все... еще как выжмет... попомни мое слово... Да нет, забудь и думать, что
мщу Крюку... Жжет... понимаешь, жжет сердце...
летевшем на высоте почти в десять тысяч метров из Вены в Москву, а Крюк -
Вадим Васильевич Крюков - сидел в трех рядах от меня, впереди, и я
отчетливо видел его красивые русые волосы, тщательно подстриженные и
уложенные кокетливой волной...
кассетой, погода окончательно испортилась. Из кабинета на шестом этаже,
окнами выходившего на мрачные, закоптелые глухие стены литейного цеха
завода "Большевик", было видно, как запузырились лужи на неровном
асфальте, как поспешно раскрывались зонтики и торопливо бежали к станции
метро люди, застигнутые июньским ливнем. Дождь с короткими перерывами лил
со вчерашнего вечера, нагоняя тоску и напоминая об осени. Вот так оно
всегда: не успел отцвести, отгреметь яростными и радостными весенними
грозами май, как ненастный июнь, теперь все чаще случавшийся в нашей
киевской жизни, напоминал, что время неумолимо бежит вперед.
превратностей окружающей среды, да сегодня я отдал "Волгу" в золотые руки
Александра Павловича, механика от бога - худого, согбенного, в чем только
душа держится, 50-летнего умельца с автобазы легковых автомобилей
горисполкома. С ним меня связывала давняя дружба не дружба, но глубокое
взаимное уважение. Александр Павлович был холост, одинок, честен, любил
свои железки (они у него блестели как новенькие, хотя отмывал он их иной
раз часами - бензином да стиральным порошком, не жалея времени), не терпел
бездельников и спокойно относился к начальству, знал себе цену. Я был за
его спиной как за каменной стеной во всем, что касалось автомобиля...
осталось, даже не с кем было сгонять партию-другую в шахматы, чтоб убить
дождливое время.
раскалывалось на сотни осколков, когда гривастая молния освещала мрачный
пейзаж.
заранее - ее пригласили знакомые в "Театр на Подоле", что в двух шагах от
дома, на Андреевском спуске.
не сахарный же, в конце концов, не размокну, а тут сидеть можно до второго
пришествия, - раздался телефонный звонок.
возвратилась после спектакля и интересуется, куда это муж запропастился.
я незнакомый и, как мне показалось, растерянный девичий голосок.
гость из Великобритании. Он сегодня прилетел и очень просил связать вас с
ним. Его зовут господин Разумовский.
"Интуриста" растерялась.
соревнования по конному спорту...
побыстрее!
плохо скрываемое волнение человека на противоположном конце провода.
спокойствие, и я снова услышал знакомые, не забытые даже через столько лет
нотки легкой бравады. - Когда мы можем встретиться?
тебя найдется?
женушка, медведь на ухо наступил еще в младенческом возрасте.
тебе.
большой автомобиль, черный и длинный, а в салоне вполне можно открыть
небольшой паб. Елена Игоревна сказала, что на таких ездят у вас министры.
господина Разумовского?
Украина", я выйду через десять минут. Спасибо.
произведя в моей памяти неизгладимые зарубки, и который, тогда я даже не
подозревал этого, окажется рядом в опасной ситуации и будет тем добрым
ангелом-спасителем, кто думает в таких ситуациях не о себе, а о друге.
подкатил на огненно-красном "ягуаре", вырвавшись из зеленой бесконечности
вересковых пустошей, из голубеющего ледянистой твердью неба, упавшего на
недалекий горизонт подобно таинственной комете, вызвав всеобщее
замешательство не одним своим проявлением, но вызывающей яркостью
автомобиля и тем, как небрежно, по-царски хлопнув дверцей, выпрямился во
весь свой рост.
талией. Лицо строгое, словно бы отрешенное, аскетическая сухость щек и
тонкие, ровные, неяркие губы, выступающие вперед острые надбровные дуги в
шрамах, белыми продольными линиями проглядывающие сквозь негустые темные
брови, - все это создавало впечатление суровости и надменности. Глаза
смотрели открыто-спокойно и... были неприступны, как средневековая
крепость. Потом я узнал, что иногда, когда Алекс пребывал в отличном
расположении духа, словно опускался мост через глубокий ров, отворялись
крепостные ворота, и тогда удавалось заглянуть вглубь и увидеть нечто
прорывающееся сквозь наигранную веселость или увлеченность (Разумовский
любил преферанс, слыл большим докой в этом деле, но играл очень редко. "Не
люблю проигрывать, это ожесточает меня, а я и без того видел слишком много
жестокого для одного человека!" - объяснил он однажды).
мужчиной, сохранившим юношескую фигуру. Его подруга - крашеная блондинка,
"ночная звезда" Сохо была до неприличия вульгарна, и я поразился, как он
решился показаться с ней на людях. Странно, но она боялась одного только
его взгляда, может быть, увидела в его глазах то, что однажды довелось
разглядеть мне.
ресторанчике, где-то на Олд кент-роад, в тихий осенний день, когда
уходящее солнце обласкивало притихшую землю последними теплыми лучами,
Алекс вызвал во мне столь противоречивые чувства, что я долго не мог
отделаться от мыслей о нем. В нем чувствовалась скрытая сила, может быть,
сила, способная к буйству, и в то же самое время - уязвимость, болезненная
восприимчивость, почти душевная обнаженность и ранимость; он раздражал
воображение, и мне понадобились немалые усилия, чтоб успокоиться и
попытаться трезво оценить Алекса.
близких своих знакомых.
воспитанного в Оксфорде или Гринвиче, человека с тугим кошельком, а на
самом же деле, я узнал это от Димы, Разумовский добирался из Мельбурна в
Лондон "зайцем".
столом и изрядно выпили, почувствовали себя свободнее, сказал, обращаясь
ко мне:
в России? - Он обольстительно усмехнулся розовато-белой улыбкой
кинозвезды. - У моей бабки-графини Разумовской была бездна воспоминаний о
прошлом, и она изо всех сил старалась перекачать их в мой колодец. Но вы
не обращайте внимания, это только сверху: воды в моем колодце - кот
наплакал, а там - трясина... зыбкая, бездонная, в ней я однажды и утону.
"обнадежил" прислушивавшийся к нашему разговору Дима.
(англ.)], которому это нужно, чтоб глубже ощутить стерильность своего