Чтение 37–й страницы книги ~Сорок лет Чанчжоэ~

- Как нет? - Белецкий удивился еще больше.

- Вы понимаете, - принялся разъяснять хозяин гостиницы, поднимаясь по
лестнице к апартаментам приезжего. - Город у нас молодой, даже юный, можно
сказать. В городе есть женщины и подростки, а вот девушки пока еще не успели
вырасти. - Лазорихий вставил ключ в замочную скважину, повернул его дважды и
распахнул перед гостем дверь. - Но они обязательно вырастут.

Белецкий оглядел комнату, порадовался солнечному свету, играющему
пылинками, попробовал на мягкость кровать и, усевшись на матрац, радостно
сказал:

- Да Бог с ними, с девушками! Я же переселенец, а у переселенца должны
быть лишения. Ограничимся женщинами...

Белецкий оказался талантливым коннозаводчиком. Вскоре кобыла понесла и
родила ранее положенного срока шестерых жеребят крейцеровской породы. Как и
следовало ожидать, г-н Контата согласился обменять один из своих домов на
жеребенка мужеского пола, и Белецкий. обрел свой дом.

Как только он обосновался в новых стенах, обогрев их печью и своим
дыханием, в жилище появилась женщина.

- Мадмуазель Бибигон, - представилась фемина. - Я люблю вас с первого
мгновения, - сказала она просто и обвила шею Белецкого своими пухлыми
руками.

- Я хочу от вас детей. - И поцеловала коннозаводчика в подбородок.

Ощутив смородиновое дыхание, задрожав от прикосновения мягких женских
губ, Белецкий осознал, что в его душу стучится счастье, а потому немедленно
открыл ажурную дверку и впустил его без оглядки.

В конце третьего года чанчжоэйского летосчисления, восемнадцатого
сентября у мадмуазель Бибигон и коннозаводчика Белецкого родилась девочка,
которую, посовещавшись, нарекли Еленой..."

Полковник Шаллер закончил читать страницы, расшифрованные Теплым, и
находился в состоянии смятения.

- Что это за текст? - думал он. - Профанация или бред сумасшедшего? Как
воспринимать прочитанное? Как отнестись ко всему?" Генрих Иванович потер
виски и услышал трещанье пишущей машинки, доносящееся из сада.

- Что же она там еще нащелкивает? Над чем трудится?" Шаллер спустился в
сад и, хрустя осенними листьями под ногами, подошел к жене.

Он некоторое время смотрел на нее, на сомнамбулическую, пишущую, с
истончившейся кожей на висках, затем рукой поворошил ей волосы на затылке и
на некоторое время замер, рассматривая белые перышки.

- Надо искупаться", - подумал Генрих Иванович и, отстранение поцеловав
жену в макушку, отправился к китайскому бассейну.

Он разделся и сошел в воду. Поплавав самую малость, от бортика до
бортика, заплыл в угол, прислонил голову к изразцам и закрыл глаза.

- Какие странные записи, - думал он. - Как все странно записано. Какое-то
море несоответствий и неточностей!.." Полковник напряженно думал над
прочитанным, слегка шевеля в воде ногами, отыскивая по памяти в летописи
ошибки.

- События на десяти страницах охватывают лишь три первых года чанчжоэйской
истории, - говорил про себя Шаллер. - Что же получается? Все дети, рожденные
мадмуазель Бибигон в новостройках, были недоношены по меньшей мере на
половину положенного срока!.. Мысль скакнула... Значит, моя жена приходится
сестрой детям губернатора Контаты и детям доктора Струве! - внезапно
заключил Генрих Иванович. - Дилемма во всем этом только одна - доверять
записям или нет!" Полковник окунулся с головой и просидел под водой целую
минуту, каждые десять секунд выпуская из себя большой воздушный пузырь.

- Кто же такая мадмуазель Бибигон?" - задумался он, вынырнув. Помнится, ни
отец Елены, ни сама Белецкая никогда не говорили о ней, и Генрих Иванович
полагал, что мать жены умерла слишком рано и воспоминания о ней доставляли
родственникам невыносимую боль.

Полковник вновь нырнул, а когда вынырнул, настроенный продолжать свои
думы, то услышал над собой наглое - эй!".

Шаллер вывернул голову и увидел стоящего на краешке бортика давешнего
мальчишку с синяками под глазами. Сейчас, правда, синяки выцвели, как хорошо
стиранный сатин, и уже не поражали своей величиной.

- Эй! - повторил мальчишка. - Могу я поплавать? Ты же меня сам приглашал!

Помнишь?

