Чтение 37–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

- Только Стасик да Валерий.

- А Аня была когда-нибудь здесь?

- Была.

- Выпивала с ними?

- Один раз, когда картины Стасика показывали в клубе.

- Выставка?

- Да. После выставки Стасик угощение устроил. Пригласил Валерия с
женой, Ципов был с девчонкой одной, с почты, и какой-то паренек из района.
Молоденький, а его все Юрием Юрьевичем величали. Посидели, отпраздновали.
Я помогала,пирог сготовила.

- А бывала тут Залесская одна?

- Заходила. Стасик ее портрет рисовал.

- А вы присутствовали при этом?

- Нет. Слышу, разговаривают: "Сядь так, сядь этак".

Что мне мешать?

- Как он ее рисовал: в одежде или без одежды?

Матюшина удивилась:

- Разве можно голой! Срам это. Не мог Стасик себе этого позволить.
Конечно, в одежде.

- Хорошо. Пожалуйста, продолжайте о том вечере.

- Что продолжать?

- Ну, принесли они с собой, Коломойцев попросил у вас стакан. Дальше?

- Наверное, сели выпивать.

- Почему наверное?

- Для чего же стакан?

- В тот вечер была гроза?

- Сильный дождь хлестал.

- В котором часу он пошел, хотя бы приблизительно?

- Около десяти вечера.

- И долго шел?

- Бог его знает. То шибко, то затихал.

- Так. Ну, а Станислав и Валерий?

- Сидели за рюмочкой. Что-то спорили. Стасик свои картины двигал...

- И сколько это продолжалось?

- Не знаю.

- Час, два,три?

- Ей-богу, не знаю. Я спать легла.

- В котором часу?

- Я позже одиннадцати не ложусь.

- Что было потом?

- Наверное, быстро угомонились. Потому что здорово приняли.

- Из чего вы это заключаете?

- Валерий мучился всю ночь.

- Расскажите поподробней.

- Среди ночи стучит ко мне. Я чутко сплю. "Кто?" - спрашиваю. "Это я,
баба Дуня". Слышу, голос Валерия.

Я засветила огонь. Накинула халат. Смотрю, на парне лица нет. Зеленый,
из глаз слезы, весь в поту. За живот держится. Спрашиваю, что это, мол, с
ним приключилось. А он мне: "Помираю, худо". Я сама вижу, у него,
сердешного, так живот и сводит. Рвать тянет. Ну, был у меня один пузырек с
настойкой, я ему налила. Не успел он выпить, опрометью на улицу.
Облегчился. Значит, подействовало.

- В котором часу это было?

- На часы не глянула. Но, наверное, за полночь уже.

- А дождь еще шел?

- Кажись, да. Он с улицы вернулся мокрый,

- Что было дальше?

- Успокоился. Лег спать. Я тоже заснула.

- Больше он вас не беспокоил?

- Нет. Хорошая травка, она и очищает и закрепляет...

- Ясно. А как они разместились в комнате Коломойцева, там ведь одна
кровать?

- Стасик спал на полу. Как солдат - фуфайку под голову, пиджачком
прикрылся. Да что там, лето, теплынь.

Несмотря на грозу, душно было...

- До этого случая Залесский оставался у вас когданибудь ночевать?

- Случалось.

- Крепко они выпивали со Станиславом?

Матюшина вздохнула:

- Грешили. Я все Стасику говорю, не доведет эта водка до добра. Молоды
еще, здоровье надо беречь. Да и деньги какие на нее, злодейку, уходят. А
он все только отмахивается. Потом спохватится, - трудно будет. Вон уже с
машины сняли, слесарем поставили. Столб объехать не смог.

Хорошо, сам не пострадал. А ведь так можно человека убить или себя
покалечить. Ведь какой парень способный...

- Раньше кому-нибудь из них, Валерию или Станиславу, бывало так плохо?

- У Валерия бывал грех, он слабее Стасика. Это моему все трын-трава,
хоть и пьет все, что под руку попадется...

- Что именно?

Матюшина замялась: ~~

- Парень он неразборчивый. Если надо опохмелиться, шарит, шарит по
дому, когда, конечно, денег нет на выпивку. Раз у меня примочку от
радикулита ахнул... Да-да.

Светленькая такая и спиртным пахнет. Я для себя сделала.

