Ботик был нежной заботой Петра, и по его приказанию с величайшими
трудностями "дедушка русского флота" был доставлен в Кронштадт. За два года
до смерти Петр возглавил на нем парад русской флотилии. Теперь двадцать лет
спустя ботик с величайшей помпой перевезли на веч-ную стоянку -- тут и
оркестры, и парад, и восторг, и набежавшая слеза.
флота", и древняя столица откликнулась -- пронесла по улицам старый
маскарадный кораблик, прозванный "памятником-миротворцем". Обычай этот был
введен Петром, кораблик обычно но-сили по улицам в памятные дни побед над
шведами, а в прочие дни макет хранился в специальной пристройке в Сухаревой
башне. В честь Елизаветы его подновили, покрасили, распустили паруса, по
вечерам на игрушечной палубе зажигали фонари. Красиво, душу щемит и ве-рится
-- жив флот русский! Вера, как известно, горы двигает, но сознаемся -- не
всегда!
счисления, помогать штурману, вести астрономичес-кие наблюдения и
предоставлять их капитану. За труды дают не-большое жалованье, которое
никогда не выплачивается в срок, полто-ры порции еды в море, отпуск редок,
денщик не положен, обихаживай себя сам. Но поскольку на Алешином фрегате,
как и на прочих кораблях, был вечный некомплект, в море Корсаку при-ходилось
замещать и поручиков, и подпоручиков, и штурманов, и в артиллерийские дела
он вошел с головой, а однажды, когда вся команда отравилась какой-то дрянью,
он замещал самого капитана. После этого замещения к Алеше прикрепили
денщика, весьма шуст-рого и злого на язык матроса Адриана. Последний очень
гордился своим именем, внушая всем, что родился не в Псковской губернии, как
значилось в его документах, а на берегах Адриатики. Команда же, не веря,
прозвала его Дроней, потом Дрючком, третье прозвище я не рискну упомянуть на
этих страницах. Вообще, малый был отчаянный, помесь пирата с перцем, и Алеша
подозревал, что денщик дан ему не для услуг, а на перевоспитание.
величайший указ повелевает готовить эскадру к выходу в море для военных
действий. С кем воевать, если война никому не объявлена? Слухи были самые
противоречивые. На устах одно -- в поддержку Англии... Но кто пустил слух, в
чем эту сильнейшую в мире державу надо поддерживать, оставалось глубокой
тайной.
кораблей, 4 фрегата, 2 бомбардира и еще малые суда. Вскоре стало известно,
что в Ревель едет государыня и что выступ-ление флота не что иное, как
торжественный парад в честь Елизаве-ты и показ могущества России.
флот не оказывал ему должного уважения. Всем памятна была баталия 1742 года,
ко-гда фельдмаршал Ласси, верой и правдой служивший России, двинулся по
берегу Фин-ского залива с двадцатипятитысячной армией к шведскому
Гельсингфорсу и взял его.
шведов на море. Но случилась незадача, адмирал не нашел неприятеля. В
кол-легии толковали потом о "пагубной нерешительности" Мишукова, хотя всяк
понимал неправомочность такого утверждения. Мишуков был очень решителен в
своей зада-че -- использовать любые обстоятельства, чтобы не встретиться,
хоть невзначай, со шведской эскадрой. Что тому виной -- трусость, леность,
бездарность -- неизвестно.
которым государыня наблюдала с возвышения близ раз-валин монастыря Святой
Бригитты. Шесть кораблей разделились в два строя и устроили холостую пальбу,
а также показательный абор-дажный захват фрегата.
которые разыгрывались в бытность его в навигацкой шко-ле, сердце полнилось
отнюдь не показным, оперным, а истинным восторгом. Потому что во славу
отечества! Виват, государыне! Ви-ват и многие лета!
царев праздник с фейерверком и богатейшим пиршеством.
ожидал для себя никак не меньше, чем повышения в чине,! тем более, что в
ретивости своей во время боя он был замечен самим Мишуковым.
направилась в Регервик и обнаружила там вопиющие беспо-рядки в строительстве
порта. Последовали гром и молнии: "Государь и родитель мой Петр I говаривал,
что делом руководить должны луч-шие люди, а у вас здесь начальствуют пьяницы
и бездельники!" Адмирал Мишуков отлично понял задачу и выказал свое
благорас-положение к мичману тем, что направил оного Корсака, как зело
отличившегося в показной баталии, бить сваи с отрядом каторжан в порту
Регервик.
