полтора и уходил в глубь песка, на сколько - можно было только
догадываться. В кости звонко бился песок. Еще дальше я обнаружил высушенный
череп животного, нашедшего здесь свой конец. Похоже, долина не выпускала
свои жертвы живыми.
цепи, я обрадовался. Это был знакомый пейзаж, привычный глазу. От него даже
повеяло чем-то родным. Я бегом стал взбираться на ближайший бархан. Он был
метров пятнадцать в высоту. Песок выскакивал из-под моих подошв, скатывался
вниз тонкими струями. На месте шагов образовывались полукруглые ямки. Я
помогал себе руками. Кое-где полз на четвереньках.
оглянулся в последний раз на долину, погруженную в непроницаемую серость
песчаной вьюги, обогнул пышные кусты саксаула, венчающие седловину бархана,
и чуть не вскрикнул от неожиданности. Передо мной был цветущий сад! Я мог
поклясться в этом. Обилие цвета, растительных форм оглушило меня. Я видел
траву, низкую, но зеленую. Она казалась мне мягкой, сочной и, наверное,
прохладной на ощупь, как на лесной опушке. Такой травы я в пустыне не
видел.
образуя сплошные заросли! Это была волшебная сказка!
это не сон и не мираж.
того, чтобы прийти в себя, поверить в открывшийся вид. Я был абсолютно
уверен - здесь есть пресная вода и, может, даже дикие плоды. Наверняка
есть! Если возможна такая сказка, то персики или инжир в ней быть обязаны!
Я сидел и блаженно улыбался.
убеждался, что увидел все же мираж, который создал себе сам. Не
существовало травы - рос мелкий, правда, действительно зеленый, колкий
кустарник. Были деревья, но лишь тот же саксаул. Не было оазиса - был кусок
песчаной пустыни с типичной для этих мест флорой. Просто переход от
подавляющего однообразия "долины смерти" к этим саксауловым лесам был столь
неожидан и разителен, что я увидел то, чего не существовало в
действительности. Когда много часов подряд наблюдаешь беловато-серую
поверхность, даже полдюжины оттенков зелени любой человек воспринимает как
буйство красок. Я до сих пор помню свое восторженное удивление, близкое к
шоку, при виде растительности, в сравнении с которой любая роща средней
полосы - сад Семирамиды. Кто сомневается, что верблюжью колючку можно
спутать с кустом роз, пусть попробует дней десять посидеть в наглухо
затемненной комнате. После этого, я уверен, и настольная лампа покажется
ему солнцем.
возвращаться назад. Ничего нового я не увидел. Барханная цепь тянулась
неширокой полосой, направленной с востока на запад. Собственно, это и был
остров, а все остальное лишь мель, местами обжитая пустынной
растительностью. За обрывающимся саксауловым лесом вновь был знакомый
донный ракушечник, уходящий за горизонт.
перетаскиваться через остров в том месте, где я увидел море. Барханы в обе
стороны уходили за пределы видимости, но теперь сокрушаться было поздно.
направлении не хотелось. Страшно было думать о зловещей долине,
погружающейся в темноту. Я выбрал более длинный и совсем неизвестный, но
зато выводящий к морю путь. По барханам я выйду к берегу и по мелководью
приду в лагерь. Я спешил, как слаломист, поочередно огибая кусты и деревья
то с правой, то с левой стороны, чтобы не сбиться с курса. Я смотрел только
под ноги, боясь оступиться или потревожить змею, которых здесь наверняка
было великое множество. Поэтому, когда рядом захрустели кусты, я
инстинктивно отпрыгнул назад.
огороды навоз. Сегодня определенно был день сюрпризов. Лошадь косила на
меня крупным глазом, настороженно замерев повернутой набок головой. Откуда
она здесь?
что-то эта лошадь должна была есть, не может же она жевать колючки,
твердые, как дюпель. И на дикую не похожа, не убегает от меня, даже
отвернулась, успокоилась, щиплет себе травку... "Какую травку?! - обалдел я
от собственной мысли. - Здесь нет травы!"
что-то очень похожее на верблюжью колючку. С ума сойти! Я подошел ближе.
Лошадь вновь подняла голову, уставилась на меня, не переставая совершать
жевательные движения. Я был ей безынтересен. "Какая-то она странная", -
отметил я. Во-первых, низенькая, почти как пони, широкомордая, шерсть
непонятная - весь облик пустынный, не лошадь, не ишак, гибрид какой-то.
