Господь Бог не может нас разлучить.
вылезал из лазаретов и пораженных чумой кварталов. Среди членов дружины
он занял место, которое, на его взгляд, больше всего подходило ему по
рангу, то есть первое. Смертей он нагляделся с избытком. И хотя теорети-
чески он был защищен от заражения предохранительными прививками, мысль о
собственной смерти не была ему чуждой. Внешне он при всех обстоя-
тельствах сохранял спокойствие. Но с того дня, когда он в течение нес-
кольких часов смотрел на умирающего ребенка, что-то в нем надломилось.
На лице все явственнее читалось внутреннее напряжение. И когда он как-то
с улыбкой сказал Риэ, что как раз готовит небольшую работу - трактат на
тему: "Должен ли священнослужитель обращаться к врачу?", доктору почуди-
лось, будто за этими словами скрывается нечто большее, чем хотел сказать
святой отец. Риэ выразил желание ознакомиться с этим трудом, но Панлю
заявил, что вскоре он произнесет во время мессы проповедь и постарается
изложить в ней хотя бы отдельные свои соображения.
заинтересует.
воря, ряды присутствующих по сравнению с первым разом значительно поре-
дели. Главное потому, что подобные зрелища уже потеряли для наших сог-
раждан прелесть новизны. Да и слово "новизна" тоже утратило свой перво-
начальный смысл в те трудные дни, какие переживал наш город. К тому же
большинство наших сограждан, если даже они еще не окончательно отверну-
лись от выполнения религиозных обязанностей или не сочетали их слишком
открыто со своей личной, глубоко безнравственной жизнью, восполняли
обычные посещения церкви довольно-таки нелепыми суевериями. Они предпо-
читали не ходить к мессе, зато носили на шее медальоны,, обладающие
свойством предохранять от недугов, или амулеты с изображением святого
Роха.
сограждан различными пророчествами. Так, весной все мы с минуты на мину-
ту дружно ждали прекращения чумы и никому не приходило в голову выспра-
шивать соседа его мнение о сроках эпидемии, поскольку все старались себя
убедить, что она вот-вот затухнет. Но шли дни, и люди начади бояться,
что беда вообще никогда не кончится, и тогда-то прекращение эпидемии
стало объектом всеобщих чаяний. Тут-то и стали ходить по рукам различные
прорицания, почерпнутые из высказываний католических святых или проро-
ков. Владельцы городских типографий быстренько смекнули, какую выгоду
можно извлечь из этого поголовного увлечения, и отпечатали во множестве
экземпляров тексты, циркулировавшие по всему Орану. Но, заметив, что это
не насытило жадного любопытства публики, дельцы предприняли розыски, пе-
рерыли все городские библиотеки и, обнаружив подходящие свидетельства
такого рода, рассыпанные по местным летописям, распространяли их по го-
роду. Но поскольку летопись скупа на подобные прорицания, их стали зака-
зывать журналистам, которые, по крайней мере в этом пункте, выказали се-
бя столь же сведущими, как их учителя в минувших веках.
набрасывались на них с такой же жадностью, как на сентиментальные исто-
рийки, помещавшиеся на последней странице в благословенные времена здо-
ровья. Некоторые из этих прорицаний базировались на весьма причудливых
подсчетах, где все было вперемешку: и непременно цифра тысяча, и коли-
чество смертей, и подсчет месяцев, прошедших под властью чумы. Другие
проводили сравнения с великими чумными морами, именуемыми в предсказани-
ях константными, и из своих более или менее причудливых подсчетов извле-
кали данные о нашем теперешнем испытании. Но особенно высоко ценила пуб-
лика прорицания, составленные в стиле пророчеств Апокалипсиса и возве-
щавшие о череде событий, каждое из которых можно было без труда приме-
нить к нашему городу и до того путаных, что любой мог толковать их сооб-
разно своему личному вкусу. Каждый день ворошили творения Нострадамуса28
и святой Одилии29 и всякий раз собирали обильную жатву. Все эти проро-
чества объединяла общая черта - утешительность их итогов. И только одна
чума не обладала этим свойством.
этой причине церковь, где читал свою проповедь отец Панлю, была заполне-
на всего на три четверти. Когда вечером Риэ зашел в собор, ветер со
свистом просачивался между створками входных дверей, свободно разгуливал
среди присутствующих. И в этом промозглом, скованном тишиной храме, где
собрались одни лишь мужчины, Риэ присел на скамью и увидел, как на ка-
федру поднялся преподобный отец. Заговорил он более кротким и более раз-
думчивым тоном, чем в первый раз, и молящиеся отмечали про себя, что он
не без некоторого колебания приступил к делу. И еще одна любопытная де-
таль: теперь он говорил не "вы", а "мы".
ма царит в нашем городе вот уже несколько долгих месяцев и что теперь мы
узнали ее лучше, ибо множество раз видели, как присаживалась она к наше-
му столу или к изголовью постели близкого нам человека, как шагала рядом
с нами, поджидала нашего выхода с работы; итак, теперь мы, возможно,
способны лучше внимать тому, что говорит она нам беспрестанно и к чему
мы в первые минуты растерянности прислушивались, видимо, недостаточно.
То, о чем уже вещал отец Панлю с этой самой кафедры, остается верным -
или по крайней мере таково было тогда его убеждение. Но возможно, как и
все мы - тут отец Панлю сокрушенно ударил себя в грудь, - быть может, он
и думал и говорил об этом без должного сострадания. Но все же в речи его
было и зерно истины: из всего и всегда можно извлечь поучение. Самое
жестокое испытание - и оно благо для христианина. А христианин как раз в
данном случае и должен стремиться к этому благу, искать его, понимать, в
чем оно и как его найти.
и расположились со всеми возможными в церкви удобствами. Одна из створок
обитой войлоком двери, тихонько хлопала от ветра. Кто-то из присутствую-
щих поднялся с места и придержал ее. И Риэ, отвлеченный этим движением,
почти не слышал того, о чем заговорил после паузы отец Панлю. А тот го-
ворил примерно так: не следует пытаться объяснять являемое чумой зрели-
ще, а следует пытаться усвоить то, что можно усвоить. Короче, по словам
проповедника, так по крайней мере истолковал их про себя рассеянно слу-
шавший Риэ, выходило, что объяснять здесь нечего. Но он стал слушать с
большим интересом, когда проповедник неожиданно громко возгласил, что
многое объяснимо перед лицом Господа Бога, а иное так и не объяснится.
Конечно, существуют добро и зло, и обычно каждый без труда видит разли-
чие между ними. Но когда мы доходим до внутренней сущности зла, здесь-то
и подстерегают нас трудности. Существует, к примеру, зло, внешне необхо-
димое, и зло, внешне бесполезное. Имеется Дон Жуан, ввергнутый в преис-
поднюю, и кончина невинного ребенка. Ибо если вполне справедливо, что
распутник сражен десницей Божьей, то трудно понять страдания дитяти. И
впрямь, нет на свете ничего более значимого, чем страдание дитяти и
ужас, который влекут за собой эти страдания, и причины этого страдания,
кои необходимо обнаружить. Вообще-то Бог все облегчает нам, и с этой
точки зрения наша вера не заслуживает похвалы - она естественна. А тут
он, Бог, напротив, припирает нас к стене. Таким образом, мы находимся
под стенами чумы и именно из ее зловещей сени обязаны извлечь для себя
благо. Отец Панлю отказывался даже от тех льгот и поблажек, что позволи-
ли бы перемахнуть через эту стену. Ему ничего не стоило сказать, что
вечное блаженство, ожидающее ребенка, может сторицей вознаградить его за
земные муки, но, по правде говоря, он и сам не знает, так ли это. И
впрямь, кто возьмется утверждать, что века райского блаженства могут оп-
латить хотя бы миг человеческих страданий? Утверждающий так не был бы,
конечно, христианином, ибо наш Учитель познал страдания плотью своей и
духом своим. Нет, отец Панлю останется у подножия стены, верный образу
четвертования, символом коего является крест, и пребудет лицом к лицу с
муками младенца. И безбоязненно скажет он тем, кто слушает его ныне:
"Братия, пришел час. Или надо во все верить, или все отрицать... А кто
среди вас осмелится отрицать все?.."
прямой ереси. Но тут оратор продолжал с новой силой доказывать, что это
предписание свыше, это ясное требование идет на благо христианину. Оно
же зачтется ему как добродетель. Он, Панлю, знает, что та добродетель,
речь о коей пойдет ниже, возможно, содержит нечто чрезмерное и покоробит
многие умы, привыкшие к более снисходительной и более классической мора-
ли. Но религия времен чумы не может остаться нашей каждодневной религи-
ей, и ежели Господь способен попустить, даже возжелать, чтобы душа поко-
илась и радовалась во времена счастья, то возжелал он также, чтобы рели-
гия в годину испытания стала неистовой. Ныне Бог проявил милость к тво-
рениям своим, наслав на них неслыханные беды, дабы могли они обрести и
взять на рамена свои высшую добродетель, каковая есть Все или Ничего.
рыта тайна церкви, заключавшаяся в том, что чистилища не существует. Под
этими словами он разумел, что полумеры исключены, что есть только рай и
ад и что человеку, согласно собственному его выбору, уготовано райское
блаженство или вечные муки. По словам отца Панлю, это было чистейшей
ересью, каковая могла родиться лишь в душе вольнодумца. Ибо чистилище
существует. Но разумеется, бывают эпохи, когда нельзя говорить о мелких
грехах. Всякий грех смертей, и всяческое равнодушие преступно. Или все,
или ничего.
разгулявшегося ветра, со свистом просачивающегося в щель под дверью. Но
святой отец тут же заговорил снова и сказал, что добродетель безогово-
рочного приятия, о коей он упомянул выше, не может быть понята в рамках
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Корнев Павел
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Панов Вадим