Адриан последовал за ним. Целый год Корсак писал доклад-ные с просьбой
вернуть его на корабль, но добился только перевода в Кронштадт и опять-таки
на строительство канала.
обращать на береговые постройки". Видно, сухопутные души были и у адмирала
Мишукова, и у второго человека в коллегии, тол-кового и преданного делу
Белосельского, и последующего генерал-адмирала князя Михаилы Голицына.
Большой каменный канал, с на-ходящимися в нем доками, был заложен еще
Петром, работы там было невпроворот, но каждую неделю Алеша мог видеть Софью
и де-тей, а это тоже немало.
лютую, колючую февральскую стужу поругался со своим непосредственным
начальником обер-офицером Струковым. Если быть до конца честным, то не так
уж этот белоглазый Струков плох, а то, что дурак, так мало ли их на свете.
Французы говорят: "Si un sot savait qu'il etait un sot, il ne serait pas un
sot"*. Мудрейшая пословица! А Струков начинал все свои указания с присказки:
"Я, может быть, ума и небольшого, но..." Далее следовал приказ, который
никогда не шел вразрез с первым утверждением.
мосту через Неву. Должность эта, как известно, при-быльная, пассажиры,
проезжая в каретах по понтону, платят по ко-пейке, пейзажи вокруг один краше
другого -- дворцы и церкви, а здесь, на острове, все до крайности неказисто.
Земля, которую ин-женеры называют грунтом, несмотря на морозы, течет, как
кисель, сваи скользкие, тяжелые, словно свинцовые, все время на кого-то
падают, а солдаты слабые, болеют и мрут.
приказал оповещать начало работ, а также конец их долгим барабанным боем, а
потом прибавил еще пальбу из пушек для красоты и значительности. Обычай этот
он перенял у старой службы, столь пышно там отмечали открытие переправы по
весне. Корсак. Дурак, кабы знал, что он дурак, не был бы дурак посчитал, что
это безумие, забирать самых толковых рабочих для битья в барабан и никчемной
артиллерийской службы. Были и еще у Струкова нововведения, но опустим
подробности. В общем, Пору-гались они крепко. Через день Алеша получил
приказ о перемене места службы.
отбыл в уже знакомый постылый Регервик. И опять он писал докладные, и опять
просился в море, и тут же в вежливых тонах просил уточнить, сколь долго
продлится его "краткосрочная командировка". Начальство отвечало ему тяжелым
молчанием.
подробностях быта, а конец каждого письма был украшен припиской маменьки,
мол, береги себя, любимый сын, и приезжай скорей, потому что соскучились.
Приписка была всегда одинакова и по смыслу и по способу сочинения, но кому
нужно менять слова в молитве, если она исходит из материнских уст.
вечеров Корсак, усталый, небритый, с маленькой, но чрезвы-чайно вонючей
трубкой в зубах, прогуливался по набережной. Курить он начал, дай Бог
памяти, года полтора назад, и все никак не мог привыкнуть. Противный вкус во
рту и першение в горле он перено-сил с легкостью, но погано было, когда в
компании бывалых моря-ков он терял бдительность и сильно затягивался. Кашель
наваливал-ся, как обвал, слезящиеся глаза готовы были выпрыгнуть из орбит.
Бывалые моряки били его по спине и деликатно замечали, что табак сырой и
трубка не обкурена.
бородой, и мечтал, глядя на стоящие на рейде корабли. Скампавея разгружается
у пристани, панки и гальоты снуют с доставкой провианта... Заприметя иной
корабль, он думал, что, будь его воля, перетянул бы весь такелаж -- ишь как
разболтался" глядя на другой, увещевал себя мыслью, что ни за что не
согласился бы на нем плавать -- военная галера, гребцы, прикованные к
веслам.
взволнованному виду денщика понятно было, что тот уже запус-тил свой
любопытный нос в секретное послание (вот вам воочию неудобства просвещения!)
и мнение свое имеет.
бумагу.
видеть, мичманом. Я уж и сундук на борт отволок, и с хо-зяином за постой
расплатился.
сделан на то, чтобы мичман Корсак очень поспешал в Пе-тербург в распоряжение
Адмиралтейской коллегии.
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Доценко Виктор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия