пассажирам не разрешали, на перроне стояли усиленные наряды японских
солдат. Из окна виднелись горы, подступающие к станционным постройкам. От
вершины к вершине по скалистым хребтам, опоясывая их, тянулась высокая,
многометровая стена с амбразурами, сторожевыми башнями, воздвигнутая в
древности для защиты от набегов кочевников. Теперь она никого не защищала.
Куда-то устремится японская агрессия дальше? Рихард вспомнил рассказ Каваи
о масляном пятне на географической схеме Маньчжурии, набросанной рукой
Итагаки Кендези. Пятно расплывалось, Маньчжоу-го было государством,
лишенным границ.
Где?.. Может быть, в Германии?.. Там ситуация острая, Гитлер настойчиво
рвется к власти... Ну что ж, если так надо... Как это сказала Агнесс?..
"Неважно, в какой стране работать, лишь бы работать для свободы..."
Работать для свободы... А защищать Советскую страну, оберегать ее - разве
это не значит работать для свободы человечества?!..
выполненного долга, готовый и дальше защищать родину всюду, где это
потребует дело, которому он беззаветно служил.
султанами дыма, отвесно вставшими над трубами домов, уличной суетой,
звоном трамваев. Москва была все та же и все же какая-то другая. Площадь,
на которую он вышел из Ярославского вокзала, загромождала вышка
строящегося метрополитена, из раскрытых ворот выезжал грузовик с сырой,
незамерзшеи глиной.
лавок, поднимались леса новой строящейся гостиницы. И телеграф на Тверской
прочно утвердился на углу Газетного переулка, - когда Рихард покидал
Москву, здесь высились недостроенные кирпичные стены кинотеатра -
обиталище чумазых беспризорников.
Рихард любил этот памятник с медными скрижалями Конституции, отлитыми из
металла, взятого с памятника какому-то царю... Еще квартал, и машина
остановилась перед гостиницей с изящными мраморными колоннами. Здесь
Рихард жил и раньше.
Знаменском переулке. Наскоро переодевшись, он вышел на улицу, вскочил в
трамвай, ему хотелось именно в трамвае проехать к Арбату. Здесь тоже все
было по-новому - исчез храм, загромождавший площадь, она стала широкой,
просторной... Мимо памятника Гоголю Рихард прошел по бульвару, свернул за
угол, в переулок, остановился у парадной двери желтенького особняка и
нажал кнопку звонка. В ответ раздалось гудение зуммера, замок открылся
автоматически, и Рихард вошел внутрь. Знакомая лестница в двенадцать
ступеней из белого камня, площадка, балюстрада, окошко дежурного...
дверями кабинета, и оттуда послышался голос Старика:
в дверях и стиснул Рихарда в медвежьих объятиях. - Ну давай, давай
рассказывай...
был долгий, Наташа несколько раз меняла им чай, а он все стоял на столе,
остывший и недопитый.
горе. Ездили с мамой в Москву, она все еще не может оправиться после
гибели папы. Но теперь как будто бы лучше, профессор сказал, что опасности
больше нет. Собрались уезжать, и вдруг газеты в траурных рамках. Умер
Фрунзе. Мама пошла на вокзал и продала билеты.
знаю, а переживаю почти так, как два года назад, когда умер папа. Это
случилось в субботу, а в воскресенье мы пошли на площадь перед Домом
Союзов. Было уже темно, очередь протянулась далеко-далеко. Люди стояли
молча, падал большими пушинками снег, и все стали будто седые. Шли
медленно, медленно.
крепом. Не знаю откуда, лилась музыка, оркестр исполнял похоронный марш.
От этих печальных звуков тоскливо замирало сердце. Мы вошли в Колонный
зал. Михаил Васильевич лежал среди цветов и венков. Милый, дорогой товарищ
Фрунзе! Я не могу передать словами, что я чувствовала в ту минуту. Ну,
зачем он умер, почему ничего нельзя сделать! Там, в Колонном зале, я
мысленно поклялась себе с этого дня стараться хоть чуточку походить на
товарища Фрунзе, чтобы быстрее закончить то дело, за которое умирают такие
великие люди.
в жизни товарищ Фрунзе будет мне примером".
