мелководье удерживало лодки вдали от берега. Итак, мы отступали все дальше,
стойко обороняясь, и уже были на расстоянии полета стрелы от берега и вода
доходила нам до колен. Но островитяне по пятам преследовали нас, выуживая из
воды уже однажды использованные копья, и таким образом метали одно и то же
копье пять-шесть раз. Узнав нашего адмирала, они стали целиться
преимущественно в него; дважды им уже удалось сбить шлем с его головы; он
оставался с горстью людей на своем посту, как подобает храброму рыцарю, не
пытаясь продолжать отступление, и так сражались мы более часу, пока одному
из туземцев не удалось тростниковым копьем ранить адмирала в лицо.
Разъяренный, он тотчас же пронзил грудь нападавшего своим копьем, но оно
застряло в теле убитого; тогда адмирал попытался выхватить меч, но уже не
смог этого сделать, так как враги дротиком сильно ранили его в правую руку,
и она перестала действовать. Заметив это, туземцы толпой ринулись па него, и
один из них саблей ранил его в левую ногу, так что он упал навзничь. В тот
же миг все островитяне набросились на него и стали колоть копьями и прочим
оружием, у них имевшимся. Так умертвили они наше зерцало, свет наш, утешение
наше и верного нашего предводителя>.
высшую, прекраснейшую минуту осуществления своей задачи величайший
мореплаватель истории. Гений, который, подобно Просперо, укротил стихии,
обуздал бури и одолел людей, сражен жалким ничтожеством Силапулапу. Но
только жизнь может отнять у него эта нелепая случайность - не победу, ибо
великий его подвиг уже почти доведен до конца, и после этого
сверхчеловеческого деяния личная судьба уже не имеет большого значения. Но,
к сожалению, за трагедией его героической гибели слишком быстро следует
сатировское действо - те самые испанцы, которые несколько часов назад как
небожители взирали на жалкого царька Мактана, доходят до такого глубокого
унижения, что, вместо того чтобы немедленно послать за подкреплением и
отнять от убийц труп своего вождя, трусливо посылают к Силапулапу
парламентера с предложением продать им тело: за несколько погремушек и
пестрых тряпок рассчитывают они выкупить бренные останки адмирала. Но более
гордый, чем малодушные соратники Магеллана, голый триумфатор отклоняет
сделку. Ни на зеркальца, ни на стеклянные бусы, ни на яркий бархат не
выменяет он тело своего противника. Этот трофей он не продаст. Ибо уже по
всем островам разнеслась молва, что великий Силапулапу легко, как птицу или
рыбу, сразил иноземного повелителя грома и молний.
волю какой стихии - огня, воды, земли или всеразрушающего воздуха - предали
они его бренное тело. Ни единого свидетельства нам не осталось, утрачена его
могила, таинственно потерялся в неизвестности след человека, который
отвоевал у бескрайного океана, омывающего земной шар, его последнюю тайну.
цифра сама по себе довольно ничтожная, но гибель вождя превращает этот день
в великую катастрофу. Со смертью Магеллана исчезает волшебный ореол, до той
поры возносивший белых пришельцев на божественную высоту, а ведь главным
образом на представлении об их мнимой непобедимости зиждились успехи и
могущество всех конквистадоров. Несмотря на всю храбрость, выносливость,
несмотря на все их воинские добродетели и доспехи, ни Кортесу, ни Писарро
никогда не удалось бы победить десятки, сотни тысяч противников, если бы им,
как ангел-хранитель, не сопутствовал миф о непобедимости и неуязвимости.
Невиданные, всеведущие создания, умеющие извергать громы и молнии из своих
дубинок, казались смятенным туземцам неуязвимыми, их нельзя было ранить, ибо
стрелы отскакивали от их доспехов; от них нельзя было спастись бегством, ибо
огромные четвероногие звери, с которыми они срослись воедино, неминуемо
настигали беглеца. Ничто так наглядно не свидетельствует о парализующем
воздействии этого страха, как один эпизод эпохи завоеваний, когда какой-то
испанец утонул в реке. Три дня лежало его тело в индийской хижине; индийцы
смотрели на него, но не решались к нему притронуться из страха, как бы
неведомый бог не ожил. Только когда труп начал разлагаться, они набрались
храбрости и подняли восстание. Стоило только одному белому богу оказаться
тленным, стоило непобедимым только раз потерпеть поражение, и колдовские
путы рухнули - миф об их божественной мощи развеялся в прах.
грома и молний. Он смиренно принял их веру, полагая, что их бог сильнее
деревянных божков, которым он до тех пор поклонялся. Он надеялся,
подружившись с этим неведомым сверхъестественным существом, стать в скором
времени могущественнейшим властителем всех окрестных островов. Но вот он сам
и с ним тысячи его воинов со своих челнов видели, как Силапулапу, ничтожный
мелкий предводитель, одержал победу над белыми богами. Собственными глазами
видел он, как их громы и молнии стали бессильными, более того - видел, как
якобы неуязвимые воины в своих сверкающих доспехах позорно бежали от голых
дружинников Силапулапу и, наконец, как они отдали тело своего господина на
поругание туземцам.
