Чтение 37–й страницы книги ~Горбатые атланты, или новый Дон Кишот~

Угодливо изогнувшись к низенькому окошечку - нынешнему игу для непо-
корных, гордый Сабуров уже льстиво улыбался и говорил приятным иска-
тельным тенорком, остро ощущая нехватку хвоста, который один мог бы из-
лить обуревавшие его чувства. И, получив драгоценные билеты, он, счаст-
ливый, шел по улице, вкрадчиво ступая и придерживая рвущуюся наружу
льстивую улыбку.

В чем же бессмертном могло нуждаться это повиливающее воображаемым
хвостом, благодарно повизгивающее существо!

Он зашел в столовую-стекляшку, взял тефтели и компот, унимая разбуше-
вавшийся хвост. Угол столовой был абонирован какой-то юбилейной компани-
ей, праздновавшей шестидесятилетие - и его, Сабурова, в этой дыре скоро
ждет такой же ужас - какого-то Павла Егоровича, смущенно сиявшего лыси-
ной рядом с супругой-башней. Вдоль столов сидел народ чрезвычайно неук-
люжий, как все люди, вырванные из привычной среды, напялившие на переме-
нившиеся за этот срок телеса парадные костюмы, раз в пять лет извлекае-
мые из пропахших нафталином шкафов (переменившаяся за пять лет мода для
этих облачений имела не больше значения, чем для египетских пирамид).
Вокруг кавалькады столов порхала прелестная девушка в розовом, на разру-
мянившемся личике которой была написана радость и любовь ко всем этим
малопривлекательным теткам и дядькам. Вот она, сила, обращающая безобра-
зие в красоту!

- Дядя Витя, Маргарита Петровна, не стесняйтесь, накладывайте дефици-
ты. Павел Егорович, слушайте, сегодня столько стихов!

Она радостно развернула рулончик ватманской бумаги, расписанной фло-
мастером. Машинально постукивая хвостом по ножке стула, Сабуров невольно
вслушивался, стараясь не принюхиваться к тефтелям и не смотреть в тарел-
ку, залитую белым соусом, словно бы какой-то полковой поллюцией.

В простой семье без притязаний Родился маленький малыш. Но приобрел
он много знаний, И вот теперь средь нас сидишь. Во всем надежный, рабо-
тящий, Детям, нет, детям отец, супруге муж, Ты гражданин, вперед смотря-
щий, И к перестройке тоже ую, нет, дюж.

Все зарукоплескали, а дева-распорядительница, как пух от уст Эола,
пролетела вдоль собрания и вручила свиток виновнику торжества, любовно
чмокнув его в двугорбую, перешибленную чудовищной мышеловкой лысину.

Стихи - это прямо пандемия какая-то, наполнять пустоту перестуком
рифм, как погремушку горохом... Много знаний... Сабуровские сослуживцы,
когда совсем уж некуда деваться, тоже признают за ним "знания", "подго-
товку" - лишь бы не источник непоправимого неравенства - талант.

Началась демонстрация реликвий: похвальные грамоты (на ранних образ-
цах можно было разглядеть мудрый прищур Генералиссимуса), фотографии
Павла Егоровича от колыбельного до пенсионного возраста... Чудом сохра-
нившаяся детская шапочка маленького Павлуши - фланелевая, кажется, се-
рая, застиранная - вызвала овацию, смущенный Павел Егорович в тридцатый
раз утерся жестяным платком.

Как жалки и постыдны святыни человеческой жизни, обнаженные перед
равнодушным взглядом... И от него, Сабурова, немногим больше и красивше
останется для потомства. И упокоиться-то ему придется на типовом кладби-
ще, которое чей-то гениальный канцелярский язык перекрестил в комби-
нат... И Лида-то у него отнята стажировкой... Жировкой...

От жалкого, оскорбительного безобразия мира можно заслониться только
любовью к нему - вон как радостно порхает вокруг столов эта прелестная
распорядительница торжества. Вокруг Натальи тоже всегда кружатся ка-
кие-то дивные люди... Своей преславной лабораторией до того они обожают
ходить в ресторан при гостинице "Центральная", если обломится премия по
червонцу на едока, - извлекаются платья, возводятся прически (мужики -
те, конечно, идут в чем есть), берут бутылочку водки и три бутылки шам-
панского на пятнадцать человек и перепиваются в лоск, хохочут, пляшут,
нисколько не заботясь, что могут кому-нибудь напомнить вот эту компанию
друзей и соратников Павла Егоровича. Даже сцены ревности у них бывают:
Наталью пригласил танцевать кто-то со стороны, так Клонская ей потом
сказала: "Наверно, шоферюга какой-то".

Да и мерзавцы, тупицы ее окружают какие-то значительные... А его
только оскорбляет сама необходимость общаться с ними на равных.

Серьезная, благородная тоска овладела Сабуровым, в минуту испепелив и
развеяв по ветру пепел холуйского беса.

Наиболее доступной формой экстренного прикосновения к бессмертному
было посещение областной библиотеки. Но принялся за чтение - и заклуби-
лись суетные чувства. В родном социалистическом отечестве на него ссыла-
лась лишь какая-то неведомая молодежь, еще не успевшая выяснить, на кого
стоит, а на кого не стоит ссылаться. Как он сам когда-то: безоблачное
научное детство, проведенное под крылом академика Семенова, совершенно
не приучило его различать иерархию смертных - кто прапорщик с двумя
звездами, а кто генерал-лейтенант.

