не.
вода между тем все прибывала и прибывала. Откуда-то слышался гул; каза-
лось, что где-то рушатся целые деревни, и там раздаются вопли, стоны и
проклятия. Плыли по воде стоги сена, бревна, обломки изб и, достигнув
плотины, с треском сталкивались друг с другом, ныряли, опять выплывали и
сбивались в кучу в одном месте. Разумеется, Угрюм-Бурчеев ничего этого
не предвидел, но, взглянув на громадную массу вод, он до того просвет-
лел, что даже получил дар слова и стал хвастаться.
в то время фотиевско-аракчеевский тон; но потом, вспомнив, что он
все-таки не более как прохвост, обратился к будочникам и приказал сог-
нать городских попов:
и не угрожаемого непрерывным представлением о возможности наказания на
теле. Однажды возбужденное, оно сбрасывает с себя всякое иго действи-
тельности и начинает рисовать своему обладателю предприятия самые гран-
диозные. Погасить солнце, провертеть в земле дыру, через которую можно
было бы наблюдать за тем, что делается в аду, - вот единственные цели,
которые истинный прохвост признает достойными своих усилий. Голова его
уподобляется дикой пустыне, во всех закоулках которой восстают образы
самой привередливой демонологии. Все это мятется, свистит, гикает и, шу-
мя невидимыми крыльями, устремляется куда-то в темную, безрассветную
даль...
голове его уже утвердилась мысль, что у него будет свое собственное мо-
ре. И так как за эту мысль никто не угрожал ему шпицрутенами, то он стал
развивать ее дальше и дальше. Есть море - значит, есть и флоты; во-пер-
вых, разумеется, военный, потом торговый. Военный флот то и дело бомбар-
дирует; торговый - перевозит драгоценные грузы. Но так как Глупов всем
изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не пот-
ребляет, другие же страны, как-то: село Недоедово, деревня Голодаевка и
проч., суть совершенно голодные и притом до чрезмерности жадные, то ес-
тественно, что торговый баланс всегда склоняется в пользу Глупова. Явля-
ется великое изобилие звонкой монеты, которую, однако ж, глуповцы прези-
рают и бросают в навоз, а из навоза секретным образом выкапывают ее ев-
реи и употребляют на исходатайствование железнодорожных концессий.
тельно утаптывали глуповцы вновь созданную плотину, как ни охраняли они
ее неприкосновенность в течение целой ночи, измена уже успела проникнуть
в ряды их.
ваться на произведение своего гения, но, приблизившись к реке, встал как
вкопанный. Произошел новый бред. Луга обнажились; остатки монументальной
плотины в беспорядке уплывали вниз по течению, а река журчала и двига-
лась в своих берегах, точь-в-точь как за день тому назад.
бопытством следил он, как волна плывет за волною, сперва одна, потом
другая, и еще, и еще... И все это куда-то стремится и где-то, должно
быть, исчезает...
на котором стоял старый Глупов, опостылело ему. Там не повинуются сти-
хии, там овраги и буераки на каждом шагу преграждают стремительный бег;
там воочию совершаются волшебства, о которых не говорится ни в регламен-
тах, ни в сепаратных предписаниях начальства. Надо бежать!
едва поспевая, следовали обыватели. Наконец, к вечеру, он пришел. Перед
глазами его расстилалась совершенно ровная низина, на поверхности кото-
рой не замечалось ни одного бугорка, ни одной впадины. Куда ни обрати
взоры - везде гладь, везде ровная скатерть, по которой можно шагать до
бесконечности. Это был тоже бред, но бред, точь-в-точь совпадавший с тем
бредом, который гнездился в его голове...
на свет что-то иное, чему еще не было в то время придумано названия и
что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определен-
ным названием "дурных страстей" и "неблагонадежных элементов". Непра-
вильно было бы, впрочем, полагать, что это "иное" появилось тогда в пер-
вый раз; нет, оно уже имело свою историю...
зыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и ки-
сельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственно-
го сочинения книгу под названием "Письма к другу о водворении на земле
добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный
материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не по-
сетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
вавшись смутными временами, нажил себе значительное состояние. В краткий
период безначалия (см. "Сказание о шести градоначальницах"), когда, в
течение семи дней, шесть градоначальниц вырывали друг у друга кормило
правления, он, с изумительною для глуповца ловкостью, перебегал от одной
партии к другой, причем так искусно заметал следы свои, что законная
власть ни минуты не сомневалась, что Козырь всегда оставался лучшею и
солиднейшею поддержкой ее. Пользуясь этим ослеплением, он сначала продо-
вольствовал войска Ираидки, потом войска Клементинки, Амальки, Нельки и,
наконец, кормил крестьянскими лакомствами Дуньку-толстопятую и Матрен-
ку-ноздрю. За все это он получал деньги по справочным ценам, которые сам
же сочинял, а так как для Мальки, Нельки и прочих время было горячее и
считать деньги некогда, то расчеты кончались тем, что он запускал руку в
мешок и таскал оттуда пригоршнями.
чего не знал об интригах Козыря, так что когда приехал в Глупов подлин-
ный градоначальник, Двоекуров, и началась разборка "оного нелепого и
смеха достойного глуповского смятения", то за Семеном Козырем не только
не было найдено ни малейшей вины, но, напротив того, оказалось, что это
"подлинно достойнейший и благопоспешительнейший к подавлению революций
гражданин".
то, что жена Козыря, Анна, пекла превосходнейшие пироги; во-вторых, за
то, что Семен, сочувствуя просветительным подвигам градоначальника,
выстроил в Глупове пивоваренный завод и пожертвовал сто рублей для осно-
вания в городе академии; в-третьих, наконец, за то, что Козырь не только
не забывал ни Симеона-Богоприимца, ни Гликерии-девы (дней тезоименитства
градоначальника и супруги его), но даже праздновал им дважды в год.
рытии пивоваренного завода и разъяснял вред водки и пользу пива. "Водка,
- говорилось в том указе, - не токмо не вселяет веселонравия, как многие
полагают, но, при довольном употреблении, даже отклоняет от оного и по-
рождает страсть к убивству. Пива же можно кушать сколько угодно и без
всякой опасности, ибо оное не печальные мысли внушает, а токмо добрые и
веселые. А потому советуем и приказываем: водку кушать только перед обе-
дом, но и то из малой рюмки; в прочее же время безопасно кушать пиво,
которое ныне в весьма превосходном качестве и не весьма дорогих цен из
заводов 1-й гильдии купца Семена Козыря отпущается". Последствия этого
указа были для Козыря бесчисленны. В короткое время он до того процвел,
что начал уже находить, что в Глупове ему тесно, а "нужно-де мне, Козы-
рю, вскорости в Петербурге быть, а тамо и ко двору явиться".
больше, благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему вну-
чатой сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно
скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав поли-
цейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо на двор к
скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб "по такции", и ежели
между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Во-первых, Козырь не поладил с Домашкой-стрельчихой, которая заняла мес-
то Аленки. Во-вторых, побывав в Петербурге, Козырь стал хвастаться; кня-
зя Орлова звал Гришей, а о Мамонове и Ермолове говорил, что они умом ко-
ротки, что он, Козырь, "много им насчет национальной политики толковал,
да мало они поняли".
и повел к нему такую речь:
рии князя Григория Григорьевича Орлова Гришкою величал и, ходючи по ка-
бакам, перед всякого звания людьми за приятеля себя выдавал?
который не дозволял усомниться, что он подлинно знает, что говорит.
вновь начал Фердыщенко, - а которое ты имение награбил, и то имение твое
отписываю я, бригадир, на себя. Ступай и молись богу.
недвижимость, подарив, однако, виновному хижину на краю города, чтобы
было где душу спасти и себя прокормить.
кате дней вдруг почувствовал прилив "дурных страстей" и "неблагонадежных
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Березин Федор
Конан-Дойль Артур