - сказал второй казак, - как напьется чихиря, так и пошел
крошить все, что ни попало. Пойдем за ним, Еремеич, надо его связать, а
то...
Они удалились, а я продолжал свой путь с большей осторожностью и наконец
счастливо добрался до своей квартиры.
Я жил у одного старого урядника, которого любил за добрый его нрав, а
особенно за хорошенькую дочку Настю.
Она, по обыкновению, дожидалась меня у калитки, завернувшись в шубку; луна
освещала ее милые губки, посиневшие от ночного холода. Узнав меня, она
улыбнулась, но мне было не до нее. "Прощай, Настя", - сказал я, проходя
мимо. Она хотела что-то отвечать, но только вздохнула.
Я затворил за собою дверь моей комнаты, засветил свечку и бросился на
постель; только сон на этот раз заставил себя ждать более обыкновенного. Уж
восток начинал бледнеть, когда я заснул, но - видно, было написано на
небесах, что в эту ночь я не высплюсь. В четыре часа утра два кулака
застучали ко мне в окно. Я вскочил: что такое?.. "Вставай, одевайся!" -
кричало мне несколько голосов. Я наскоро оделся и вышел. "Знаешь, что
случилось?" - сказали мне в один голос три офицера, пришедшие за мною; они
были бледны как смерть.
- Что?
- Вулич убит.
Я остолбенел.
- Да, убит - продолжали они, - пойдем скорее.
- Да куда же?
- Дорогой узнаешь.
Мы пошли. Они рассказали мне все, что случилось, с примесью разных
замечаний насчет странного предопределения, которое спасло его от
неминуемой смерти за полчаса до смерти. Вулич шел один по темной улице: на
него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью и, может быть, прошел бы
мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: "Кого ты,
братец, ищешь" - "Тебя!" - отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его
от плеча почти до сердца... Два казака, встретившие меня и следившие за
убийцей, подоспели, подняли раненого, но он был уже при последнем издыхании
и сказал только два слова: "Он прав!" Я один понимал темное значение этих
слов: они относились ко мне; я предсказал невольно бедному его судьбу; мой
инстинкт не обманул меня: я точно прочел на его изменившемся лице печать
близкой кончины.
Убийца заперся в пустой хате, на конце станицы. Мы шли туда. Множество
женщин бежало с плачем в ту же сторону; по временам опоздавший казак
выскакивал на улицу, второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас.
Суматоха была страшная.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты
изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины
воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза
значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на
толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то
была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или
проклятие?
Между тем надо было на что-нибудь решиться и схватить преступника. Никто,
однако, не отважился броситься первым. Я подошел к окну и посмотрел в щель
ставня: бледный, он лежал на полу, держа в правой руке пистолет;
окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно
вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто
неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом
беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать
дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели
после, когда он совсем опомнится.
В это время старый есаул подошел к двери и назвал его по имени; тот
откликнулся.
- Согрешил, брат Ефимыч, - сказал есаул, - так уж нечего делать, покорись!
- Не покорюсь! - отвечал казак.
- Побойся Бога. Ведь ты не чеченец окаянный, а честный христианин; ну, уж
коли грех твой тебя попутал, нечего делать: своей судьбы не минуешь!
- Не покорюсь! - закричал казак грозно, и слышно было, как щелкнул
взведенный курок.
- Эй, тетка! - сказал есаул старухе, - поговори сыну, авось тебя
послушает... Ведь это только бога гневить. Да посмотри, вот и господа уж
два часа дожидаются.
Старуха посмотрела на него пристально и покачала головой.
- Василий Петрович, - сказал есаул, подойдя к майору, - он не сдастся - я
его знаю. А если дверь разломать, то много наших перебьет. Не прикажете ли
лучше его пристрелить? в ставне щель широкая.
В эту минуту у меня в голове промелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я
вздумал испытать судьбу.
- Погодите, - сказал я майору, я его возьму живого.
Велев есаулу завести с ним разговор и поставив у дверей трех казаков,
готовых ее выбить, и броситься мне на помощь при данном знаке, я обошел
хату и приблизился к роковому окну. Сердце мое сильно билось.
- Ах ты окаянный! - кричал есаул. - что ты, над нами смеешься, что ли? али
думаешь, что мы с тобой не совладаем? - Он стал стучать в дверь изо всей
силы, я, приложив глаз к щели, следил за движениями казака, не ожидавшего с
этой стороны нападения, - и вдруг оторвал ставень и бросился в окно головой
вниз. Выстрел раздался у меня над самым ухом, пуля сорвала эполет. Но дым,
наполнивший комнату, помешал моему противнику найти шашку, лежавшую возле
него. Я схватил его за руки; казаки ворвались, и не прошло трех минут, как
преступник был уж связан и отведен под конвоем. Народ разошелся. Офицеры
меня поздравляли - точно, было с чем!
После всего этого как бы, кажется, не сделаться фаталистом? Но кто знает
наверное, убежден ли он в чем или нет?.. и как часто мы принимаем за
убеждение обман чувств или промах рассудка!..
Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности
характера - напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед,
когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится - а
смерти не минуешь!
Возвратясь в крепость, я рассказал Максиму Максимычу все, что случилось со
мною и чему был я свидетель, и пожелал узнать его мнение насчет
предопределения. Он сначала не понимал этого слова, но я объяснил его как
мог, и тогда он сказал, значительно покачав головою: