привилегию. Она есть как бы средостение всех других способностей, отдельно
невыделяемое и неанализируемое. А если рассматривать отдельно, то становится
совершенно непонятно. Речь идет, как я уже сказал, о способности подводить
частные случаи под несуществующие законы, под законы, которые еще
установятся тем, что мы подводим частные случаи под законы. Причем это такие
законы, которые мы не можем реально приписывать миру, и поэтому здесь
фигурирует термин "еще не существующие". Например, в телеологии, говоря о
цели, мы не говорим об этом в реальном смысле. Я напоминаю вам кантонскую
тему "как если бы". Понятие цепи организует и руководит нашим познанием, но
не является утверждением, что в природных процессах есть цели и ориентация
на них. Цели мы должны видеть, но видение цели не есть утверждение цели.
термин "гениальность" в применении к некоторым упорядоченным объектам, когда
упорядоченность не совпадает с содержанием тех законов, которые мы
высказываем в состоянии упорядоченности. Я говорил, что существуют некоторые
условия формулировки законов, состоящие в том, что мы сами должны находиться
в некотором упорядоченном состоянии, чтобы быть способными формулировать
упорядоченности в мире. Наше восприятие предмета уникально, потому что из
всех возможных конфигураций точки пересечения воздействий, скажем,
магнитофона, стоящего сейчас передо мной на столе, на мою чувственную
систему я выбрал одну-единственную. Но для того, чтобы это была
одна-единственная конфигурация - скоординировалось очень многое и в
позициях, и в элементах, находящихся в этих позициях моего чувственного
оптического устройства. Аккомодированное зрение - это продукт очень
сложного, ушедшего в невидимое процесса. Если представить себе, что это
нужно сделать сознательно, скоординировать все это, эксплицировать все шаги
и все связки шагов, то это и будет равносильно тому, что Кант называет
гениальностью. Каждое наше отдельное восприятие было бы актом гениальности.
И наоборот, мы можем представить себе такие упорядоченности, которые
являются в мире продуктами гениальности, имея в виду эту особую сферу, или
особый срез, упорядоченности. Представьте себе, что мы имеем оптическую
теорию и в этой теории мы рассматриваем систему линз и систему отражений.
Существует чудовищное множество позиций, которые может занимать рассеянный
преломляющийся свет, и почти невообразимое число предметов, которые мы могли
бы привлекать для сравнения в нашей попытке понять происходящее движение
света, его отражения и так далее. Но есть здесь один существенный момент:
все эти бесчисленные сравниваемые предметы получают наложение некоторой
конечности, которую, однако, нельзя изобрести самому, ее нужно знать.
Посмотрите, например, как меняется, или организуется, исследование, если я
знаю, что это глаз. Ведь знание того, что это глаз, невыводимо ни из какой
системы линз и не содержится в ней. Представьте себе два различных
исследования: одно, когда я не знаю, что это глаз, и просто строю физическую
теорию преломления, рассеяния лучей и сравниваю с этими предметами, с
другими предметами, с третьими, с сотыми, - а другое дело, если я знаю, что
это глаз для того, чтобы видеть. Это и есть телос. Если я знаю, что это для
того, чтобы видеть, это будет совсем другое исследование. Тут мы имеем дело
с разновидностью того, что Кант называет априорным. В данном случае на
уровне целевых идей.
устройство нашего зрительного аппарата и образы, которые проецируются на
какой-то экран и представляют собой физически простые продукты преломления
света через определенные субстанции. Он начнет анализировать свойства света,
свойства этих субстанций, преломление лучей, углы преломления и так далее. И
Одного он не будет знать - что это глаз. Ибо знать об этом он должен
дополнительно ко всему. Знание глаза, глаз как предмет знания содержат в
себе множество согласованных законов. Не случайно Кант все время приводит
пример некоторого артефакта (каким является и глаз), вроде треугольника или
окружности. Он показывает, сколько законов содержит окружность. Мы можем
бесконечно открывать все новые и новые свойства этой фигуры, но все они
будут согласованы между собой - будут выражаться в числовых законах или
геометрических законах. Каким образом эта конфигурация содержит в себе такое
множество согласованных - пока не известных, но уже согласованных - законов?
