сунуть их в сумку и запереть ее, после чего даже бегом насилу догнал их,
пока они еще не скрылись в лабиринте коридоров дядюшкиного дома. Должен
признаться, шел я с двойственным чувством, ибо стоило мне вспомнить, что
мои сокровища остались под защитой всего лишь жалкой крышки и замка, ко-
торый ничего не стоит отомкнуть или сломать, меня бросало в жар. Роумен
привел нас в какую-то комнату, просил посидеть, покуда он посовещается с
доктором, и скрылся за другой дверью, оставив нас с Аленом наедине.
мое расположение: каждое его слово было проникнуто недружелюбием, за-
вистью и тем презрением, которое можно сносить, не чувствуя себя унижен-
ным, ибо оно порождено злобой. Что до меня, я тоже не скрывал неприязни,
однако вдруг ощутил жалость к этому человеку, хоть и знал, что он наем-
ный шпион. Судьба обошлась с ним несправедливо - ведь он был воспитан в
уверенности, что неизбежно и по праву получит это огромное наследство, а
теперь, в самую последнюю минуту, его вышвыривают вон и бросают на про-
извол судьбы - нищего и в долгах, в тех самых долгах, о которых я только
что так неблагородно ему напомнил. И, едва мы остались одни, я поспешил
выкинуть флаг перемирия.
вам врагом.
ный, а ходил взад-вперед по комнате, - взял понюшку табаку и поглядел на
меня чуть ли не с любопытством.
что даже удостоился вашей жалости? Бесконечно вам признателен, кузен
Энн! Но подобные чувства не всегда бывают взаимны, и предупреждаю: в
день, когда я возьму вас за горло, пощады не ждите, я сверну вам шею.
Знакомо вам такое обращение? - спросил он с непередаваемой наглостью.
как вам отомстить - это уж я выберу по своему вкусу. Мы достаточно близ-
кая родня и, вероятно, неплохо понимаем друг друга, и знаете, почему я
не распорядился, чтобы вас арестовали, как только вы прибыли в этот дом,
почему солдаты не ждали вас в засаде за первыми же кустами, чтобы не
дать вам сюда проникнуть? Ведь я знал все; на моих глазах этот крючкот-
вор Роумен строил козни, стараясь меня вытеснить, но просто я еще не
выбрал способ мщения.
сразу услышали шарканье множества ног: какие-то люди поднимались по
лестнице и проходили по коридору мимо нашей комнаты. Надо думать, нам
обоим одинаково не терпелось отворить дверь и выглянуть, но в при-
сутствии другого каждый сдерживал свое любопытство; и мы молча, не дви-
гаясь, ждали до той минуты, покуда не воротился Роумен и не пригласил
нас к дядюшке.
комнату больного, к самому изголовью постели. Я, кажется, забыл сказать,
что покои графа были весьма просторны. Сейчас здесь толпились слуги и
все прочие домочадцы, от доктора и священника до мистера Доусона и эко-
номки, от мистера Доусона до Роули и до самого последнего ливрейного ла-
кея в белых чулках, до самой последней пухленькой горничной в опрятном
платье и чепчике, до последнего конюха в кожаном фартуке. Вся эта разно-
шерстная публика или почти вся (а я, право, был удивлен, увидав такое
многолюдное сборище) чувствовала себя сейчас не в своей тарелке; расте-
рянные и смущенные люди переминались с ноги на ногу, ошалело таращили
глаза, а те, что жались по углам, подталкивали друг друга локтями и ис-
подтишка ухмылялись. Дядюшка же, которого приподняли на подушках выше,
нежели когда я видел его в первый раз, был поистине внушительно
серьезен. Едва мы появились у его изголовья, он громким голосом обратил-
ся ко всем присутствующим:
всех в свидетели, что я признаю своим наследником и преемником вот этого
джентльмена, которого все вы видите впервые, виконта Энна де Сент-Ива,
моего племянника по младшей линии. И призываю вас также в свидетели, что
по причинам весьма серьезным, о которых я предпочитаю умолчать, я отка-
зался от своего прежнего решения и лишил наследства сего джентльмена,
всем вам хорошо известного виконта де Сент-Ива. Я должен также объяс-
нить, почему вынужден был столь неожиданно вас обеспокоить, я бы даже
сказал, доставить вам неприятность, ибо оторвал вас от ужина. Мсье Алену
угодно было угрожать мне тем, что он будет оспаривать мое завещание; он
заявил, будто среди вас есть достойные доверия люди, которые готовы под
присягой подтвердить все, что он им повелит. Я рад возможности помешать
ему в этом и наложить печать молчания на уста его лживых свидетелей. Я
бесконечно признателен вам за вашу любезность и имею честь пожелать вам
доброй ночи.
