лежала на перилах крыльца. Весь двор усеивали осколки стекла из
разбитых окон. За останками оконных рам еще висели цветастые
занавески, располосованные в бахрому. Кейл вцепился ему в руку.
крови, к которому примешивался другой, такой же неприятный. Смрад
гниющей плоти.
вглубь и застыл как изваяние в дверном проеме. ~"Нора!"~ - вдруг
вскрикнул он дрожащим голосом. Но не шелохнулся, даже когда Кип
положил руку ему на плечо.
когда-то было человеком.
глаза были вырваны, нос тоже, и только странно белели ровные зубы. На
груди, руках и ногах виднелись бесчисленные серповидные раны - там
мясо сдирали до кости, целыми ломтями. "Укусы, - вдруг подумал Кип. -
Крысиные укусы". От горла не осталось ничего; плоть была содрана до
позвонков, сосуды безжалостно порваны. Тело лежало в загустевшей
винно-красной липкой луже. Кейл поперхнулся и, спотыкаясь, кинулся к
двери, но не смог побороть рвоту. Кипу пришлось напрячь все силы,
чтобы совладать с волной тошноты, стремительно подкатившей к горлу,
но голова у него кружилась и на ногах он держался нетвердо.
было выбито, в углу валялась заскорузлая от крови простыня, матрац
тоже был забрызган кровью. Кип собрался с духом, нагнулся, пошарил у
покойника в заднем кармане и обнаружил бумажник. Он раскрыл его и
поискал что-нибудь, что удостоверяло бы личность убитого.
припухли, веки отяжелели. - Где она?
голос. Возле головы мертвеца лежала кисть руки, то ли отгрызенная, то
ли отломанная от запястья. Кости в месте перелома были обсосаны
дочиста.
Кипа, цепляясь руками за стену коридора.
ясно отпечатались следы башмаков. Констебль подавил внезапно
зародившуюся паническую дрожь. Закрыв труп простыней и изо всех сил
стараясь сохранять спокойствие, он торопливо вышел из дома и оперся
на капот джипа. На крыльце показался Кейл - остекленелые глаза,
потерянный взгляд.
с ней стало?
понимая, что перед ним. Наконец в голове у него прояснилось, и он
сообразил, что в зеленой стене зарослей пробит коридор, уводящий от
дома. Приблизившись, он увидел в еще сырой мягкой земле у границы
джунглей след башмака. Потом еще три. Кейл снова выкрикнул
рыдающим голосом: "Где моя жена?" - но его вопрос не достиг ушей
констебля: тот уже шел по тропинке, недавно проторенной кем-то в
перевитых лианами колючих кустах.
тропа сворачивала в гниющую мертвую рощу. Минут двадцать Кип шел
по ней, сознавая, что, должно быть, рехнулся, раз отправился в путь один
и без оружия, а потом, продравшись сквозь высокую заросль колючек,
увидел, что вышел к большому, старому, медленно разрушающемуся
плантаторскому дому - квадратному, массивному, под сводом
переплетенных мертвых ветвей иссохших деревьев. Крыша дома давно
провалилась, засыпав третий этаж, из пустых глазниц окон торчали
черные балки. Балкон третьего этажа просел, опоры рухнули, по
дряхлым, серым дощатым стенам расползлись вьющиеся растения.
огляделся, нашел сук, который при необходимости можно было
использовать как дубинку, и пошел к бетонным ступенькам,
поднимавшимся к массивному входу. Здесь он снова увидел засохшие
капли крови; Кип остановился перед самой дверью и прислушался, но
ничего не услышал. Он покрепче ухватил дубинку и пинком распахнул
дверь. Она сорвалась с петель и с гулким грохотом рухнула на голый
пол. Кип ступил в холодную сырость дома - и весь покрылся гусиной
кожей, увидав лужи крови и кровавый след там, где по полу что-то
протащили - что? Труп женщины? Он стоял в огромной комнате с
высоким потолком, во все стороны расходились коридоры; широкая
лестница со сломанными перилами поднималась на третий этаж и круто
ныряла во тьму. В прорехи над головой Кип видел ветви деревьев.