"Может, кулан?" - подумал я и тут же утвердился в своем предположении.
Именно кулан! Но ведь на Барсаке работники заповедника утверждали, что их
остались в Средней Азии единицы - все на учете. И человека они близко не
подпускают, а этот рядом, в нескольких шагах. Что за ерунда? Может, он
одомашнен?
Что-то ему понравилось то ли во мне самом, то ли в цвете моей одежды. Я
поспешно ретировался на ближайший бархан. Близкое знакомство с такой
лошадкой не предвещало ничего хорошего. Наши весовые категории явно не
совпадали. Кулан остановился, видно обидевшись, что я его игнорирую.
Представитель "Красной книги", с которым столь уважительно обходятся
ученые, мог рассчитывать и на большее внимание. Он, наверное, не видел еще
человека, догадался я. Ни одного за всю жизнь! Он просто не знает, что нас
нужно бояться. Вот это номер! Напоролись на естественный заповедник. На
необитаемый остров. Не для красного словца - на остров, по которому еще не
ступала нога человека! Здесь, на этом месте, еще никто не стоял. Я взглянул
на свои разваливающиеся кеды, зашнурованные синей проволокой.
будто застолбил свое право на первооткрывательство. Неужели такое возможно
в наше время? И не где-то на краю света, а на внутреннем море. Расскажу -
не поверят!
почти невозможные сегодня чувства. Хотя по идее я должен был
расстраиваться. Теперь было очевидным, что в пределах острова на помощь
рассчитывать не приходится. От произведенных мною резких движений кулан
забеспокоился и, сохраняя чувство собственного достоинства, как и положено
представителю исчезающего вида - он же не какая-нибудь буренка, - отошел в
сторону. Я продолжал свой путь, по-новому оценивая каждый шаг. Я не шел -
покорял новые земли!
выделялся костер. Подсветив спичкой, я снял со шкалы компаса градусы курса
и двинулся прямым путем. Расстояние, отделявшее меня от лагеря, оказалось
большим, чем я предположил. Добрался лишь к полуночи. Вблизи понял, почему
ошибся. Костер был огромен.
мешками, надетыми па концы испаряющей трубы, не оправдалась. Надувались они
паром мгновенно, становились круглыми, как дирижабли. Но горячий пар
растворял слой резины, и добытая вода становилась совершенно неудобоварима.
Пришлось на импровизированный змеевик навешивать две кастрюли. Пар
охлаждался на металлических поверхностях и капал в стоящие внизу кружки.
Новый способ был крайне неэкономичен - девяносто процентов пара уходило в
атмосферу и лишь ничтожная часть превращалась в воду. Успокаивало одно -
лучше мало, чем ничего.
перед уходом, они надеялись на лучшее - что море рядом. Насчет того, что
остров людьми не посещался, Сергей сильно сомневался. В доказательство
продемонстрировал мне найденную на берегу доску с явными признаками
деятельности человека. - Но доску могло прибить волной, - возразил я.
Сергей спорить не стал, отправил доску в огонь. Долго сидели возле
догорающего костра, с тоской думали о завтрашнем дне...
слазил на мачту, хотя и так было ясно, что худшие его прогнозы оправдались.
Где-то впереди два острова соединялись. Мы продолжали идти, подозревая, что
совершаем не только пустую, но и вредную работу, все глубже забираясь в
ловушку. Наверное, придется демонтировать плот, и пока мы с Сергеем частями
будем перетаскивать его на противоположный берег, Татьяна начнет гнать
пресную воду. Дистилляторов из оставшихся труб можно сделать и десяток,
надо только придумать, что использовать как конденсаторы: кастрюль ведь
только две штуки. Подкопим воду, смонтируем малый плот, отчалим в море.
Может, повезет, и нас сразу не утопит. Море невелико, к какому-нибудь
берегу рано или поздно прибьет.
назад нет. Мы не повернем даже при абсолютной уверенности, что идем в
тупик. Повторить в обратном направлении шестисуточный волок немыслимо!
Легче погибнуть, не насилуя свои измученные тела в отпущенные судьбой
последние часы. Но идя вперед, мне необходимо было хоть немного верить в
то, что не все возможности спасения исчерпаны. Не мог я продолжать
невыносимо тяжелую работу, не веря в ее полезность. Я сознательно строил
иллюзорные планы близкого спасения, ища в них стимул движения.
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Березин Федор
Орлов Алекс