на дальнем фоне нашего следящего за рассуждением сознания эти примеры,
поставим один простои вопрос, возвращающий нас к силе суждения. Я уже
приводил примеры, относящиеся к силе суждения, разъясняя процедуру
подведения частных явлений под несуществующие законы. Так вот, я говорил,
что единица знания дана нам в объеме трех координатных осей. Единица знания
прилегает, с одной стороны, к идеальным сущностям, с другой стороны, к
состоянию нашего чувственного аппарата, с третьей стороны, она содержит в
себе что-то от физических воздействий. Правда, об этих физических
воздействиях, не имея третьей точки, с которой можно посмотреть, мы, в свою
очередь, судим уже в терминах знания. Здесь у Канта происходит странная
вещь. Он все время сталкивается с тем, что одна из сторон реального
образования знания - идеальные, внепространственные и вневременные сущности,
иди законы, обычно формулируются в терминах идеальных мыслительных
содержаний, от которых осуществляется переход к частному и этим переходом
занимается способность суждения. Увидеть, что это есть случай закона, очень
трудно. Трудно в том числе по одной метафизической причине: из
интеллигибельных объектов ничего не вытекает, они не могут быть основой
никакой дедукции - это фундаментальный кантонский принцип. В каком смысле не
вытекает? Я снова обращусь к вашей нравственной и духовной ситуации, чтобы
пояснить этот пункт. Речь идет о том, что очень просто уловить на уровне
интуиции, но что фактически невозможно выразить. Можно четко понять, но как
только нам захочется объяснить, самому себе или другим, мы этого сделать не
можем. На одной из лекций я говорил вам, что мы, зная, что такое добро,
никогда не можем из этого знания прийти к тому, чтобы определить добро в
конкретной ситуации. Мы как бы заново должны его увидеть, и когда мы его
увидим, оно будет соответствовать понятию добра. Но подвести ситуацию под
закон доброты, тем самым устанавливая добро в частных случаях, где все
чудовищным образом переплетается, мы не можем. То, что нам приходится
объясняться, говорить, что я на самом деле хороший, а не плохой, - является
признаком, что понимание не может состояться, понимание того, что и как есть
на самом деле. Ведь на самом деле кто-то прав, кто-то виноват.
какой-то ситуации видите то же самое, что и я, - кто прав, кто виноват, -
значит, вы уже понимали, а если не понимали, то уже никогда не поймете.
Подумайте сейчас о себе, о вашем накопленном опыте - действует в вашем опыте
такой закон или не действует. Если вы действительно подумаете, вы убедитесь,
что действует. А он имеет забавное следствие, что труд жизни, труд совести и
труд ума - каждый раз заново. И тогда установится интеллигибельным образом
то, что мы проделали, и мы увидим связь - то, что мы назвали добром, или
истиной, или действительным состоянием дела. Но это post factum. Посредством
же одного знания, что такое добро, не привлекая никаких дополнительных
вещей, установить, что это - частный случай добра, правоты или частный
случай вины - невозможно. Значит, фактически ничто не может избавить нас (и
в этом странным образом содержится не физическая и не математическая, а
гуманистическая мысль) от труда жизни, от труда опыта. Говоря "все заново",
мы имеем в виду какую-то все время перемещающуюся от нас вперед точку. Ее
нельзя оставить позади, но ее нельзя и отложить - не выполнить в ней то, что
ты призван выполнить. А призван ты, если сказать кантовским языком, увидеть
в частной ситуации, в частном случае - закон. Или эту же мысль можно
выразить так: для того, с чем мы сталкиваемся (я изобразил это трехмерным
образованием, задаваемым тремя осями), нам не хватает этих трех измерений.
Мы вынуждены обращаться к какому-то четвертому, при добавлении которого мы
могли бы понимать и изображать то, о чем мы говорим и с чем сталкиваемся в
жизни, то, как на самом деле устроен мир.
невозможности перехода ясно говорит нам, что в трехмерном изображении не
хватает еще одного измерения, чтобы это что-то изобразить и понять. Дело в
том, что Кант параллельно с описанием явлений знания, нравственных
поступков, эстетических явлений занимается проблемой того, что я буду
называть пространством выполнения и реализации. Везде, где ему приходится
прибегать к термину, "способность суждения", указывать на то, что идеальные
образования не могут быть основой дедукции. Кант имеет в виду простую вещь.
Что есть, скажем, разница между двумя вещами, которую мы не замечаем: в
математике есть число пять и есть величина пять в физике, когда мы измерили
и установили что-то в каких-то единицах измерения. А есть, по Канту, еще и
Другое - есть сам факт, что я мыслю пять, что мысль "пять", когда она
выражена, есть мысль "пять", содержащая в себе число. Но мысль "пять" есть
выполненная и реализованная мысль. Пять установлено по отношению к чему-то.
Так же, например, как я могу сказать, что есть суждение "вот здесь на столе
стоит магнитофон", которое имеет определенную логическую структуру. И есть
то же самое, но как выполненная и реализованная мысль по отношению к этому
же. На этом столе стоит магнитофон. Есть содержание мысли, а есть
случившееся состояние, в котором это содержание выполнено и реализовалось в
качестве мысли.
суждения". И вот почему я стал говорить о пространстве выполнения и
реализации. В этом выполнении и реализации мысли есть основание того, что
случается нечто, несводимое к содержанию высказанного, - когда мысль
случилась. Здесь мы имеем как раз те упорядоченные объекты, стороной которых
мы являемся в качестве высказывающих и реализующих эту мысль. В применении к
этой мысли, как случающейся в некотором пространстве выполнения и
реализации, в каком-то четвертом измерении, для нас как раз и высвечиваются
реальные метафизические проблемы в сгущенном и связном виде. Те проблемы,
которые мы до сих пор рассматривали. Непреднамеренная гениальность, или
непреднамеренная координация, есть нечто, существующее именно в этом
измерении. Связи, которыми в этом случае задается существующее, называются
связями гармонии, целого, телоса. Это тот срез, в котором работает знание,
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Посняков Андрей
Андреев Николай
Пехов Алексей
Каргалов Вадим