Меттерниха; притворившись равнодушным, император отпускает своего министра,
совершенно убежденный в его предательстве. Но чтобы окончательно обличить
Фуше, он - несмотря на свое возмущение - инсценирует тонко придуманную
комедию со всеми квипрокво мольеровской пьесы. Через агента разузнают пароль
для встречи с посредником Меттерниха. Император посылает своего доверенного,
который должен выступить в роли доверенного Фуше: австрийский агент,
несомненно, выдаст ему все, и тогда, наконец, император не только убедится в
предательстве Фуше, но и узнает, до каких размеров дошло это предательство.
В тот же вечер посланец Наполеона уезжает; через два дня Фуше будет обличен
и попадется в собственный капкан.
невооруженной рукой холоднокровное животное невозможно. В комедии, которую
ставит император, имеется, как в каждой настоящей комической пьесе,
встречное действие, как бы двойное дно. Если Наполеон содержит за спиной
Фуше тайную полицию, то и Фуше имеет за спиной Наполеона подкупленных писцов
и тайных доносчиков: его лазутчики работают не менее проворно, чем шпионы
императора. В тот самый день, когда агент Наполеона, играющий роль посланца
Фуше, отправился в Базель, в гостиницу "Трех королей", Фуше уже узнал о
грозящей ему опасности,- кто-то из "доверенных" Наполеона сообщил ему о
предстоящей комедии. И на следующее утро Фуше, которого хотели застать
врасплох, делая свой обычный доклад, сам поражает своего повелителя. Посреди
разговора он, внезапно хлопнув себя по лбу, с видом человека, вспомнившего
еще об одной совсем незначительной мелочи, сообщает: "Ах да, сир, за более
важными делами я забыл вам сказать, что получил письмо от Меттерниха. Но его
посланец не передал мне порошка, необходимого для расшифровки депеши, и я
предположил сначала, что это было какой-то мистификацией, так что я только
сегодня смог вам об этом доложить".
мне следовало приказать вас повесить!"
невозмутимейший, спокойнейший из всех министров.
снова выскользнул у него из рук этот Фра-Дьяволо. Агент же, который через
два дня принес ему сведения о переговорах в Базеле, сообщил мало
определенного и много неприятного. Мало определенного, ибо по поведению
австрийского агента можно заключить, что осторожный Фуше слишком хитер,
чтобы явно связаться с врагами, он лишь ведет за спиной повелителя свою
излюбленную игру, сохраняя за собой все возможности. Но и много неприятных
вестей привез посланец, а именно - державы согласны, чтобы во Франции был
любой государственный строй, но только не империя Наполеона Бонапарта.
Яростно закусывает император губы. Его ударная сила сломлена. Он хотел
тайно, с тыла поразить скрывающегося в тени Фуше, но в этой дуэли, из тьмы,
ему самому нанесена смертельная рана.
"Его предательство - как на ладони,- говорит он своим приближенным,- я
жалею, что не выгнал его, прежде чем он сообщил мне о своей переписке с
Меттернихом. Теперь момент упущен и нет предлога для расправы с ним; он
заявит во всеуслышание, что я тиран, жертвующий всем во имя своей
подозрительности". С полной ясностью сознает император свое поражение, но он
продолжает бороться до последней минуты, в надежде перетянуть двуликого на
свою сторону или застать его, наконец, врасплох и раздавить. Он прибегает ко
всем средствам. Пускает в ход доверчивость, любезность, снисходительность и
осторожность, но его могучая воля беспомощно отскакивает от граней этого
холодного, со всех сторон превосходно отшлифованного камня: алмазы можно
расколоть или выбросить, но не пробуравить. Наконец, истерзанный
подозрениями император теряет терпение.
бессилие императора побороть своего мучителя. "Вы меня предаете, герцог
Отрантский, у меня есть доказательства,- бросает Наполеон однажды во время
заседания совета министров как всегда невозмутимому Фуше и, схватив нож из
слоновой кости, кричит: - Возьмите этот нож и вонзите в мою грудь, это будет
честнее того, что вы проделываете. Я мог бы расстрелять вас, и весь мир
одобрил бы этот акт. А если вы спросите, почему я этого не делаю, я отвечу,
что слишком презираю вас, что в моих глазах вы ничтожество!" Всем ясно, что
подозрительность Наполеона перешла в бешенство, а страдание - в ненависть.
Он никогда не забудет, что этот человек осмелился так провоцировать его, и
Фуше это знает. Но он спокойно высчитывает жалкие возможности власти
императора. "Через месяц с этим бешеным будет покончено",- уверенно и
презрительно говорит он своему другу. Поэтому он и не помышляет теперь о
союзе - после решающего сражения один из них должен уйти: Наполеон или Фуше.