Глядя на Джерома, полковник вспомнил Франсуаз Коти, ее влажную грудь и
крепкие бедра, сделал над собою усилие, отгоняя эротические картинки, и
покашлял для закрепления достигнутого эффекта.

- Ты меня слышишь? - спросил мальчишка.

- Слышу, - ответил Генрих Иванович.

- Так могу я поплавать? Бассейн ведь не твой!..

- Конечно, можешь.

- Ну вот и спасибо, - поблагодарил Джером и стал медленно раздеваться.

Он аккуратно сложил шорты и рубашку, оставшись в купальном костюме
мышиного цвета, закрепленном на груди помочами.

- Холодная вода? - спросил он.

- Теплая.

- Глубоко?

- Не мелко.

- Значит, можно нырять?

- Можно.

- Сначала просто поплаваю, а потом уже нырну, - решил Джером и медленно
сошел по ступеням в пузырящуюся воду. - Действительно теплая, даже горячая.

Он оттолкнулся от дна ногами и поплыл по-собачьи, задрав высоко
подбородок и щуря глаза. Ему понадобилось достаточно времени, чтобы доплыть
до бортика, возле которого стоял Шаллер, и он, задыхаясь, даже протянул тому
руку навстречу, чтобы здоровенный мужик помог ему добраться до мелкого
места.

- Давно не плавал, - сказал Джером, встав рядом с полковником. - Сноровку
потерял.

- Да, - согласился Генрих Иванович, разглядывая его намокший купальник с
двумя горошинами сосков. - Плаваешь ты неважно. Но дело это наживное.

- Чего грустишь? - спросил мальчик.

- Я не грущу.

- Грустишь, грустишь! Вон как морщины вздыбились на лбу!.. Неприятности?

- Да нет. От неприятностей Бог миловал.

- Ну ладно, не хочешь говорить, не говори. Дело твое. А где женщина твоя?

- Не знаю.

- Я тут подумал на досуге - красивая она! И автомобиль у нее красивый!

- Как успехи в учебе? - перевел разговор на другую тему Генрих Иванович.

- Успехи неважные.

- Что так?

- Переходный возраст. Другие интересы.

- Какие же, если не секрет?

- Не секрет. Размышляю о смысле жизни.

- И какие выводы?

- А выводы такие, что смысл моей жизни лежит в области чужих интересов. В
моих интересах смысла нет.

- Какие же у тебя интересы?

- Хочу стать патологоанатомом.

- Почему? - удивился Шаллер.

- Потому что мертвый человек возбуждает во мне интерес. Глядя на
мертвеца, ощущаешь себя живым, тогда как глядя на живого, ощущаешь себя
никаким.

- Где же ты видел мертвецов? - спросил Генрих Иванович.

- У учителя Теплого.

- Что же они, прямо у него в квартире лежат?

- Да нет же! - Джером поморщился. - Он собирает атласы судебной медицины.
У него их целая библиотека. Вот я и смотрю их на досуге. А ты видел
когда-нибудь мертвецов?

- Приходилось, - ответил полковник, вспомнив мать, придавленную обломками
дома во время Чанчжоэйского землетрясения. - Я видел мертвецов.

- А ты видел, как купец Ягудин упал мордой на булыжники?

- Видел. А почему ты спрашиваешь?

- Уж больно у него голова крепкая была! Другая бы - разбилась, как арбуз,
от такого удара, а от ягудинской даже булыжник треснул! Может быть, он
мутант?

Как ты думаешь?

- Может быть. - Шаллер поглядел мальчику в глаза - большие, с черными
зрачками во все глазное яблоко. В них, подернутых влагой, он разглядел свое
отражение, искаженное, как будто полковник смотрел на себя с обратной
стороны подзорной трубы. - Может быть, и мутант, - еще раз повторил Генрих
Иванович.

- Проплывусь, - сказал Джером и слегка оттолкнулся от бортика ногами. Он
придал телу ускорение, но при этом слишком низко опустил подбородок и всем
ртом хлебнул воды. Мальчик закашлялся, замолотил руками по воде, развернулся
лицом к Шаллеру и протянул ему ладонь. Полковник опять помог обрести Джерому
почву под ногами и, не сдержавшись, заулыбался.

- Что ты смеешься? - спросил мальчик. - Разве тебе не известно, что
каждый человек что-то делает хорошо, а что-то плохо? Так вот, плаваю я
плохо. Что в этом смешного?

- А что ты делаешь хорошо?

- Пока я еще не знаю, что делаю хорошо. Слишком мне мало лет... Хотя нет,
одно дело я делаю прилично. Но тебе не скажу какое.

- Секрет?

- Наверное. Я не знаю, как ты к этому отнесешься, а потому не скажу.