На водочке. Главное, только я ее видела, смотрю, Стасик вертелся,
вертелся у меня и вдруг у себя затих. Я подхожу к буфету, а настоечки нет.
Испугалась, думаю, парень помирает. Она же только для наружного
потребления. Я-к нему. А он лежит, ну, упокойник, и вс" тут. И скляночка
на полу валяется. Я его трясти. А он, это же надо, улыбается, как дите. И
говорит: "Богиня моя, я за тебя хоть в огонь, хоть в воду..." Думаю,
бредить начал, приходит парню конец... Я ему насильно рвотного. Зубы сжал,
не пьет. Я так и этак. Стасик, мол, сыночек, пожален старуху, ведь что
случится, век буду себя проклинать. Нет. Отводит меня рукой... - Евдокия
Дмитриевна вздохнула.

- Ну и что? - полюбопытствовал я.

- Да ничего. Проспал часов десять. Встал как огурчик...

- И никаких последствий? - улыбнулся я.

- Вроде нет. Правда, стал жаловаться, волос, мол, на голове лезет... А
может, это у него порода такая? Не знаю.

Только после этого случая лекарства, что пользую сама, храню под
замком...

- Еще один вопрос. Залесскому было плохо. А Станислав что в это время
делал? Может, помогал другу справиться с дурнотой?

- Что вы! Спал, как мыша. Свернулся в калачик на полу и ни звука. Он
выпивши только поначалу храпит. А потом - ни гу-гу..

- Понятно, - кивнул я. Мне оставалось выяснить последний вопрос. -
Евдокия Дмитриевна, говорят, Валерий недавно был в Крылатом.

- Слыхала, слыхала, - закивала Матюшина.

- К вам заходил?

- Нет... Приехал, проведал могилку и тут же уехал...

Стасик мне рассказывал.

- Никаких, значит, дел у Залесского здесь не было?

- Не знаю. - Она внимательно посмотрела на меня. - А вы у Стасика
поинтересуйтесь...

Мы закончили все формальности, и я, попрощавшись, ушел...

- Игорь Андреевич, а с вас причитается, - сказал старик, когда я
вернулся домой. И протянул мне конверт.

Распечатал я письмо у себя в комнате.

"Игорь, дорогой! Наконец-то я решилась встретиться с мужем. Разговор
получился трудный. Не буду писать подробности, тебе это, вероятно,
неприятно. Кстати, один из его доводов: развод может отразиться на его
служебной карьере. Но он обещал подумать. Это уже хорошо. Считаю, что дело
на мази. Раньше я не могла даже заикнуться об этом. Мы договорились, что
на днях он позвонит. Хочет посоветоваться с адвокатом, как лучше оформить
документы.

Я дам тебе знать, когда все произойдет.

Живу тихо: работа, Кешка. Он страшно ленится учиться. Получил кол (!)
по рисованию. Странная у него почемуто психология: даже за тройку боится
больше, чем за. единицу. Единица для Кешки - нечто оригинальное и
непонятное. Лишила его на три дня телевизора, но мягкое бабкино сердце
сводит к нулю всю мою. педагогическую деятельность. Более того, его
главный аргумент: "А папа бы мне разрешил..."

В своем письме ты спрашиваешь о Дикки. Он здоров, весел и беспечен. На
свою собачью жизнь не жалуется.

У него появилась симпатия. У соседей ниже этажом - болонка.
Очаровательное создание. Бедный Дикки не понимает, что болонка ему совсем
не пара...

Что еще написать о своем житье-бытье? Одной из моих моделей платья
присвоили Знак качества. Меня премировали.

Была на концерте французской песни. Ансамбль "Менестрели" из Парижа.
Полный восторг.

Хоть до Нового года времени порядочно, сообщи, будешь ли на праздники в
Москве. Этот праздник я люблю больше всех других. Неужели придется
встречать его одной? Крепко целую, Надя".

Наконец-то лед тронулся. В скором времени мы сможем с ней устроиться,
как нормальные люди.

Загс, свадьба... Бог ты мой, сколько событий, сколько изменений и
метаморфоз предстоит пережить.

Ладно, это переживется. Но дальше предстоит главное.

Она с сыном переедет жить ко мне. То, что с сыном, и то, что ко мне,