это называется у католиков.
чем-то, и еще пара худых, голодных типов - он их едва знал, прихлебатели,
вертящиеся возле крупной игры, они смеются, когда смеешься ты, и хмурятся,
когда ты хмуришься. Но теперь они улыбались когда улыбался Кьюбит, и вдруг
Малыш понял, как низко он пал с того дня на моле, когда устраивал алиби,
приказывал, делал то, на что у других не хватало мужества.
Ее тициановские волосы у корней были темные.
ресницами. Джуди только что выстирала свой лифчик - вода капала с
маленького комочка розового шелка прямо на линолеум. Никто не предложил ей
выпить.
батареям парового отопления.
не пошел тогда к Сноу и не поговорил бы с девушкой, все они были бы сейчас
на скамье подсудимых. Если бы он не убил Спайсера... Ни одного ложного
шага, каждый шаг вызван необходимостью, которую он подчас не в силах
разгадать: выпытывающая женщина, звонки по телефону, пугавшие Спайсера. "А
когда я женюсь на девушке, разве все это прекратится? - подумал он. - Куда
это еще может меня завести?" Рот его передернулся... "Кажется, дальше уж
некуда".
покорно заулыбались.
нужно хоть как-нибудь отпраздновать?
прихлебатели заколебались, на чью сторону переметнуться; он ухмыльнулся им
- ведь только у него одного была голова на плечах.
Но мне уже пришлось по вкусу одно, так почему же и другое не понравится?
Дайте-ка мне стакан.
понравится...
темновато было...
соображает. Не так уж плоха, как вы думаете. Конечно, мне вроде бы и ни к
чему жениться, но раз уж на то пошло... - Кто-то протянул ему стакан, он
сделал большой глоток, от горькой и пенистой влаги его затошнило... Так
вот что им нравится... Он напряг мускулы рта, чтобы скрыть свое состояние.
- Ну, в общем, - продолжал он, - я доволен... - Он со скрытым отвращением
посмотрел на остаток светлой жидкости в стакане, прежде чем проглотить ее.
этот друг бесит его больше, чем враг; как и Спайсер, он знал слишком
много, и то, что он знал, было опаснее всего, что было известно Спайсеру.
Спайсер знал только такое, из-за чего можно угодить на скамью подсудимых,
а Дэллоу разгадал то, что знают лишь зеркало и простыни, - тайный страх и
унижение.
Глупая физиономия со сломанным носом выразила крайнюю растерянность.
Она не то, что ваши крашеные шлюхи. Она - первый сорт. Я женюсь на ней
из-за вас, но положу ее в постель для себя. - Он злобно повернулся к
Дэллоу. - А у тебя что на уме?
молу? Мне не показалось, что она такая уж распрекрасная.
Ты не можешь отличить первый сорт, даже когда на него глазеешь.
такое чувство, будто оскорбили его любимого человека.
знали, что ты втрескался...
обзаведение для дома. - Он указал на две непристойные безделушки, стоявшие
на умывальнике рядом с пивом, - их было полно в брайтонских галантерейных
магазинах: миниатюрный радиоприемник в виде кукольного стульчика с
наклейкой "Самый маленький в мире двухламповый приемник А-1" и горчичница
в виде ночного горшка с надписью "Для меня и моей девочки". Малыша охватил
такой ужас, какого он никогда не испытывал, отвратительное сознание того,
что он среди всех них единственный девственник. Он хотел ударить Кьюбита
по физиономии, но Кьюбит, смеясь, увернулся. Оба прихлебателя выскользнули
из комнаты - они не любили домашних потасовок. Малыш услышал, как на
лестнице они захохотали.
должна быть не только кровать! - Он и подтрунивал и подбадривал.
Малыш.
Кьюбит было захохотал, но увидел испуганное лицо Дэллоу и только тут
понял.
думал.
чему ты клонишь?
вложил в слово "известно", и свое отвращение тоже: Кьюбит ведь знал все о
"забавах", как и Друитт за свои двадцать пять лет брака. - Не все-то тебе
известно... - Он хотел пробудить в себе гордость, но испытывал только
унижение. "Самый маленький приемник А-1". Человек может знать все на
свете, но раз он не попробовал этих грязных делишек, то он ни в чем не
разбирается.
всей банде только я знаю, что делать в таких случаях.
перила тут ни при чем? - Вопрос напугал его самого, ему не хотелось
услышать ответ. Он стал неловко продвигаться к двери, не спуская глаз с
Малыша.
ведь там был.
двери. - Для него всего Брайтона мало. Хватит с меня.
другой...
меня; ну а мне стоит только свистнуть...
оставлю. Я вовсе не собираюсь так скоро мириться с Крэбом.
добавил он. Затем подошел к железной кровати и улегся на нее... Какой
долгий день!
затруднений. Пусть он поспешно все улаживает.
его подергивалась, он лежал, глядя в потолок, и думал: "Не моя вина, что
они доводят меня до бешенства и толкают на такие дела; хоть бы люди
оставили меня в покое..." При этом слове воображение его иссякло. Он
лениво попытался представить себе этот "покой" - глаза его закрылись, и за
сомкнутыми веками он увидел в бесконечной серой мгле страну, каких он не
знал даже по открыткам, - места, еще менее известные, чем Большой Каньон
или Тадж-Махал. Он опять открыл глаза, и мгновенно по его жилам снова
потек яд - там, на умывальнике, стояли подарки Кьюбита. Он был как
ребенок, больной гемофилией, - от каждого прикосновения выступала кровь.
стену, к которой примыкало изголовье кровати, Айда Арнольд услышала голос,
звучавший без перерывов: за стеной была, наверное, комната для заседаний и
кто-то делал доклад, а может быть, говорил в диктофон. Фил спал, рот его
был слегка приоткрыт, в нем виднелся пожелтевший зуб с металлической
пломбой... Повеселились... человеческая природа... никому не причиняет
вреда... В настороженной, печальной, неудовлетворенной душе с точностью
часового механизма возникали старые оправдания. Что может сравниться с