Чтение 37–й страницы книги ~Дитя эпохи~

в каждой из которых насчитывается по тридцать семь лампочек. Некоторые
из них уже перегорели. Хрустальные побрякушечки я сосчитать не смог. До-
шел до шестисот одиннадцати и сбился.

Билетов в тот вечер продали больше, чем было мест. Некоторые люди по
бокам стояли, вытянув шеи. Мне их было жалко. Что ни говори, а это непо-
рядок.

Когда публика расселась и съела конфеты, на сцену с двумя колоннами
вышел оркестр. Без всякого объявления начали что-то играть, какую-то
сложную музыку. И не очень громко. Потом выяснилось, что они настраивали
инструменты. Между прочим, это можно делать и за кулисами.

Потом раздвинулись портьеры в глубине сцены и оттуда легкой походкой
вышел дирижер во фраке и весьма приятной наружности, похожий на иранско-
го принца и одесского жулика одновременно. Он поздоровался со старичком
слева, у которого была скрипка, больше ни с кем. Вероятно, просто не бы-
ло времени, нужно было начинать.

Дирижер сверкнул глазами в публику и отвернулся. Больше его лица в
первом отделении я не видел. Некоторые зрители сидели наверху, над сце-
ной. Они могли видеть его лицо. Наверное, билеты у них были подороже, я
не знаю.

Начали играть, и играли минут пятнадцать. Когда кончили, я захлопал,
а все остальные зрители стали кашлять. В филармонии хлопать полагается в
самом конце, а в середине полагается кашлять. Я понял, что ошибся, и в
дальнейшем для верности только кашлял.

Надо сказать, что публика воспитанная. Никто не показывал на меня
пальцем. Несколько дам тонко улыбнулись, вот и все.

Стали играть дальше, и играли еще полчаса. Я успел все сосчитать,
включая колонны, а потом принялся разглядывать публику. Кое-кто спал,
это я вам прямо скажу. Некоторые переживали, особенно старушки. Мужчины
сидели тихо.

Когда закончили, дирижер поклонился и сразу ушел, как будто его выз-
вали к телефону. Я тоже хотел уйти, но все хлопали, не двигаясь с мест.
Дирижер пришел, поклонился и опять поздоровался со старичком. Забыл он,
что ли? После этого он снова ушел. Так продолжалось раз пять, причем му-
зыканты стояли и от нечего делать похлопывали смычками по подставочкам
для нот.

Наконец кто-то догадался дать дирижеру цветы, и больше он не появлял-
ся. Можно было пойти в буфет.

В буфете продавали лимонад и конфеты. Пива не было. Мы пошли в фойе,
где публика гуляла по кругу против часовой стрелки. Дамы пожирали друг
друга глазами. Немного пожирали и меня, поскольку на мне был новый галс-
тук.

Во втором отделении было то же самое, только с роялем. Снова здорова-
лись, но теперь вариантов было больше. Сначала дирижер с пианистом, по-
том дирижер со старичком, а потом пианист со старичком. В конце опять
долго вызывали дирижера, хотя мне показалось, что многие нервно нащупы-
вают в кармане номерок гардероба. Я думал, что сыграют еще что-нибудь
для души, но не сыграли. В гардеробе было тесно и совершенно не понять,
где конец очереди. Однако ругались мало и очень вежливо.

Я высчитал, что следующий юбилей этого композитора будет через сто
лет. С удовольствием схожу в филармонию еще раз. Всегда интересно наблю-
дать обычаи, далекие от нашей повседневной жизни.

Банкет

После защиты все сразу пошли в кафе. Маршрут был известен. Впереди
шел герой дня Саша Рыбаков под руку с официальным оппонентом. Сзади жи-
вописными группами шли остальные. Все улыбались, будто совершили доброе
дело.

В кафе уже стоял накрытый стол, расположенный буквой "Т", как на аэ-
родроме. Бродили какие-то люди. Сервировка стола была на кандидата физи-
ко-математических наук. Все по-прежнему улыбались, только более нетерпе-
ливо. Наконец пришел ожидаемый заведующий кафедрой, и можно было начи-
нать.

Рядом со мной за столом расположился абсолютный незнакомец. Видимо,
он был родственником или школьным товарищем Рыбакова. Незнакомец был
близорук и удивленно вскидывал брови, поглядывая на буженину с хреном.

- Товарищи! - сказал завкафедрой. - Сегодня мы...

И все пошло как обычно. Через две минуты выяснилось, что Саша выдаю-
щийся экспериментатор. Пять минут спустя кто-то сравнил его с Ферми. А
через некоторое время нерасторопность Нобелевского комитета по физике
стала очевидной.

Стол был сервирован превосходно. Пожалуй, все-таки лучше, чем на кан-
дидата. Близко к доктору. Уровень коньяка в бутылках падал стремительно,
как нравственность в странах капитала. Мой сосед пил каждый тост, пока-
зывая незаурядные способности. Брови его заняли устойчивое верхнее поло-
жение. Наконец он поднялся с рюмкой в руке.

