картофельных гряд:
замыкает Шарапов...
ней бревна можно возить...
меня, пожал плечами:
участь...
и ухватисто взялся за лопату.
лезвия лопат в податливую красноватую землю на полный штык.
корешки, нажал я на пружинящий черенок лопаты, дожимая его к самой меже,
а левой рукой перехватил поближе к штыку, и раздалась подсохшая корка
землицы, выворотил я весь куст целиком, бросил сбоку, и отсыпавшийся
грунт открыл большие желто-розовые клубни...
дружно что-то восторженное и бессмысленное, как тысячи лет уже орут
люди, вместе, сообща взявшие трудную добычу. Выворотил я второй куст,
оглянулся на Варю, которая была рядом - только руку протянуть,- и
оттого, что была она рядом, кричащая и смеющаяся вместе со мной, я
почувствовал в себе такую силу, будто внутри меня заработал трактор, и в
этот момент мог я вполне свободно и сам, один, перекопать все поле.
шаг вперед,- и стало мне смешно: мог ли он в своих распрекрасных
сапожках здесь со мной мериться силой? И вогнал я лопату в землю,
перевернул, отвалил грунт и клубни, и снова вогнал, и снова, снова...
красноватую землю! Господи, кому же мог я тогда объяснить, какое это
счастье, удовольствие, отдых - копать солнечным тихим утром картошку на
станции Ащукинская, когда совсем рядом идет, посмеиваясь и светя своими
удивительными глазами, Варя? А не рыть, заливаясь горьким, едучим потом,
в июльский полдень под Прохоровкой танколовушку, не останавливаясь ни на
миг, не распрямляясь, умирая от жажды и зная, что прикрывает тебя только
батарея сорокапятимиллиметровок и побитый взвод петеэров, в уверенности,
что если мы не поспеем, то через час или через полчаса, а может, через
минуту выползут из-за взлобка "тигры" и сомнут нас, размолотят батарею и
гусеницами превратят нас в кровавое месиво... А над плечом моим тонко и
просительно гудит пожилой капитан-артиллерист:
бы лощинку прикрыть, а здесь мы их не пропустим, только вы нам фланг
прикройте, родимые..." А я хриплю ему обессиленно: "Валежник, кусты
тащите скорее..." И когда перед вечером "тигр", весь багрово-черный от
косых лучей падающего солнца, в сизом мареве дизельного выхлопа, накатил
на край громадной, нами откопанной ямы, прикрытой жердями и травой,
закачался и с ужасным треском провалился, оставив снаружи только
пятнистую бронированную задницу, мы вот так заорали все вместе -
счастливо и бездумно; и тогда, а может, много спустя, уже в госпитале,
но кажется, именно тогда я вспомнил рисунок из школьного учебника:
охотники бьют свалившегося в огромную яму мамонта...
дойдя до края гряды, обернулся назад и закричал пыхтящему вдалеке
Жеглову:
снова стал с остервенением швырять землю.
сразу, что это Варя, пока не услышал за спиной ее тоненький девчачий
голос:
Вари разные - один ярко-серый, а другой зеленоватый,- и от этого лицо ее
было доверчивым и беззащитным, а на носу еле заметные веснушки; и
смешливые припухлые губы, и бисеринки пота на переносице. И в этот
момент, оттого что она мне сказала первый раз "ты", я неожиданно для
самого себя решил жениться на ней. Я подумал, что на всей громадной
земле не найти мне лучше Вари. Может быть, есть девушки и красивее, и
умнее, но только навряд ли, да и не нужны они мне были, мне нужна была
эта. И Жеглову уступать ее я был не намерен.
наверняка до упаду стала бы хохотать, скажи я ей об этом,- ей я ответил:
подумал о том, как нравятся женщинам мужчины-командиры, начальники,
говоруны и распоряжалы; и еще я подумал о том, как трудно объяснять
женщинам, что если ты в девятнадцать лет становишься командиром ста
двадцати трех человек, которые вместе называются ротой, и от твоей
команды зависит, скольким из них вернуться из боя, то спустя некоторое
время не больно охота чувствовать себя командиром и много приятнее
отвечать только за себя. Из всех командиров, которых мне довелось
увидеть на фронте, настоящими были только те, кто ощущал свою власть как
бремя ответственности, а не как право распоряжаться...
я тогда никем командовать.
школа, и семья сразу...
в грунт!
Располагались группами, доставали из сумок провизию и немудрящую посуду.
Жеглов ходил считать мешки Мамыкина и вернулся довольный. В котелках
булькала картошка, особенно красивые, ровные клубни засунули в жар.
Разложили на газетах харчи. Жеглов достал бутылку водки, лихо - о каблук
- вышиб пробку, сказал:
желтоватой жидкостью, протянул Жеглову:
воду и медные трубы!
горькая прозрачная жидкость, а она смешно качала головой и говорила:
Жеглов, а она смотрела на него прищурясь, улыбалась:
капитана...
серьезно, и мне показалось, что Жеглов рассердился, а Варя подошла ко
мне, присела рядом, взяла из моих рук кружку и пригубила слегка:
ельника, показался на дороге "фердинанд", раскачивавшийся неуклюже на
ухабах, словно Копырин заправлял его не бензином, и самогоном. За ним
держались в кильватере два хозотдельских грузовика.
что копать надо до темноты: они все-таки на несколько мешков отстали.
разве что вам подсобить!
отвычки ломило спину и горели ладони.
нас они меньше, чем у них, Жеглов предлагал рассыпать мешок и
пересчитать картофелины.
а Копырин все еще недовольно ходил вокруг автобуса, пинал ногами колеса
и бубнил, что так никаких амортизаторов не напасешься. Потом машины
заурчали и поползли к дороге, а мы всей толпой отправились на станцию.
Панов Вадим
Лондон Джек
Юрьев Сергей
Маккарти Кормак
Бажанов Олег
Роллинс Джеймс