(соединенного с тем или другим естественным биологическим, или вообще
физическим, переходом от одного состояния к другому) возможно только
благодаря двум одновременным логическим ошибкам - 1) quaternio
terminorumxciv, так как тут мыслится примерно такой силлогизм: "Данное
исцеление - чудо. Чудо есть вымысел. Следовательно, данное исцеление есть
вымысел" (т.е. силлогизм типа: "Все псы лают. Одно созвездие - "Пес".
Следовательно, одно созвездие лает"); и - 2) неправильное обращение
(obversioxcv), так как наивно думают, что суждение "всякое чудо есть
вымысел" не требует специфического определения того вида вымысла, который
есть чудо (что возможно было бы только тогда, если бы из этого суждения
вытекало и то, что "всякие вымыслы суть чудо").
чудо не есть также и волевой синтез, или синтез свободы и необходимости. Это
- чрезвычайно важный момент во всем учении. Раз это не есть волевой синтез,
то ни в каком случае нельзя мыслить чудо как результат тех или других
волевых актов человека, например, молитвы или подвига. Могут рассуждать так
и часто так и рассуждают: произошло исцеление потому, что данный субъект
очень долго молился, или постился, или вообще жил особенно высокою,
добродетельною жизнью. Кто так рассуждает - совершенно не понимает природы
чуда. Тогда получается, что чудо действительно есть волевой синтез свободы и
необходимости. Я свободно ставлю себе некую цель и свободно стремлюсь, через
все эмпирическиеxcvi случайности, к ее достижению. И есть какой-то идеал и
предел всех моих стремлений. И вот произошло нечто, где результат моих
усилий совпал с максимальным воплощением идеала, который хотя и вне меня, но
необходим для меня. Свобода совпала с необходимостью, и - получился синтез.
Я утверждаю, что чудо не имеет никакого отношения к этому волевому синтезу.
Чудо отнюдь не случается обязательно с тем, кто больше употреблял волевых
усилий или кто выше и лучше других. Чудо от этого совершенно не зависит; и
трудно сказать, с кем больше оно вообще случается. Рассуждение о чуде как
волевом синтезе неизбежно моралистично и есть внесение морали в область,
которая имеет весьма отдаленное отношение к морали. Такое понимание должно
было бы видеть чудо во всяком удачном поступке, действии и осуществлении.
Так, то, что ребенок научился хорошо ходить, было бы уже чудом. То, что
скрипач овладел в совершенстве техникой своего инструмента, было бы чудом.
Устройство паровоза, дающего возможность целесообразно передвигаться по
большим расстояниям, - чудо. Всякие вообще поступки и действия человека,
направленные к определенной цели (высокой или низкой, большой или малой) и
хорошо достигшие этой цели, были бы обязательно чудом. Такое расширение
понятия чуда, несомненно, противоречит обычному словоупотреблению, не говоря
уже о моралистеческой узости, вносимой тут в необъятную широту мифического и
религиозного сознания.
особенного состояния чувства, хотя отражается и на нем, как и на всем
вообще. Как невозможно тут находить синтез логический или практический, так
же невозможно находить и синтез эстетический. Представители "науки",
опровергающие чудо с "научной" точки зрения, бьют совершенно мимо цели, ибо
чудо по смыслу своему никогда и не претендует на научную и даже вообще на
логическую целесообразность. Моралисты также бьют мимо цели, ибо чудо - вне
всякой морали, вне долга, ответственности, вменения и пр. Чудо может
совершиться с преступником, вопреки всей его жизни и личности. Но так же
кощунственно для чуда было бы видеть в нем только самонаслаждение в чувстве
и созерцание отрешенного художественного образа. Логика и наука увидели в
основе чуда физическую закономерность, объявляя все прочее вымыслом и
несуществующим; мораль увидела в чуде результат волевых усилий и награду за
добродетель. Теперь чувство, эстетика видит в чуде красоту и рассматривает
объект его действия как отрешенное и "незаинтересованное" художественное,
или эстетическое, бытие, как нечто "красивое" или "прекрасное". Все это не
имеет никакого отношения к чуду. Все это или тоще и хило для чуда, или прямо
кощунственно.
целесообразности: 1) логическую, в результате которой получается организм;
2) практическую, или волевую, в результате которой получается техническое
совершенство (в человеке - совершенная мораль); 3) эстетическую, в
результате которой получается художественное произведение; и, наконец, 4)
мифическую, или личностную, в результате которой получается чудо.
условна - в зависимости от этих типов целесообразности. Землетрясение в
Крыму фактически ужасно. Мифически же (о других же точках зрения и говорить
нечего) оно весьма уместно, своевременно, даже утешительно26.