комнаты больного - одни приседая, другие отвешивая поклоны, неуклюже
расшаркиваясь и тому подобное сообразно своему званию и положению, - я
оборотился и украдкой взглянул на кузена. Этот сокрушительный удар, к
тому же нанесенный ему на людях, он выдержал и глазом не моргнув. Он
стоял очень прямо, скрестив руки на груди и устремив непроницаемый
взгляд в потолок. В ту минуту я не мог не отдать ему снова дань восхище-
ния. И еще более он восхитил меня, когда, дождавшись, чтобы все слуги и
домочадцы вышли и оставили нас одних с дядей и поверенным, он приблизил-
ся на шаг к постели, с достоинством поклонился человеку, который только
что обрек его на совершенную нищету, и заговорил.
ность и ваше нездоровье равно мешают мне обсуждать ваши поступки. Не мо-
гу лишь не обратить ваше внимание на то, сколь долгое время меня приуча-
ли рассматривать себя как вашего наследника. В качестве такового я счи-
тал бы даже противоестественным жить не так, как подобает вашему преем-
нику. Ежели теперь в благодарность за двадцать лет преданности меня ос-
тавляют без гроша, я оказываюсь не только нищим, но и банкротом.
ненависть, но он лежал закрыв глаза и сейчас так и не раскрыл их. "Без
гроша!" - только и ответил он, и при этих словах по лицу его скользнула
престранная улыбка, на миг озарила сухие черты и мгновенно угасла, и
снова перед нами была прежняя непроницаемая маска, неизгладимая печать
старости, коварства и усталости. Сомнений быть не могло: дядя наслаждал-
ся происходящим, как не часто случалось ему наслаждаться за последние
четверть века. Огонь жизни едва тлел в этом бренном теле; ненависть же,
точно она и вправду была бессмертна, оставалась попрежнему жгучей, годы
ее не угасили.
Тот, кто занял мое место, все еще остается в вашей комнате - это, пожа-
луй, предусмотрительно, зато не слишком деликатно. - И он бросил на меня
такой взгляд, каким можно было бы испепелить столетний дуб.
хотел бы меня удалить. Но граф был непоколебим. По-прежнему едва слышно
и все не раскрывая глаз, он приказал мне остаться.
двадцати годах, которые мы провели с вами в Англии, и о том, что все это
время я был вам не вовсе бесполезен. Мне это было бы отвратительно. Ваша
светлость знает меня слишком хорошо, чтобы полагать, что я могу пасть
столь низко. Я вынужден отказаться от всякой защиты - такова воля вашей
светлости! Не знаю, чем я перед вами провинился; знаю лишь кару, которая
на меня обрушилась, и она так страшна, что я теряю мужество. Дядюшка, я
взываю к вам о милосердии: простите меня, хотя бы отчасти, не обрекайте
меня - нищего должника - на пожизненное заключение в долговой тюрьме.
открыв выцветший голубой глаз и глядя на Алена в упор, произнес даже не
без выразительности: - La jeunesse se flatte et croit tout obtenir; la
vieillesse est impitoyable [43].
его метали молнии.
оба виконта.
лись. Прежде всего надо обсудить кое-какие формальности.
собственный совет: не презирать противника.
живаясь. - Знайте это вы оба.
ный. - На вашем месте я бы, право, этого не делал. Боюсь, очень боюсь,
что, ежели вы поступите так, как намереваетесь, вы меня вынудите на
крайние меры.
гут быть крайние меры?
вечал Роумен. - Но есть вещи и пострашней банкротства и места похуже
долговой тюрьмы.
слова подействовали, как удар меча, и краску на лице его мгновенно сме-
нила бледность.
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Максимов Альберт
Мурич Виктор
Глуховский Дмитрий
Никитин Юрий