одному из коридоров, свободной рукой нащупывая дорогу. Он прошел
несколько футов, и что-то мазнуло его по пальцам: ящерица, спешившая
спастись в норе. Подавив крик, он отдернул руку, подождал, пока
выровняется пульс, и тогда пошел дальше. Ящерица стремительно
прошуршала по коридору. У себя под ногами Кип снова увидел капли и
мазки крови, они вели в другую комнату. ~"Уходи отсюда~, - сказал он
себе. - ~Ты вернешься с оружием и подмогой, а сейчас уходи, уходи, пока
не поздно!"~ Но тут он оказался в комнате и едва не задохнулся от
невыносимой тухлой вони. Потолочные балки здесь обвалились и
лежали на полу, а через выбитые квадратные окна высотой во всю стену
в комнату вдвигались массивные колонны серого света.
медленно двинулся вперед.
рассыпалась в прах; скелет облекали лохмотья военной формы - бурые,
грязные, заплесневелые, точь-в-точь клочок ткани, зажатый в мертвых
пальцах Турка, - а его простертые руки молили то ли о смерти, то ли о
пощаде... или, возможно, и о том и о другом. Кип заглянул в пустые
глазницы и почувствовал, как улетучивается его трезвая, долгие годы
формировавшаяся решимость.
синее море и небо, зеленые джунгли, дощатые и оштукатуренные
домики, люди из плоти и крови. Там не было ни Дамбаллы, ни Барона
Субботы, ни призраков-джамби, регулярно наведывавшихся в деревню.
Но откуда же тогда здесь взялся скелет в истлевшей нацистской форме?
Душа Кипа испуганно сторонилась тварей, рыскавших за границей огня;
всю свою жизнь он пытался достигнуть равновесия, сделать реальность
ядром и основой своей жизни. Но что-то в самой его середке, спрятанное
от всех и вся, а часто и от него самого, ~верило~. Там ютилась вера в
знамения и приметы, в могущество вуду, в злых духов, которые пьют по
ночам жизнь спящих, разгуливают по погостам с холодными стальными
косами и, застыв во тьме, из-под капюшонов разглядывают мир света.
дна немецкой подводной лодки; время наконец настигло его, соленый
воздух разъел плоть, разрушил кости. Кип попятился от скелета; заметив
кровь на подоконнике, он понял - то, что осталось от женщины, твари
забрали с собой. НЕТ! НЕТ ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ~"Да~, -
шептал знакомый голос - голос его "дяди", его "учителя", - ~да это
правда вспомни силы человеческие живут и после его смерти смерти
смерти смерти..."~
задворках сознания, все-таки существовали.
давно, затрещала и раскололась, и оттуда с воем хлынули мрачные
призраки.
17
нибудь, сел с ними за карты, пропустил глоток рома или затеял разговор,
возможно, все переменилось бы. Но он заперся в каюте и не желал ни с
кем общаться, даже приплачивал за то, чтобы стюард носил ему туда
еду. Суровым чернокожим морякам это не нравилось; иностранец
должен был пробыть у них на борту всего три дня, но они вообще не
доверяли белым, а этот белый был очень странный.
назад по давнишней моде - он, казалось, не любил солнца и днем
никогда не появлялся на палубе, но ходили слухи, что в глухой
полночный час он пробрался по баку на самый нос корабля и стоял там,
всматриваясь в темноту, словно хотел разглядеть что-то вдали. Стюард
подметил в его речи странный акцент - не британский и не
американский. Когда судно пришвартовалось у торговой пристани в
кокинской бухте, все вздохнули с облегчением - команда давно уже
прослышала, что капитан объявил первому помощнику: обратно в
Кингстон этот человек с нами не поплывет.