логической целесообразности целью является то или иное состояние организма,
для практической - та или иная норма и пр. Для личностной целесообразности
не имеет значения ни одна из этих изолированных функций. Нужно взять такую
цель и такое идеальное состояние, которые бы были таковыми не для познания,
воли и пр., но для личности, взятой как неделимая единичность. Чего хочет
личность как личность? Она хочет, конечно, абсолютного самоутверждения. Она
хочет ни от чего не зависеть или зависеть так, чтобы это не мешало ее
внутренней свободе. Она хочет не распадаться на части, не метаться в
противоречиях, не разлагаться во тьме и в небытии. Она хочет существовать
так, как существуют вечно блаженные боги, вкушающие бесконечный мир и умную
тишину своего ни от чего не зависящего, светлого бытияxcvii. И вот, когда
чувственная и пестро-случайная история личности, погруженной в
относительное, полутемное, бессильное и болезненное существование, вдруг
приходит к событию, в котором выявляется эта исконная и первичная, светлая
предназначенность личности, вспоминается утерянное блаженное состояние и тем
преодолевается томительная пустота и пестрый шум и гам эмпирии, - тогда это
значит, что творится чудо. В чуде есть веяние вечного прошлого, поруганного
и растленного, и вот возникающего вновь чистым и светлым видением.
Уничтоженное и опозоренное, оно незримо таится в душе, и вот - просыпается
как непорочная юность, как чистое утро бытия. Прошедшее - не погибло. Оно
стоит незабываемой вечностью и родиной. В глубине памяти веков кроются корни
настоящего и питаются ими. Вечное и родное, оно, это прошедшее, стоит где-то
в груди и в сердце; и мы не в силах припомнить его, как будто какая-то
мелодия или какая-то картина, виденная в детстве, которая вот-вот
вспомнится, но никак не вспоминается. В чуде вдруг возникает это
воспоминание, возрождается память веков и обнажается вечность прошедшего,
неизбывная и всегдашняя. Умной тишиной и покоем вечности веет от чуда. Это -
возвращение из далеких странствий и водворение на родину. То, чем жила душа,
этот шум и гам бытия, эта пустая пестрота жизни, эта порочность и гнусность
самого принципа существования, - все это слетает пушинкой; и улыбаешься
наивности такого бытия и жизни. И уже дается прощение, и забывается грех. И
образуется как бы некая блаженная усталость плоти, и надвигается светлое
утро непорочно-юного духа.
значение, может быть выражено бесконечным количеством разных приближенных
значений. И это ведет к двум весьма существенным выводам.
каждая мелочь мифически-чудесного мира. Чудесные богатыри, вроде Святогора,
лежащего в виде некоей горы, с их сверхъестественными физическими силами и
подвигами, есть результат этого сознания первозданного совершенства
личности, мыслимого здесь как физическая мощь, ибо в абсолютном
самоутверждении личности должна быть и абсолютно большая физическая мощь.
Все эти ковры-самолеты, скатерти-самобранки, прострел-трава, сон-трава,
шапка-невидимка и пр. предметы, лица и события мифически-чудесного мира есть
всегда то или иное проявление какой-нибудь силы, способности, знания и пр.
личности, мыслимой в аспекте своего абсолютного самоутверждения. Смотря по
характеру представлений об этой первозданной блаженно-самоутвержденной
личности различаются и чудеса, или типы чудес, равно как и вообще типы всего
мифологического построения. Оборотничество есть чудо потому, что здесь
эмпирическая жизнь личности совпала (по крайней мере до некоторой степени) с
одной, из сторон идеального состояния личности, а именно с ее
вездеприсутствием и бесконечным разнообразием. Это совпадение, или связь,
тут выявлено; и потому это и есть чудо. На том же самом основании к миру
мифически-чудесному должны быть отнесены и все разнообразные представители
нечистой силы, все ее многоликие ипостаси - Сатана, Дьявол, Бес, Черт и т.д.
и т.д. Тут также везде синтез отрешенности с максимально-чувственной
данностью и также везде оценка с точки зрения чистоты первозданного бытия.
Как ни бешенствует нигилистическое и вырожденческое просветительство, все же
бес - вполне реальная сила; и не замечают беса с его бесконечной силой зла
лишь те, кто сам находится в его услужении и ослеплен его гипнозом. Не нужно
думать, что существуют только те злые силы, которые известны нам из
классических религий. Теперешний дьявол принял формы философские,
художественные, научные и т.д.27. Впрочем, однако, чаще всего этот дьявол
измельчал, как и все на свете. Если взять бесовщину Индии, то вполне можно
сказать, что "в сравнении с глубокою меланхолией "Бхагавад-Гиты" отрицание и
пессимизм Бодлера кажутся капризами пансионерки в сравнении со слезами
зрелого мужа"28. Разве можно понять беса, когда -
Громыко Ольга
Афанасьев Роман
Громыко Ольга
Соломатина Татьяна
Контровский Владимир
Афанасьев Роман