Коб знал меня уже давно. Вероятно, я была в его доме не один раз - об
этом свидетельствуют мои вещи, которые я здесь оставила, об этом говори-
ла светловолосая девушка, что живет напротив. И потом, если я разрешала
этому человеку фотографировать меня в таком виде, значит, у нас были
близкие отношения, и это нельзя так просто выкинуть из головы, вычерк-
нуть из жизни. Нет, я ничего не понимаю.
болезнь-безумие. Я знаю, что такие больные не осознают, что они потеряли
разум. Вот и все. Мои знания ограничиваются чтением по диагонали женско-
го журнала да философским курсом лицея, который уже давным-давно вывет-
рился из моей головы. Я не в силах объяснить себе, путем какой аберрации
я пришла к таким выводам, но, во всяком случае, то, как я представляю
себе все, наверное, не так уж далеко от истины.
более уязвимой: я оставила ружье на диване. Какая нелепость, кто может
появиться здесь в такой поздний час? На дворе уже почти ночь, светлая
ночь, которую кое-где прорезают мирные огоньки. Впрочем, кто меня ищет?
Только я сама. Цюрих. Все вокруг белое. Вот так-то. Тогда я тоже хотела
умереть. Я сказала доктору: "Убейте меня, прошу вас, убейте". Он этого
не сделал. Если в течение многих лет живешь с уверенностью, что ты прес-
тупник, то в конце концов привыкнешь к этой мысли и теряешь разум. На-
верное, в этом все дело.
похороны, а одна из монахинь сказала мне: "Ведь надо было предупредить и
других бывших воспитанниц, вы же не единственная". В тот день я переста-
ла быть единственной для Матушки и никогда уже не была единственной ни
для кого. А ведь я могла бы стать единственной для одного маленького
мальчика. Не знаю почему - врачи мне ничего не сказали, - но я всегда
была уверена, что ребенок, которого я носила в себе, был мальчик. Я хра-
ню его образ в своем сердце, как будто он продолжает жить. Сейчас ему
три года и пять месяцев. Он должен был родиться в марте. У него черные
глаза отца, его рот, его манера смеяться, мои светлые волосы и широкий
просвет между двумя передними верхними зубами, как у меня. Я знаю его
походку, манеру говорить, и я продолжаю, все время продолжаю его уби-
вать.
Я заберу свое пальто, которое должен привезти Жан Ле Гевен. Пальто прик-
роет грязь. Я присвою эту машину, я поеду прямо к итальянской или ис-
панской границе, я удеру из Франции и, воспользовавшись оставшимися у
меня деньгами, уеду как можно дальше... Надо ополоснуть лицо холодной
водой... Матушка была права, мне следовало забрать из банка все деньги и
сразу удрать. Матушка всегда права. Сейчас я была бы уже далеко от всего
этого. Который час? Мои часы стоят. Надо причесаться.
половины одиннадцатого. Рекламная Улыбка, должно быть, уже ждет меня. Я
знаю, что он будет меня ждать. Я поехала по асфальтовой дорожке. Ворота
так и остались раскрытыми. Внизу светились огни Авиньона. Ветерок, обве-
вавший меня, доносил шум праздничного гулянья. Трупа в машине уже нет,
не так ли? Да, нет. Кстати, нужен ли паспорт, чтобы пересечь испанскую
границу? Надо добраться на машине до Андалузии, сесть на теплоход, иду-
щий к Гибралтару. Красивые названия, новая жизнь где-то далекодалеко. На
этот раз я покидаю самое себя. Навсегда.
жаная куртка. Он сидит в пивном баре за мраморным столиком. На табурет-
ке, рядом с ним, лежит пакет, завернутый в коричневую бумагу. Пока я иду
к нему через зал, он смотрит на меня и улыбается. Никого не беспокоить
больше. Держаться бодро.
зил пять тонн ранних овощей. Немецкие туристы, которые привезли мое
пальто, подкинули его на своей машине сюда, к вокзалу. Он записал их ад-
рес, на днях заскочит к ним и еще раз поблагодарит. Они едут на Корсику.