- Товарищи! - сказал незнакомец, угрожающе наклоняясь в мою сторону.
- Я специально прилетел из Новосибирска, чтобы сказать этот тост.

Все посмотрели на него с уважением. Приятно было, что он не забыл та-
кую мелочь.

- Выпьем, друзья, за вирусы, которым обязан наш диссертант!

Мы подняли рюмки, ожидая услышать смешную медицинскую историю. И
действительно, этот чудак из Новосибирска оказался остроумным человеком.
Он долго говорил о каких-то вирусах, а потом сказал:

- Юра, позвольте мне вас расцеловать!

Этого, конечно, не нужно было делать. Когда он приблизился к Саше,
который все еще доверчиво улыбался, брови его приподнялись еще сантимет-
ра на три. Хотя казалось, что выше нельзя.

- Кто вы? - прошептал незнакомец в наступившей тишине.

- Саша, - сказал Саша.

- А я думал, вы Юра, - еще тише сказал сибиряк. Горе его было неопи-
суемо.

- Нет, я не Юра, - мягко, но настойчиво сказал Рыбаков. Саша вообще
очень твердый человек. Это делает ему честь. Я бы давно не выдержал и
признался, что я Юра, раз это так необходимо. Хотя я Петя.

Короче говоря, выяснилось, что сибиряк приглашен в кафе "Север", а у
нас "Восток". Поскольку компаса у него не было, ошибка показалась прос-
тительной. Сашу он все же расцеловал.

- Может, я еще успею к своим, - сказал он, взглянув на часы. И отбыл.

Вот только мы не спросили, в какой ему нужно было город.

Дед Мороз

На Новый год меня уполномочили быть Дедом Морозом и возить мешок с
подарками по квартирам сотрудников.

- Ты у нас молодой и стойкий, - сказал парторг. - Должен справиться.

Потом только я понял, что он имел в виду.

Меня снаряжали всем коллективом. Шубы не нашлось, ее заменил защитный
костюм, оставшийся от занятий по гражданской обороне. Его обшили блест-
ками, а на ноги я надел диэлектрические боты. Когда прицепили бороду и
усы, я стал похож на престарелого космонавта.

Шеф посмотрел на меня и сказал, что к нему заезжать не надо. У него
нервный и впечатлительный внук. Остальные сотрудники были за детей спо-
койны, и я поехал, взяв такси на средства профкома.

Честно скажу, пять адресов я выдержал хорошо. Но у каждого человека
есть своя норма. У меня она, если без закуски, примерно граммов триста.
А давали без закуски. Некогда было закусывать.

Шестой адрес был дяди Феди. Он меня встретил как родного. Кинул внуч-
ке мой мешок с подарками, сказал, чтобы выбирала, а сам поволок меня в
кухню.

Там мы с ним посидели, как всегда. Потом пришла внучка и спросила:

- Дедушка, а Дед Мороз у нас будет ночевать?

- А что! Очень даже может быть! - закричал дядя Федя.

Тут я вспомнил, что внизу ждет такси, и вышел на улицу, держась за
мешок, где сиротливо болтался последний подарок. Оставался еще один ад-
рес - адрес Лисоцкого.

Таксист посмотрел на меня с сочувствием и сказал, что так мордовать
людей, конечно, нельзя. Посоветовал обратиться в соцстрах, а когда прие-
хали, довел меня до подъезда.

- Дальше уж сам! - сказал он, придав мне нужное направление.

Я полез на пятый этаж, используя перила как страховочную веревку. На
площадке между вторым и третьим этажами я увидел еще одного Деда Мороза.

Он сидел на батарее отопления и плакал, утирая слезы ватной бородой.

- С Новый годом, коллега! - приветствовал я его.

- Снегурочка! - замычал Дед Мороз, обливаясь слезами. - Где моя Сне-
гурочка?..

- Хорош г-гусь, - сказал я. - Снегурочку потерял!

- А ты без бороды! - ответил он, на секунду проясняясь. - Какой же ты
Дед Мороз, ежели ты без бороды?

- Ты тоже без бороды, - сказал я, отрывая ему бороду.

- Пусть, - дружелюбно кивнул он. - Куда путь держишь?

- На пятый, - сказал я.

- И я, - сказал он, отлипая от батареи. - Пошли вместе. Вместе у нас
больше шансов.

И мы пошли вместе, демонстрируя чудеса сплоченности и братства. Дед
Мороз дышал сплошным коньяком, и я ему невольно позавидовал. Дойдя до
цели, он спросил с усилием:

- Тебе в какую квартиру?

- Сорок семь, - выдохнул я.

- Мне тоже, - выдохнул он, и этот выдох меня доконал. Дальше я ничего
не помню.

Проснулся я на тахте. По правую руку лежал знакомый Дед Мороз, а по
левую -еще какой-то Дед Мороз, незнакомый. Мы были как богатыри художни-
ка Васнецова, только без лошадей.