испанцев. Если бы энергичный военачальник немедленно собрал всех моряков,
если бы все они тотчас переправились на Мактан, стремительной атакой отбили
бы у туземцев тело своего великого начальника и жестоко покарали как самого
царька, так и подвластное ему племя - тогда, быть может, раджу Себу тоже
охватил бы спасительный ужас. Но вместо этого дон Карлос-Хумабон (теперь уж
ему недолго осталось носить это царственное имя) видит, что побежденные
испанцы смиренно отряжают послов к победоносному царьку, чтобы за деньги и
вещи выторговать у него тело Магеллана. И что же? Жалкий царек ничтожного
острова оказывает неповиновение белым богам и с презрением прогоняет их
парламентеров.
Карлоса-Хумабона на странные размышления. Быть может, он испытывает нечто
сходное с горьким разочарованием Калибана, когда бедный обманутый простак
убедился, что опрометчиво принятый им за бога Тринкуло - всего лишь хвастун
и пустомеля. Да и вообще испанцы немало поусердствовали, чтобы разрушить
доброе согласие с туземцами. Петр Ангиерский, тотчас по возвращении
опросивший матросов о подлинной причине перелома, совершившегося в
отношениях с туземцами после смерти Магеллана, получил от очевидца
Несмотря на всю свою строгость, Магеллан не мог воспрепятствовать
распаленным долгим воздержанием матросам наброситься на жен гостеприимных
хозяев; тщетно пытался он удерживать их от насильственных действий и даже
подверг наказанию своего шурина Барбосу за то, что он три ночи провел на
берегу; эта разнузданность, вероятно, еще возросла после смерти Магеллана.
Во всяком случае вместе со страхом перед их военной мощью исчезло и всякое
уважение к этим пришлым разбойникам. Видимо, испанцы почуяли возрастающее
недоверие к ним, ибо внезапно заторопились. Скорей, скорей погрузить товары
и прочую поживу - и прямиком к <Островам пряностей>! Идея Магеллана - миром
и дружбой упрочить на Филиппинских островах главенство Испании и
католической церкви - мало занимает его более корыстных преемников: лишь бы
скорей покончить со всем и вернуться на родину. Но для завершения торговых
сделок испанцам необходима помощь Магелланова невольника Энрике - ведь он
единственный, кто благодаря знанию туземного языка может служить посредником
в торговле - и вот при этом, казалось бы, маловажном обстоятельстве и
обнаруживается у них отсутствие того умения обращаться с людьми, благодаря
которому более гуманный Магеллан неизменно достигал величайших своих
успехов. Верный его раб Энрике до последней минуты не покидал своего
хозяина. Раненым доставили его обратно на корабль, и теперь он лежит
недвижно, укутанный своей циновкой, то ли страдая от полученной раны, то ли
тяжко и упорно скорбя о гибели горячо любимого господина, к которому он
привязался с безотчетной верностью сторожевого пса. И тут Дуарте Барбоса,
после смерти Магеллана избранный, вместе с Серрано, начальником флотилии,
совершает глупость, нанеся смертельное оскорбление верному рабу Магеллана.
Грубо заявляет он: пусть Энрике не воображает, что после смерти своего
господина может бездельничать, что он уже не невольник. По возвращении на
родину его немедленно передадут вдове Магеллана, а пока что он обязан
повиноваться. Если он тотчас не встанет и не отправится на берег исполнять
свои обязанности толмача, ему придется отведать арапника. Энрике - из
опасной расы малайцев, никогда не прощающих оскорбления; потупясь,
выслушивает он эту угрозу. Ему не может быть неизвестно, что, согласно
завещанию Магеллана, он после смерти своего господина должен быть отпущен на
свободу и даже получить известную сумму денег. Он молча стискивает зубы. Эти
наглые преемники его великого господина и учителя, надумавшие украсть его
свободу и не сочувствующие его горю, расплатятся за то, что назвали его
регго 65 и на самом деле обошлись с ним, как с собакой.
Покорно отправляется он на рынок, покорно выполняет обязанности толмача при
купле и продаже, но одновременно использует во зло свое опасное искусство.
Он осведомляет раджу Себу, что испанцы уже готовятся погрузить обратно на
суда оставшиеся непроданными товары и на следующий день намерены незаметно
исчезнуть, увозя с собой все свое добро. Если король теперь проявит должную
расторопность, он с легкостью захватит все товары, ничего не отдавая взамен,
и даже сможет завладеть при этом тремя великолепными испанскими кораблями.
желаниям раджи Себу; во всяком случае его речи были выслушаны благосклонно.
Вдвоем они вырабатывают план и осторожно подготовляют его выполнение.
Продолжается без видимых внешних изменений оживленная торговля, сердечнее,
чем когда-либо, обходится король Себу со своими новыми единоверцами, да и
Энрике, с того дня как Барбоса пригрозил ему плеткой, видимо полностью
излечился от лени. Через три дня после смерти Магеллана, 1 мая, он с сияющим
лицом приносит капитанам радостную весть: раджа Себу наконец-то получил
драгоценности, которые он обещал послать своему повелителю и другу, королю
Орловский Гай Юлий
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Корнев Павел
Самойлова Елена