ругу, прохаживались по ту сторону рва. Этого, конечно, было слишком ма-
ло, и Ла Раме чувствовал, что его жизнерадостности (которую он привык
считать причиной своего прекрасного здоровья, не задумываясь над тем,
что она скорее являлась его следствием) хватит ненадолго при таком обра-
зе жизни. Когда же отношения между герцогом и Шавиньи обострились до то-
го, что они совсем перестали видаться, Ла Раме пришел в отчаяние: теперь
вся ответственность за Бофора легла на него одного. А так как ему, как
мы говорили, хотелось иметь хоть изредка свободный денек, то он с вос-
торгом отнесся к предложению своего приятеля, управителя маршала Граммо-
на, порекомендовать ему помощника. Шавиньи, к которому Ла Раме обратился
за разрешением, сказал, что охотно даст его, если, разумеется, кандидат
окажется подходящим.
Если, как мы надеемся, они не забыли первой части нашей истории, у них,
наверное, сохранилось довольно ясное представление об этом достойном че-
ловеке, который изменился только тем, что постарел на двадцать лет и
благодаря этому стал еще угрюмее и молчаливее. Хотя Атос, с тех пор как
в нем совершилась перемена, и позволил Гримо говорить, но тот, объясняв-
шийся знаками в течение десяти или пятнадцати лет, так привык к молча-
нию, что эта привычка стала его второй натурой.
сенскую крепость. Шавиньи мнил себя непогрешимым в уменье распознавать
людей, и это могло, пожалуй, служить доказательством, что он действи-
тельно был сыном Ришелье, который тоже считал себя знатоком в этих де-
лах. Он внимательно осмотрел просителя и пришел к заключению, что срос-
шиеся брови, тонкие губы, крючковатый нос и выдающиеся скулы Гримо сви-
детельствуют как нельзя больше в его пользу. Расспрашивая его, Шавиньи
произнес двенадцать слов; Гримо отвечал всего четырьмя.
пайте теперь к господину Ла Раме в постарайтесь заслужить его одобрение.
Можете сказать ему, что я нахожу вас подходящим во всех отношениях.
нуться более строгому осмотру. Понравиться Ла Раме было гораздо трудней.
Как Шавиньи всецело полагался на Ла Раме, так и последнему хотелось най-
ти человека, на которого мог бы положиться он сам.
тюремного надзирателя, выбирающего себе помощника. И в конце концов,
после множества вопросов, на которые было дано вчетверо меньше ответов,
Ла Раме, восхищенный такой умеренностью в словах, весело потер себе руки
и принял Гримо на службу.
колющее или режущее, не позволять ему подавать знаки посторонним лицам
или слишком долго разговаривать со сторожами.
и предписания.
волос и отпустил бороду, выставляя напоказ, как ему худо живется и как
он несчастен. Но несколько дней тому назад, глядя с высокой башни, он
как будто разобрал в окне проезжавшей мимо кареты черты прекрасной г-жи
де Монбазон, память о которой была ему все еще дорога. И так как ему хо-
телось произвести на нее совсем другое впечатление, чем на Мазарини, то
он, в надежде еще раз увидеть ее, велел подать себе свинцовую гребенку,
что и было исполнено.
него, как и у всех блондинов, борода была несколько рыжевата: расчесы-
вая, он ее одновременно красил.
жил на стол; Гримо низко поклонился а взял ее.
взялся этот дурень?
в моей коллекции! Эй! Ла Раме... кто-нибудь!
вполне полагаясь на Гримо, собрался ехать в Париж; он был уже во дворе и
вернулся с большим неудовольствием.
в карман? - спросил де Бофор.
век. Надеюсь, вы оцените его так же, как и господин де Шавиньи...
спросил Ла Раме.
на крайний зубец, ответил только:
бенку.
де Бофор.
все - и люди и вещи - либо враги паши, либо друзья, поэтому там или лю-
бят, или ненавидят, иногда имея основания, а чаще инстинктивно. Итак, по
той простои причине, что Гримо с первого взгляда понравился Шавиньи и Ла
Раме, он должен был не поправиться Бофору, ибо достоинства, которыми он
обладал в глазах коменданта и надзирателя, были недостатками в глазах
узника.
ны были не гневные вспышки со стороны герцога, а упорная, длительная не-
нависть.
с завтраком, вернулись караулить узника.
рассчитывал. На следующий день он заказал к завтраку раков и хотел соо-
рудить к этому времени в своей комнате маленькую виселицу, чтобы пове-
сить на ней самого лучшего рака. По красному цвету вареного рака всякий
поймет намек, и герцог будет иметь удовольствие произвести заочную казнь
над кардиналом, пока не явится возможность повесить его в действи-
тельности. При этом герцога можно будет упрекнуть разве лишь в том, что
он повесил рака.
дый становится ребенком, а герцог больше, чем кто-либо другой, был скло-
нен к этому. Во время своей обычной прогулки он сломал нужные ему
две-три тоненькие веточки и после долгих поисков нашел осколок стекла, -
находка, доставившая ему большое удовольствие, - а вернувшись к себе,
выдернул несколько ниток из носового платка.
да Гримо.
полу, герцог стал обстругивать ее нижний конец своим осколком.
увидать забаву, которой впоследствии можно будет потешить детей, а четы-
ре сторожа - с тем праздным видом, какой во все времена служил и служит
отличительным признаком солдата.
своей виселицы, отложил стекло и стал привязывать к перекладине нитку.
метно вчерашнее неудовольствие, но тотчас же вернулся к своей работе,
заранее наслаждаясь впечатлением, какое произведет его новая выдумка.
герцог осмотрел раков, выбрал на глаз самого великолепного и обернулся,
чтобы взять стекло.
Корнев Павел
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Ковальчук Вера
Пехов Алексей
Посняков Андрей