Он знает (Наполеон объявил об этом), что первое же известие о победе на
полях сражение принесет ему увольнение, а быть может, и приказ об аресте И
вот стрелки часов одним рывком возвращаются на двадцать лет назад, к 1793
году, к тем дням, когда самый могущественный человек своего времени,
Робеспьер, решительно заявил, что через две недели должна скатиться с плеч
чья-нибудь голова - его или Фуше. Но герцог Отрантский приобрел за эти годы
самоуверенность. В сознании своего превосходства напоминает он другу,
который предостерегает его от гнева Наполеона, угрозу Робеспьера и,
улыбаясь, присовокупляет: "Но пала его голова"
Парижа радостно встрепенулось. За последние пятнадцать лет оно научилось
узнавать этот медный голос. Одержана победа, сражение выиграно, полное
поражение армии Блюхера и Веллингтона - сообщает "Moniteur". Восторженные
толпы наводняют бульвары, всеобщее настроение, еще несколько дней тому назад
неустойчивое, проявляется вдруг в восторженном выражении верноподданнических
чувств императору. Только чувствительнейший термометр - рента - падает на
четыре пункта, ибо каждая победа Наполеона означает затяжку войны. И лишь
один человек, быть может, трепещет в глубине души при этих медных звуках,-
это Фуше. Ему победа деспота может стоить головы.
французские пушки, английские пушки при Ватерлоо уже разгромили пехоту и
гвардию Наполеона, и в то время как в ничего не подозревающей столице
устраивают иллюминацию, кони прусской кавалерии, подымая вихри пыли, гонят
перед собой последние жалкие остатки бегущей армии.
двадцатого просачиваются в город страшные вести. Бледные, с дрожащими
губами, передают парижане друг другу тревожные слухи. В комнатах, на улице,
на бирже, в казармах, везде шепчутся и говорят о катастрофе, несмотря на
упорное молчание газет. Наконец, об этом начинают говорить все жители
внезапно оробевшей столицы, они сомневаются, негодуют, жалуются и надеются.
других) известие о Ватерлоо, он уже смотрит на Наполеона как на труп,
который необходимо как можно скорее убрать со своего пути. И он тотчас же
берется за лопату, чтобы вырыть ему могилу. Он немедленно пишет герцогу
Веллингтону, чтобы сразу установить контакт с победителем; одновременно с
беспримерной психологической прозорливостью он предостерегает депутатов, что
Наполеон в первую очередь попытается всех их отправить по домам. "Он
вернется рассвирепевшим и немедленно потребует диктатуры". Необходимо
заранее сунуть ему палки в колеса! К вечеру парламент уже подготовлен, совет
министров восстановлен против императора, последняя возможность снова
захватить власть выбита из рук Наполеона - и все это прежде, чем он успел
ступить ногой в Париж. Теперь хозяином положения является не Наполеон
Бонапарт, а, наконец, наконец-то Жозеф Фуше.
покрывалом, плохонькая коляска (собственную коляску Наполеона захватил
Блюхер вместе с императорской казной, саблей и бумагами) въезжает в Париж,
направляясь к Елисейским полям. Тот, кто шесть дней тому назад в своем
приказе по армии высокопарно писал: "Для каждого француза, обладающего
мужеством, настал час победить или умереть", сам не победил и не умер, но
зато ради него при Ватерлоо и Линьи погибло еще шестьдесят тысяч человек.
Теперь он поспешно, как некогда из Египта и из России, вернулся домой, чтобы
удержать власть: он нарочно велел ехать помедленнее, чтобы прибыть в Париж
тайно, под покровом темноты. И вместо того чтобы прямо направиться в
Тюильри, в свой императорский дворец, и предстать перед народными депутатами
Франции, он успокаивает свои расстроенные нервы в маленьком, отдаленном
Елисейском дворце.
бессмысленные слова, подыскивая запоздалые объяснения и пытаясь извинить
неизбежное. Горячая ванна приводит Наполеона в себя, лишь после этого
сзывает он совет. Взволнованно испытывая и гнев и сострадание, только внешне
почтительно слушают советники несвязные, бредовые речи побежденного
императора, который снова фантазирует о стотысячной армии, о реквизиции
дорогих выездных лошадей и доказывает им (прекрасно знающим, что и ста
человек не выжать больше из обескровленной страны), что в две недели он
противопоставит союзным державам двухсоттысячное войско. Министры, среди них
и Фуше, стоят с поникшими головами. Они знают, что эти бредовые речи -
последние судороги грандиозной жажды власти, все еще не угасшей в этом
гиганте. Как и предсказывал Фуше, он требует диктатуры - передачи всей
власти, и военной и политической, в одни руки, в его руки, и, быть может, он
требует диктатуры лишь для того, чтобы министры отказали ему в ней, чтобы
впоследствии, перед лицом истории, он мог свалить на них вину и сказать, что
его лишили последней возможности одержать победу (современность знает
аналогичные случаи при подобных поворотах истории).
резким словом боль этому страдающему, лихорадочно бредящему человеку. Только
Фуше уже незачем говорить. Он молчит, потому что давно уже начал действовать
и принял все меры к тому, чтобы отразить последнюю атаку Наполеона на
власть. С деловитым любопытством врача, который наблюдает спокойно и пытливо
агонию умирающего, заранее высчитывая, когда остановится пульс и организм
перестанет бороться, он без сострадания слушает эти пустые бредовые речи: ни
Контровский Владимир
Якубенко Николай
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Рыбаков Вячеслав
Маккэфри Энн