много нужно, поэтому и работаю я немного. А вообще я больше копаюсь на
своем участке. Я мог бы кое-что писать для журналов и газет, но я пред-
почитаю пахать землю и собирать виноград. Поглядите на меня, и вы пойме-
те, почему. Я стал твердым, как кремень. И мне нравится такая работа. Но
скажу вам прямо, к ней надо привыкнуть. Хорошо, если можешь целый божий
день собирать виноград и вечером, возвращаясь домой, не валиться с ног
от усталости, а чувствовать только приятное утомление. Вот этот камин...
Я тогда был кисляй, малокровный, расслабленный алкоголик, не храбрее и
не сильнее кролика. Я и сейчас удивляюсь, как у меня не было разрыва
сердца и спина не сломалась, когда я таскал эти глыбы. Но я выдержал, -
я заставил свое тело работать так, как ему предназначено природой, вмес-
то того чтобы сидеть, согнувшись, за письменным столом и накачиваться
виски... Ну, и вот вам результат: я поздоровел, а камин вышел на славу.
Верно?
Сан-Франциско своим последним набегом на биржу. Вы вояка хоть куда, и
даже нравитесь мне, хотя, трезво рассуждая, вы такой же сумасшедший, как
все. Жажда власти! Это страшная болезнь. Почему вы не остались на Клон-
дайке? А почему бы вам не плюнуть на все и не жить естественной жизнью,
как я, например? Видите, я тоже умею задавать вопросы. Теперь вы расска-
зывайте, а я буду слушать.
верхом под звездным небом и спрашивал себя: не купить ли ему ранчо на
противоположном склоне долины? Он и не помышлял о том, чтобы там посе-
литься, - азарт приковывал его к СанФранциско. Но ранчо ему понравилось,
и он решил, как только приедет в контору, начать с Хиллардом переговоры
о покупке. Кстати, и глинище, откуда возят глину на кирпичный завод, пе-
рейдет в его владение, и это поможет ему держать в руках Голдсуорти, ес-
ли тот вздумает выкинуть какой-нибудь фортель.
в новую фазу. Жажда власти ради азарта и выигрыша превратилась в жажду
власти ради мщения. В Сан-Франциско насчитывалось немало людей, против
которых Харниш затаил злобу, и время от времени, обрушив на одного из
них молниеносный удар, он вычеркивал чье-нибудь имя в списке своих вра-
гов. Он сам пощады не просил - и никому не давал пощады. Харниша боялись
и ненавидели и никто не любил, кроме Ларри Хигана, его поверенного, ко-
торый с радостью отдал бы за него жизнь. Это был единственный человек, с
которым Харниша связывала искренняя дружба, хотя он оставался в прия-
тельских отношениях с грубыми и откровенно беспринципными людьми, состо-
явшими при политических боссах клуба Риверсайд.
разбойничьи набеги попрежнему представляли опасность для более осмотри-
тельных финансовых воротил, но именно поэтому они предпочитали не тро-
гать его. Он успел внушить им, что неразумно будить спящего зверя. Мно-
гие из тех, кто знал, что им грозит тяжелая медвежья лапа, протянувшаяся
за медовыми сотами, даже пытались умилостивить Харниша, искали его друж-
бы. Старшины клуба АлтаПасифик негласно предложили ему снова принять его
в члены, но он отказался наотрез. Многие члены клуба еще числились в
списке его врагов, и как только представлялся случай, он выхватывал оче-
редную жертву. Даже газеты, кроме двух-трех, пытавшихся шантажировать
его, прекратили травлю и писали о нем в уважительном тоне. Словом, на
него теперь смотрели, как на медведя-гризли, свирепого обитателя север-
ных лесов, которого лучше обойти стороной, если столкнешься с ним на
тропе. Когда Харниш штурмовал пароходные компании, вся свора тявкала на
него, хватала за ноги, но он повернулся лицом к ним и в ожесточеннейшей
схватке, какой еще не видывал СанФранциско, больно отстегал их бичом.
Всем еще памятна была забастовка Союза моряков и приход к власти в го-
родском самоуправлении профсоюзных лидеров и взяточников из их свиты.
Самоубийство Клинкнера и крах Калифорнийско-Алтамонтского треста были
первым предупреждением; но враги Харниша не сразу угомонились; они твер-
до надеялись на свое численное превосходство, однако он доказал - им,
что они ошибаются.
мер, перед самым началом русскояпонской войны он под носом у многоопыт-
ных и могущественных спекулянтов морским транспортом стремительным нас-
коком добился чуть ли не монополии на фрахтовку судов. Можно сказать,
что на всех морях не оставалось ни одной разбитой посудины, которая не
была бы зафрахтована Харнишем. Своим конкурентам он, по обыкновению, за-
являл: "Приходите ко мне, потолкуем". И они приходили и, - как он выра-
жался, - выворачивали карманы. Но теперь все его финансовые операции,
все стычки с соперниками имели лишь одну цель, тайна которой была из-
вестна только Хигану: когда-нибудь, когда у него наберется достаточный
капитал, он еще раз поедет в Нью-Йорк и вышибет дух из Даусета, Леттона
и Гугенхаммера. Он покажет этим господам, что лучше не шутить с огнем -
можно больно обжечься. Но головы он не терял и прекрасно отдавал себе
отчет, что ему еще рано тягаться со своими давними врагами. А пока что
их имена, в ожидании возмездия, возглавляли список его будущих жертв.
