Чтение 37–й страницы книги ~Санго из Чегема книга1~

но и вино в бурдюках. Жить становилось весело и любопытно.

Хотя в ответах молельного дерева трудно было усмотреть что-нибудь
вредное для власти, все же председателю колхоза не нравилось это
паломничество. Он чувствовал какое-то беспокойство от этого роения возле
молельного ореха, от этих приездов, отъездов, разговоров и слухов.

А тут еще старый охотник Тендел подсыпал пороху. Однажды он вернулся с
охоты и рассказал, что видел, как на лесной лужайке лиса, причмокивая и
дергая за сосцы, сосала корову из чегемского стада. А корова при этом не
только не сопротивлялась, а, как бы не замечая ее, с какой-то странной
яростью щипала траву. Тендел выстрелил, но, видно, только сбил ей хвост,
потому что она убежала, волоча его по земле.

-- Как увидите лису со сбитым хвостом, -- говорил он, -- убивайте ее на
месте, это она, дьяволица.

-- Да где же ее увидишь, -- отвечали приунывшие чегемцы. Хотя обычно
они верили Тенделу не больше, чем другим охотникам, но то, что он
рассказывал на этот раз, показалось зловещим предзнаменованием.

-- Выходит, мы теперь будем лис кормить, -- говорили они.

Чтобы ослабить впечатление от рассказа Тендела, Махты стал напоминать
чегемцам о его давнем приключении с медведем.

Однажды в юности, по словам Тендела, когда он отдыхал в лесу,
привалившись спиной к стволу каштана, к нему тихонько подкрался медведь. Он
осторожно высунулся из-за каштана, выхватил у него ружье и разбил его одним
ударом о ствол каштана. Отбросив сломанное ружье, он схватил Тендела лапой
за нос и куда-то повел, а куда -- Тендел не знал и спросить было не у кого.

Медведь только сопел и, время от времени поглядывая на Тендела, обдавал
его зловонным дыханием. И только когда они прошли с полверсты, Тендел с
ужасом догадался, что медведь ведет его к тому месту, где он два года назад
убил медведицу.

По словам Тендела, он уже распрощался с жизнью, но тут медведь
наткнулся на хорошие заросли лавровишни и стал, пригибая одной лапой ветки,
совать в рот черные гроздья любимого лакомства. Постепенно он так увлекся,
что бросил нос Тендела и даже поощрительно махнул лапой, мол, лакомься перед
смертью, и стал сгребать кусты лавровишни и продвигаться вперед. Как только
медведь отошел на несколько шагов, Тендел дал деру и бежал до самого Чегема,
по дороге прихватив сломанное ружье.

Разумеется, этому рассказу мало кто верил. Единственное, что
подтверждали и старожилы, это то, что однажды в юности Тендел ушел на охоту
с целым носом, а возвратился со сломанным и носом и ружьем. С тех пор он так
и остался кривоносым.

-- Так что ж вы, -- напоминал Махты, -- тому рассказу его не верили, а
этому верите?

-- Так то когда было, а это когда, -- отвечали чегемцы, никак не
ободренные напоминанием Махты.

В конце концов все это председателю надоело, и он запросил кенгурийский
райком помочь ему принять меры против рассказа охотника и молельного дерева.
Кенгурийский райком отвечал, чтобы он показаниям престарелого охотника не
придавал никакого значения, а насчет молельного дерева обещал прислать
комиссию, чтобы на месте дать оценку ему как извращению линии, или,
наоборот, случайному, но положительному явлению природы.

Через несколько дней в Чегем прибыла комиссия, состоящая из двух
человек, и дядя Сандро лично ударами топора продемонстрировал единственное
слово, которое из дерева можно было выбить. Больше всего сердца членов
комиссии смягчило то обстоятельство, что дерево произносило чудотворное
слово с чистейшим кенгурийским выговором.

-- Бедняга, по-нашенски говорит, -- прислушиваясь, говорили члены
комиссии, радуясь, как истинные патриоты своего района.

Для членов комиссии дядя Сандро выбирал теперь одному ему известные,
самые звонкие, самые, можно сказать, вкусные места. Он дал каждому из них
возможность ударить по дереву самому, показал, что можно бить и обухом и в
этом случае дерево все равно произносит то же слово, только несколько
басовитей.

Для полноты проверки один из членов комиссии заглянул в дупло, зажег
спичку и зачем-то прокричал: "Кумхоз!" -- после чего спичка потухла, но это
не вызвало у членов комиссии никакого подозрения.

-- А что произносил орех до коллективизации? -- спросил один из них.

-- Бессмысленный звон, -- ответил дядя Сандро.

-- Очень хорошо, -- сказали члены комиссии и, довольные, переглянулись.

Дядя Сандро повел их домой обедать, где за хорошо убранным столом он
продемонстрировал уже собственные таланты.

Члены комиссии в самом хорошем настроении покидали дом старого Хабуга.
Проезжая сельсовет, они встретились с председателем и посоветовали ему пока
воздержаться от решительных мер, поскольку орех в общем и целом делает
полезное дело.

-- Приезжают тут всякие, -- начал было председатель подкапываться под
дядю Сандро, но члены комиссии не дали ему договорить.