Семенов журил его, что он ничего не доводит до законченности, но не-
изменно садился за рекомендательное письмо в соответствующий журнал. Са-
бурову и в голову не приходило интересоваться, кто там в журнале каким
отделом заведует: вся редакция и без того должна была дружно сомлеть от
эстетического экстаза. Только после смерти Семенова он обнаружил, что
нужно не красоваться, а вливаться в одну из стройных колонн, шагающих в
ногу неизвестно куда и зачем, - или уж влачить жалкое, но гордое (гор-
дое, но жалкое) существование одинокого искателя святого Грааля, коего
шагающие в ногу бойцы неспособны отличить от эмалированного ведра.

В ту пору Сабуров счел бы ниже своего не по чину разросшегося досто-
инства размышлять о таких пустяках, как степени и звания, но в глубине
души был уверен, что докторскую степень он получит так же мимоходом, как
и кандидатскую. Он и кончину Семенова принял с каким-то благоговейным
удовлетворением, - Семенов просто пересел в давно зарезервированное для
него кресло в кругу бессмертных, - и не побеспокоился обзавестись полез-
ными знакомствами (а кого-то, наверно, и раздразнил своими повадками
восходящей звезды). Впрочем, он все равно не умел быть обаятельным ради
утилитарных целей.

Не сразу, ох, не сразу он выучился почтительно благодарить неведомых
рецензентов за дурацкие замечания: к недостаткам работы относится то,
что вашими часами неудобно забивать гвозди. В утешение своему самолюбию
он мог сказать только одно: вы приняли мою статью поплевывая - а я сочи-
нил ее поплевывая.

Так что же, из любви к творению творец должен жертвовать и своим дос-
тоинством - без которого не может быть творчества? Почтительно кланяться
каждому музейному вахтеру, чтоб позволил пристроить свой дар где-нибудь
в уголке? (Глядишь, лет через двести какой-нибудь мальчуган забежит.)

В былые времена оргкомитеты всех стуящих, а тем более нестоящих кон-
ференций направляли Семенову почтительные приглашения (вместе с ученика-
ми, разумеется), и Семенов первым нумером всегда ставил Сабурова. Отп-
равляя Сабурова выступить на каком-нибудь солидном семинаре, Семенов
предварительно звонил либо просил передать привет Альберту Ефимовичу
(Юрию Прохоровичу). Получив привет от Семенова, тот приходил в приятней-
шее расположение духа и просил скованно державшегося ученого секретарика
(вахтера) из молодых (ровесника тогдашнего Сабурова, а то и постарше)
выкроить для гостя окошечко на ближайшем заседании.

После смерти Семенова Альберт Ефимович (Юрий Прохорович) по-прежнему
любезно кивал: очень, очень интересно, однако уже не вызывал к себе ско-
ванного молодого человека, а предлагал обращаться к нему. Молодой чело-
век уже не выглядел скованным: на полгода вперед все расписано, звоните.
По междугородному. Орите в трубку за сорок копеек в минуту, а там будут
переспрашивать: "Как, Дуров? Сидуров? Я вам говорил? Нет, в этом году
все занято, звоните в сентябре".

Все это можно - позвонить и в сентябре, и в октябре, и в мартобре,
почаще попадаться на глаза сразу в десяти местах - где-нибудь да выго-
рит, - но как же быть с горделивой осанкой восходящего светила? Проблему
закрыл Колдунов: вместо того чтобы подписать командировку, однажды на-
чертал: "Обосновать, в какой связи тема доклада находится с проблемати-
кой нашего института". И больше Сабуров с этим к Колдунову не показывал-
ся.

И о защите докторской он серьезно задумался именно как о защите - от
Колдунова и Сидоровых: доктора в Научгородке имели особый статус, их да-
же мясом и колбасой снабжали по аппетиту, а не по талонам. Без колбасы
Сабуров вполне мог и перебиться, но каждая крупица независимости...

Установления вак - чудное имя для индианки - гласили, что докторская
диссертация должна открывать новое научное направление. Разумеется, вся-
кую замену точки на запятую назвать направлением и, наоборот, направле-
ние назвать заменой точки на запятую целиком во власти людей, поставлен-
ных давать добро. И самое невозможное - заставить выслушать себя, пройти
через вахтеров, проинструктированных прежде всего интересоваться, от ко-
го ты. А Сабуров был ни от кого, и, что еще более подозрительно, работая
у Колдунова, был не от Колдунова. Что ж, человек, раздающий добро -
должности и оклады, - и не может себе позволить безответственных востор-
гов вольного любителя муз: он всегда находится под бдительным оком от-
вергнутых искателей добра, коллег, всяческих надзирателей...

Где делают науку, искусство, преуспевают одни, где делят добро - дру-
гие, и попытка смешать два эти ремесла, соединить торжище с храмом...
Сабуров знал, что, даже и поплевывая, он выгранил больше красивых ре-
зультатов, чем сотня докторов. Но направление, если серьезно, он наме-
тил, пожалуй, только одно.

Ранней весной лет с дюжину назад - академик Семенов в Елисейских по-
лях только-только успел раскланяться с Гауссом и Коши, - когда Сабурова
осенила эта идея, он поднимался в гору мимо кедровой рощицы к щитовому
домику, где они снимали угол, и мысль его так взыграла, ринулась во все
концы примерять свой флаг к чужим вершинам, что Сабуров почувствовал не-
обходимость и какого-то физического преодоления и, сойдя с дорожки, вру-
бился в снежную целину, где под снежной гладью, как и в его душе, вовсю