попыток сблизиться с ней, не разговаривал о книгах, не спорил о грамма-
тических правилах. Он почти перестал интересоваться ею и смотрел на нее
лишь как на приятное напоминание о том, чему не суждено было сбыться,
ибо таким уж создала его природа, и есть в жизни радости, которые ему не
дано познать. Но хоть он уже почти не думал о ней и всю его энергию пог-
лощали бесконечные финансовые битвы, он до тонкости изучил переливчатую
игру света в ее волосах, малейшие движения и жесты, все линии ее фигуры,
подчеркнутые отлично сшитым английским костюмом. Несколько раз, с проме-
жутками в полгода, он повышал ей жалованье, и теперь она получала девя-
носто долларов в месяц. Дальше этого он не решался идти, но придумал об-
ходный маневр: облегчил ей работу. Когда она вернулась из отпуска, он
просто-напросто оставил заменявшую ее стенографистку в качестве помощни-
цы. Кроме того, он снял новое помещение для конторы и предоставил обеим
девушкам отдельную комнату.
изящество. Он давно уже заметил ее горделивую осанку. Эта ее гордели-
вость отнюдь не бросалась в глаза, но тем не менее чувствовалась очень
явственно. Видимо, решил Харниш, она считает, что имеет право гордиться
своей наружностью, своим телом и заботиться о нем, как о красивой и цен-
ной вещи. Сравнивая Дид Мэсон с ее помощницей, со стенографистками, ко-
торых он видел в других конторах, с женщинами, которых встречал на ули-
це, он невольно восхищался ее манерой держаться, умением носить платье.
"Ничего не скажешь, - рассуждал он сам с собой, - одевается она хорошо,
и у нее как-то так получается, будто она и не думает о том, что на ней
надето".
узнавал ее, тем сильнее чувствовал, что она для него недосягаема. Но это
мало огорчало его, потому что он и не пытался поближе сойтись с ней. Ему
было приятно, что она работает в его конторе, он надеялся, что она нику-
да от него не уйдет, - и только. Харниш с годами все больше опускался.
Городская жизнь явно не пошла ему на пользу. Он заметно толстел, мышцы
стали дряблые, весь он как-то обрюзг. Коктейлей, которыми он глушил свое
сознание, чтобы хоть на время выкинуть из головы финансовые расчеты,
требовалось все больше и больше. А кроме коктейлей - вино За обедом и
ужином, виски с содовой, стакан за стаканом, в клубе Риверсайд. Вдобавок
на нем вредно отзывался сидячий образ жизни, а общение с окружающими его
людьми не способствовало и душевному здоровью. Харниш не любил скрывать
свои поступки, и поэтому многие его похождения получили огласку; газеты
в сатирических тонах описывали, как большой красный автомобиль Харниша
на бешеной скорости несется в Сан-Хосе, а в машине - сильно подвипившая
компания.
гия так и не коснулась его. О ней он говорил кратко: "Религия умерла".
Судьбы человечества не занимали его. Он придерживался своей собственной
примитивной теории, что все на свете - азартная игра. Бог - это нечто
неощутимое, своенравное, взбалмошное, именуемое Счастьем. Риск начинает-
ся с самого появления на свет: кем суждено родиться - дураком или граби-
телем? Карты сдает Счастье, и невинные младенцы изберут в руки сданные
им карты. Возмущаться, жаловаться бесполезно. Вот твои карты, и хочешь
не хочешь, а играй, - все равно, горбат ты или строен, урод или краса-
вец, кретин или умница. Тщетно искать справедливости. Большинство играю-
щих попадает в разряд дураков; немногие, благодаря хорошей карте, стано-
вятся грабителями. Розыгрыш карт - это и есть жизнь. Скопище игроков -
общество. Карточный стол - земля. Ставка - земные блага, от куска хлеба
до больших красных автомобилей. А в конечном счете и счастливых игроков
и несчастливых ждет одно - смерть и забвение.
шен. Но чем лучше он узнавал других, тех, кто казался в выигрыше, тем
чаще его брало сомнение: так ли уж велик их выигрыш? Ведь они тоже обре-
чены на смерть и забвение, а жизнь их немногого стоит. Это грызня диких
зверей между собой: сильные топчут слабых, а сильные, - как он убедился
на примере Даусета, Леттона и Гугенхаммера, - отнюдь не наилучшее. Он
вспоминал своих скромных товарищей по Арктике. Они-то и были глупые и
обездоленные - те, кто трудится в поте лица и у кого отнимают плоды его
труда, как у той старухи, которая делает вино в горах Сонома; а ведь они
куда правдивее, честнее, благороднее, чем люди, которые грабят их. Выхо-
дит так, что выигрывают-то как раз жулики, предатели, мерзавцы. Но даже
и они не хозяева своей судьбы, они только играют картами, которые им
Лукьяненко Сергей
Суворов Виктор
Флинт Эрик
Махров Алексей
Березин Федор
Андреев Николай