Они посоветовали выделить политически грамотного человека, чтобы он
приглядывал за тем, что происходит возле молельного ореха и одновременно
разъяснял приезжим колхозную политику партии.

Кстати, сказали они, Сандро, сын Хабуга, как раз подходит для этого
дела, тем более что он ближе всех остальных живет к молельному дереву.

-- Я ему не доверяю, -- сказал Тимур, едва сдерживая ярость.

Двое верховых членов комиссии удивленно переглянулись. Их
покачивающиеся фигуры как бы излучали марево гостеприимства Большого Дома,
как называли дом отца дяди Сандро.

-- Комиссия кенгурийского райкома ему доверяет, -- сказал один из
членов комиссии.

-- А кенгурийский райком доверяет своей комиссии, -- добавил второй, и
они тронули лошадей.

-- Теперь они не скоро обсохнут, -- сказал председателю бывший писарь,
а ныне секретарь чегемского сельсовета. Писарь лучше него знал привычки и
нравы кенгурийцев, и председателю ничего не оставалось, как покориться, еще
глубже возненавидев Большой Дом и всех его обитателей. Он не только смирился
с тем, что молельный орех будет продолжать свою странную агитацию, но
оформил дядю Сандро как ночного сторожа при колхозной бахче, хотя работа его
проходила только в дневное время, если это можно назвать работой.

Дядя Сандро ожил и почувствовал себя при деле. Он поставил рядам с
молельным орехом довольно вместительный шалаш, чтобы плохая погода не
смущала приезжих из дальних мест, запасся дровами, очистил от колючих
зарослей место для коновязи и стал встречать гостей, сидя в тени грецкого
ореха с видом скромного дрессировщика.

В плохую погоду он сидел в своем шалаше у костра и, только услышав стук
копыт, выходил из шалаша и смотрел на тропу, стараясь издали определить, кто
это -- сомневающийся паломник или просто мимоезжий всадник.

Однажды из села Анхара послушать говорящее дерево приехал известный
острослов по прозвищу Колчерукий.

Дядя Сандро в это время сидел в шалаше и беседовал с тремя паломниками
из Цебельды. Услышав стук копыт, дядя Сандро отставил свой стакан и вышел из
шалаша.

Поздоровались. Хотя Колчерукий ничего не привез, дядя Сандро старался
быть с ним повежливей -- от Колчерукого никогда не знаешь чего ожидать,
пришлепнет каким-нибудь словцом, потом с кожей не отдерешь.

-- Ехал мимо, думаю, взгляну, -- сказал Колчерукий, останавливая лошадь
и оглядывая дерево.

-- Спешься, -- сказал дядя Сандро с намеком на легкое застолье в
шалаше.

-- Стережешь? -- спросил Колчерукий, одним взглядом объединяя дядю
Сандро, дерево и шалаш, и, как бы взвесив возможности этого походного
гостеприимства и, по-видимому, невысоко их оценив, он отвернулся от шалаша и
посмотрел на дядю Сандро.

-- Не стерегу, а присматриваю, -- мягко поправил его дядя Сандро, --
всякие приезжают, чтоб лишнее не болтали.

-- Так давай же! -- нетерпеливо проговорил Колчерукий, словно он дяде
Сандро делал услугу тем, что выслушивал его дерево. Да, в сущности, так оно
и было, потому что слово Колчерукого могло усилить или заставить иссякнуть
поток паломников.

-- Чем хочешь -- топором или колотушкой? -- спросил дядя Сандро. К
этому времени он приспособил для удара по дереву колотушку для молотьбы
кукурузы.

-- Да по мне хоть ломом бей! -- дернулся Колчерукий.

Дядя Сандро ударил несколько раз колотушкой по стволу и обернулся на
Колчерукого. Тот слушал, по-кабаньи наклонив голову.

-- Хорошо говорит, -- согласился Колчерукий -- Вот если б еще при
каждом ударе из дупла сыпалась кукуруза.

-- Какая кукуруза? -- не понял дядя Сандро.

-- Обыкновенная, -- оживился Колчерукий. -- Если к дуплу изнутри
подвесить мешок с кукурузой да сделать в нем дырочку, чтобы при каждом
ударе: -- "Кумхоз!" -- и горстка кукурузы падала...

-- У меня без обмана, -- сказал дядя Сандро, -- комиссия из райкома
смотрела...

-- И сколько тебе дают за это? -- перебил его Колчерукий.

-- Полтрудодня, -- сказал дядя Сандро.

-- Да не колхоз -- они! -- кивнул Колчерукий вверх, в сторону всеобщего
начальства.

-- Они ничего не дают, -- сказал дядя Сандро осторожно.

-- А ты научи свое дерево говорить "загм", -- начал Колчерукий, трогая
лошадь, которая сразу же пошла нетерпеливой рысью, и теперь, уже давая волю
собственной ярости и как бы находя для нее внешнее оправдание в
увеличивающемся расстоянии, он кричал -- Загм! Загм! То-то порадуется
хозяин! Растак его усатую задницу под сенью твоего молельного дерева!
Разэтак его...