через нежелание делиться... Сделал бы он все как положено, рассказал бы о
предложении кому надо - тебя бы как космонавта проверяли, вместе с Либманом
и Катей... Но он этого не сделал - потому что хапнуть хотел один, на себя...
вздрогнула от этой улыбочки Катерина...
расчет на тебя был, не скрою... Ну и что? Бизнес - вещь жестокая, и те, кто
в эти игры играют, - не пионеры на полянке. И не смотри так на меня, не
стоит... Каждый человек - всегда сам причина своих несчастий. А уж тем более
Борис Маркович... О покойниках плохо не говорят, но я думаю, у многих были
резоны с ним посчитаться. Поговаривали, стучал покойник на комитет, как и
все порядочные евреи. Что там с ним на самом деле случилось - Бог разберет и
рассудит. Но ты себя не терзай, твоей вины здесь нет. И хватит об этом.
Отдохни и расслабься.
самой двери он оглянулся:
сил.
известно, не спросишь...
Сергей закрывал за собою дверь, она сидела бледная, опустив глаза в
тарелку...
небо, потом сел в машину, положил руки на руль и опустил на них голову. Он
просидел так долго и открыл глаза, лишь когда правая передняя дверь машины
открылась, пропуская внутрь салона Катю. Они закурили, помолчали. Катерина
не выдержала первой. Глядя прямо перед собой, она сказала срывающимся
голосом:
рядом с Габриловичем стоит Гурген, то вообще ни за что бы в Москву не
поехала...
Челищеву про Гургена и про ту роль, которую он сыграл в ее жизни. Она
говорила долго, голос ее под конец прерывался все чаще, а закончив рассказ,
Катя не выдержала, уткнулась лицом Сергею в грудь и зарыдала. Челищев обнял
ее и начал медленно гладить рукой по волосам.
бойся... А занятный старикан этот Виктор Палыч... Интересно, что бы с нами в
Москве было, если бы Габрилович сразу рассказал все Гургену?.. - Катя не
ответила, только еще крепче прижалась лицом к его груди. Они долго сидели
молча, думали каждый о своем и не видели, как из маленького окошечка в двери
кабачка наблюдают за ними злые глаза Гуся. А до назначенного Катей срока
оставалось два дня...
волчью усмешку и холодные глаза. Челищева не покидало чувство, что Виктор
Палыч что-то недоговаривает, таит в себе какое-то знание. А знание это
касается смерти Челищевых-старших... Сергей сам не мог объяснить себе,
откуда пришло к нему это чувство. Он лежал на диване, курил и думал: "Так,
давай все сначала... Габрилович, предположительно, узнает, что я связан с
Антибиотиком, решает, что весь наш кредит - "кидок", срывается и звонит мне.
Упоминает отца в странном контексте... Бросает трубку... Я звоню Катерине -
она звонит Антибиотику... Габрилович звонил мне в два часа ночи, а примерно
в 17.00 того же дня его убивают... При всем желании Антибиотик не мог успеть
организовать это убийство... Хотя - до Москвы хорошим ходом часов девять
езды... Даже меньше... Но ведь нужно приготовиться, обставиться. С другой
стороны, его мог убрать и Гурген... Но что все-таки Габрилович мог знать об
отце?.. Катерина, похоже, и впрямь ничего не знала... Катенька моя родная,
куда же ты влипла... И я вместе с тобой. И Олег... Олег... Господи, ну что
же делать?!"
очень хотел, чтобы Олег поскорее вышел из "Крестов", потому что Званцев был,
пожалуй, единственным человеком, которому он мог попытаться рассказать все.
Но Катя... Как же быть с ней?
утро. И почти сразу его разбудил телефонный звонок. Тряся тяжелой головой от
выкуренных за ночь сигарет, Сергей снял трубку и разбитым голосом сказал:
двенадцать выпускают Олега. Следователь все-таки принял решение об изменении
меры пресечения...
молчали. Потом Сергей спросил:
"Крестов" было многолюдно. У "Крестов" всегда много народа - кто передачи
принес, кто кричит, переговариваясь с теми, кто сидит. Но в этот день у
следственного изолятора творилось настоящее столпотворение - не меньше
десяти иномарок дополнялись "девятками" и "восьмерками". Окруженная свитой
"быков", с огромным букетом роз напротив проходной стояла Катя. Челищев
придерживал ее за локоть и старался не видеть заплаканных Катиных глаз.
Несмотря на, многолюдность, было почему-то тихо, смолкла даже "голосовая
почта"... Сергей смотрел на двери тюрьмы и думал о том, сколько уже
десятилетий подряд каждый день к этим воротам приходят люди - чтобы
встретить родных, друзей и любимых... А сколько из тех, кто приходил
встречать, так никого и не дождались... От грустных мыслей его оторвал
знакомый веселый голос:
раз. Он мало изменился, разве что побледнел да морщин вокруг глаз
прибавилось... Катерина на деревянных ногах качнулась к Олегу, отдала ему
букет, а потом вдруг страшно, в голос, зарыдала... И братва вокруг сразу же,
как по команде, весело загомонила, задвигалась. Каждый старался протиснуться
к Олегу поближе, хлопнуть его по плечу или пожать руку. Олег улыбался,
пожимал протянутые руки, левой рукой прижимая к груди рыдающую жену.
Наверное, он считал, что это - слезы радости... И кто знает, ошибался он или
нет... Кто из мужиков может понять женские слезы? Разве что "голубые"...
сразу... Говорят, на Адвоката уже откликаешься? Братишка ты мой!
его правой рукой, продолжая левой прижимать к себе ревущую Катерину. Они
долго стояли так, обнявшись втроем, а вокруг гомонила братва.
зареванное лицо:
сметаны!
Серега. Теперь, когда мы все вместе, - такое замутить можно...
четвертого подъедет...
прощаюсь, увидимся в "Венеции". Братва, спасибо за встречу, через три часа
жду всех!
подошел к машине, любовно погладил стойку и сел за руль. Как только Катя
села рядом, "мерседес" взвизгнул покрышками и рванул по набережной. Так же
быстро и с теми же повизгиваниями колес моментально разлетелась братва. Из
встречавших Званцева перед "Крестами" остались лишь Сергей и два адвоката
Олега - Бельсон и Сергеев. Ухоженные и респектабельные адвокаты производили
впечатление родных братьев, хотя один был кучерявым брюнетом и евреем, а
второй - лысым и русским. Сергеев посмотрел вслед умчавшимся машинам и с
легкой обидой в голосе сказал:
поработали мы славно...
желаете с нами, коллега?
медленно пошел к своему "вольво".
Зыков Виталий
Свержин Владимир
Корнев Павел
Березин Федор
Шилова Юлия
Шилова Юлия