Там красотища, на этой Корсике, столько пляжей. Он сидит напротив меня и
наблюдает за мной своими доверчивыми глазами. Он поедет поездом в 11.05
и в Лионе встретится с Маленьким Полем. Так что, к сожалению, у него
всего четверть часа.
рад, что вижу вас. Знаете, в Пон-Сент-Эспри, когда мы ворочали ящики, я
все время думал о вас.
с ним на табурет. Я села. Он положил свою ладонь мне на плечо и, ти-
хонько сжав его, спросил:
сейчас видеть, я позвать не могу.
покое.
женное мое белое пальто и протянул мне.
ет от усталости. Вот я как-то ночью проспал всего два часа и потом,
вместо того чтобы ехать в Париж, покатил в обратную сторону. У меня на-
парником тогда был Батистен. Когда он проснулся, я уже успел отмахать
километров сто. И упрямо уверял его, будто мы уже побывали в Париже. Еще
немножко, и он расквасил бы мне физиономию, чтобы навести порядок в моей
башке. Вы не хотите выпить чего-нибудь?
лет "Эр-Франс", конфетно-розового слоника на шарнирах, пятьсот тридцать
франков в фирменном конверте для жалованья, квитанцию из авиньонского
гаража, еще какие-то бумажки, которые явно имеют отношение ко мне. Рек-
ламная Улыбка смотрит на меня, и, когда я поднимаю глаза, чтобы поблаго-
дарить его и подтвердить, что все это в самом деле принадлежит мне, я
читаю в его взгляде дружеское беспокойство и внимание. И в ту самую ми-
нуту, перекрывая гвалт бара, перекрывая стук моего сердца, до меня доно-
сится - такой ужасный и такой чудесный - голос Матушки.
шедшая, нет, Дани, нет, все, что я пережила, было на самом деле, это не
плод моей фантазии, и я правда впервые в жизни провожу вечер в этом го-
роде, где все вдруг словно озарилось ярким светом, где победно запели
трубы. Истинный ход событий последних двух дней предстал передо мной с
такой ясностью, что я даже вздрогнула. Мысли в моей голове так быстро
сменяли одна другую, что, должно быть, даже лицо мое преобразилось. Рек-
ламная Улыбка удивлен и тоже счастливо улыбается:
объяснить. И тогда я неожиданно целую его в щеку и своей покалеченной
рукой крепко жму ему руку. Боль пронизывает меня. Но мне не больно. Мне
хорошо. Оковы спали. Или почти спали. Улыбка застывает на моем лице. Ме-
ня осеняет еще одна мысль, такая же ошеломляющая, как и все остальное: а
ведь за мной следят, и сейчас с меня тоже не спускают глаз, за мной
должны были шпионить от самого Парижа, иначе все рушится.
потеряли из виду, иначе ты уже была бы мертва. Тебя хотят убить, неужели
ты не понимаешь?"
ее, чтобы удостовериться, что я не ошиблась. Нет, теперь я не ошибаюсь.
Мною овладевает страх, но уже иной страх.
латься от мысли, что подвергаю опасности и его. Я невольно оглядываюсь.
Сначала бросаю взгляд в сторону "тендерберда", который я поставила у ба-
ра, потом вдоль этой бесконечной, сейчас ярко расцвеченной огнями улицы,
по которой я проезжала сегодня днем.
вокзала. Перронный билет. Подземный переход. Платформа. Я все время обо-
рачиваюсь. Незнакомые люди, озабоченные своими делами. По радио объявля-
ют поезд Рекламной Улыбки. Издали доносится танцевальная музыка. Он сто-
ит передо мной, держит меня за руку и говорит:
це, где всегда останавливаюсь, это на улице Жана Лантье. Обещайте, что
вы мне позвоните.
ковой ручкой записывает номер телефона на кепке, на внутренней стороне
околыша, и возвращает ее мне. За моей спиной раздается свисток поезда,
вагоны с грохотом, от которого чуть не лопаются барабанные перепонки,
плывут вдоль платформы. Рекламная Улыбка что-то говорит мне, кивает го-