Его там не будет, но там вовсе не обязательно быть, поскольку будет это
уже воспоминанием. Он будет мертв, однако живые не будут ему неведомы, ибо
это случится снова - воспоминание из жизни прежде, чем ее прожили.
ты сейчас, нет ненависти, тут, среди нас и все же так далеко. Я - всего
лишь мальчишка, Роза, и таинство того, где ты сейчас, - вовсе не
таинство, когда я думаю о красоте твоего лица, вспоминаю смех твоих
галошей, когда ты шла по коридору. Ибо ты была такой милой, Роза, такой
хорошей девочкой, и я хотел тебя, а парень не может быть плохим, если
любит такую хорошую девчонку, как ты. И если ты меня сейчас ненавидишь,
Роза, а я не могу поверить в то, что ты меня сейчас ненавидишь, то взгляни
на мою скорбь и поверь, что я хочу тебя здесь, ибо это тоже хорошо. Я
знаю, ты не можешь вернуться, Роза, моя единственная любовь, но тут, в
этой холодной церкви сегодня витает мечта о том, что ты рядом, утешение в
твоем прощении, печаль от того, что не могу коснуться тебя, потому что
люблю тебя и буду любить тебя вечно, и когда они каким-нибудь завтрашним
днем соберутся ради меня, то я узнаю об этом, не успеют они еще собраться,
и нам это вовсе не будет странно...
носом в крохотный платочек, призвала всех к тишине. Ее стеклянный глаз,
заметили они, закатился довольно значительно, зрачок едва виднелся.
занятий не будет.
придурок. Он вжался в стену и втянул поглубже голову в плечи, ухмыляясь от
смущения.
комнате, как только мы покинем Церковь. Девочки могут идти домой.
Хайлман, Бандини, О'Брайен, О'Лири, Харрингтон и все остальные. Никто не
произнес ни слова, пока поднимались по лестнице и подходили к своим партам
на втором этаже.
пор лежавшие на полочке. Затем вошла Сестра Селия.
попрошу поднять руки.
добровольцем, вызывая каждого по имени. Те выходили вперед: Харрингтон,
Килрой, О'Брайен, О'Лири, Бандини. Артуро стоял среди избранных, рядом с
Харрингтоном и Килроем.
силен.
О'Браейна, Хайлмана. Недостаточно силен! Они на голову выше его, но бывали
случаи, когда он им всем прописывал. Не-а, он мог всыпать любой парочке
их, в любое время дня или ночи.
ее на руках тыщу миль, на своих собственных двух руках до сотни могил и
обратно, однако в глазах Сестры Селии он недостаточно силен. Ох, эти
монашки! Такие милые и нежные - и такие дуры. Они все на Сестру Селию
похожи: видят одним здоровым глазом, а другой - слеп и никчемен. В тот
час он понял, что не должен никого ненавидеть, однако с собой ничего
сделать не мог: Сестру Селию он ненавидел.
ветреный день. Холодало. Опустив голову и засунув руки в карманы, он
зашагал домой. Дойдя до угла и подняв взгляд, на другой стороне улицы он
заметил Герти Уильямс: ее тощие лопатки перекатывались под красной
шерстяной курткой. Она шла медленно, руки в карманах куртки, обтягивавшей
узкие бедра. Он заскрипел зубами, снова вспомнив ее записку. Роза тебя
ненавидит, и ты заставил ее дрожать. Тут Герти услышала его: он только что
ступил на ее тротуар. Увидела его и зашагала быстрее. У него не было ни
малейшего желания ни заговаривать с ней, ни догонять, но в тот момент,
когда она ускорила шаг, в нем вспыхнул импульс последовать за ней, и он
тоже зашагал быстрее. Неожиданно где-то между гертиных тощих лопаток он
увидел правду. Роза такого не говорила. Роза ни за что бы этого не сказала.
невозможно, потому что в то "вчера" Роза уже была очень больна и умерла в
больнице на следующий день.
могла.
проскользнула мимо, она остановилась посреди тротуара, уперев руки в
бедра, и в глазах ее взыграл вызов.
закричу.
записке, я заеду тебе прямо в челюсть.
понимаешь!
меня, и ты это знаешь.
ответила:
будто шетландский пони. А потом захохотал.
хотелось; довольно с него грусти. После того, как Август и Федерико ушли в
школу, он уселся на ступеньках веранды и подставил грудь теплому
январскому солнышку. Еще чуть-чуть - и уже Весна: еще две-три недели, и
клубы большой лиги отправятся на Юг, на тренировки. Он стащил с себя
рубашку и улегся лицом вниз на сухую бурую лужайку. Нет ничего лучше
хорошего загара - нет ничего лучше, чем хорошенько загореть раньше всех
остальных пацанов в городе.
и засмотрелся, как облака валятся к югу. Там, наверху большой ветер дует;
он слыхал, что тот спускается с Аляски, прилетает из России, но высокие
горы прикрывают их городок. Он подумал о розиных книжках - как они
обернуты синей клеенкой цвета этого утреннего неба. Легкий день, мимо
прогуливается пара собак, делая краткие остановки под каждым деревом. Он
прижал ухо к земле. На Северной стороне города, на Высоком Кладбище Розу
сейчас опускают в могилу. Он нежно подул в землю, поцеловал, попробовал
кончиком языка. Когда-нибудь он заставит отца вырезать Розе надгробье.
дому Бандини. Артуро поднялся и взял у него письмо. От Бабушки Тосканы. Он
занес конверт в дом и стал смотреть, как мама его разрывает. Внутри лежали
короткая записка и пятидолларовая банкнота. Мама засунула деньги в карман,
а записку сожгла. Артуро вернулся на лужайку и снова растянулся на земле.
ни щеки не оторвал от сухой лужайки, ни ответил ей, когда она сказала, что
вернется через час. Одна из собак пересекла лужайку и принюхалась к его
волосам. Пес был черно-коричневым, с крупными белыми лапами. Он улыбнулся,
когда большой теплый язык облизал ему уши. Свернул одну руку калачиком, и
пес устроился в выемке головой. Вскоре зверь уснул. Артуро приложился ухом
к мохнатой груди и стал считать удары сердца. Пес открыл один глаз,
подскочил и начал лизаться с ошеломляющей нежностью. Появилось еще две
собаки, чуть ли не бегом, с весьма деловым видом интересуясь рядом
деревьев вдоль дороги. Черно-коричневый навострил уши, заявил о своем
присутствии осторожным "гав" и помчался за ними.
Поникнув, черно-коричневый вернулся к Артуро. Тот сочувствовал животному
всем сердцем.
зовут Джамбо. Старый добрый Джамбо.
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Гуревич Георгий
Акунин Борис
Бажанов Олег