Девчонки говорят - не выйдет, а я все-таки пишу. Сначала сделала наброски,
потом переписала, исправила, добавила, затем снова переписала и вот
переписываю уже целый год и никому не показываю. Почти никому.
предложения, описывают события. Конечно, им легче. Мария Филипповна
(учительница по литературе) говорит, что надо знать жизнь, а мне еще
только шестнадцать лет. Знаю, что нужно уметь чувствовать, волноваться,
переживать вместе с героями, но пока у меня ничего не получается. Я читала
много книг о любви, о жизни наших людей, но ведь, наверное, это не то,
сама-то я ничего не знаю. Может, лучше писать стихи, но мне хочется
повесть. Говорят, нужно показывать характер, я даже не знаю, какой у меня
самой характер? Вот и приходится почти все выдумывать.
первой любви, влюблен в Соню. Говорит, что проходит мимо ее дома затаив
дыхание, а она ничего не знает. Спрашивал совета, как, сделать, чтобы она
знала. Он комсомолец, а Соня нет. Бывает же так! Она живет около церкви,
поет на клиросе, а Володька даже ходит в церковь. Из-за нее. Стоит и
смотрит. Говорит, что она очень красивая, когда вокруг горят свечи и в
глазах отражается пламя, а лицо остается в тени. Но я не нахожу, что она
очень красивая. Вероятно, влюбленный видит то, чего не замечают другие.
Интересно, как сложатся у них отношения. А недавно под большим секретом он
рассказал мне, что не только ходит в церковь, но даже лазит на колокольню
по воскресеньям. Лазит выше колокола, где гнездятся голуби. Говорит, что
залез бы даже на крест ради нее. А все для того, чтобы сверху глядеть на
двор и на дверь дома, где живет Соня. Сидит над колоколами, как голубь, в
круглом окне и ждет, пока не увидит ее. После этого счастлив целую неделю.
Конечно, Володька ведет себя глупо, я так и сказала ему, - чего доброго,
разобьется еще в один прекрасный момент... Но Соне я немного завидую -
хорошо жить, когда тебя кто-то любит, даже если ты об этом не знаешь".
обществоведении. Мы с Марусей на второй парте, а Володька с Ерохиным
сзади, на третьей. Слышу, кто-то из них говорит: "Слабо, не отрежешь".
Другой отвечает: "Нет, отрежу..." Оказывается, это они говорили про
Марусину косу. У нее большая, толстая коса, чуть не до колен. В это время
прозвонил звонок. Михалев показывает: "Маруся, смотри, от твоей косы..." И
в самом деле, у Ерохина Юрки в одной руке перочинный нож, а в другой
кончик косы, правда совсем маленький, но жалко все же; Маруся в слезы,
выбежала из класса. Поднялся шум. Гриша Веселов сказал: "Так нехорошо,
ребята, на обществоведении..." Он у нас секретарь комсомольской ячейки.
Ему в ответ: "А на математике, значит, можно?" Тут Володька и говорит:
"Что вы на Ерохина напали! Ему сказали, он и отрезал". Тогда все напали на
Володьку: "Тебе скажут - полезай в колодец, ты полезешь?" - "Полезу!" -
"Ну, тогда полезай". - "А что, и полезу..."
Конечно, Володька сказал это сгоряча, но теперь делать ему было нечего.
Всем классом выскочили на школьный двор, у сторожа взяли веревку, опустили
ее в колодец. Тут еще малыши набежали, целая школа. Маруся тоже вышла,
бледная, руки прижала к груди и шепчет: "Не надо, не надо". А Володька
Жигалин перелез через сруб и начал спускаться.
голова мокрая. Он ее намочил руками и сказал, что для подтверждения.
Конечно, про Марусину косу все позабыли. Володька ходил в героях...
понимаешь. Ерохин отрезал косу, чтобы обратить на себя внимание. К Марусе
он неравнодушен".
школы. Володька гордый. "Если так, - сказал он, - ну ее к черту!"
повесть, будь он редактором, давно бы напечатал, но я об этом не думаю. Не
в том дело. Конечно, у меня не хватает чувств для повести, хотя появилась,
может быть, не любовь, но очень большое увлечение. Можно бы написать всю
правду, но сейчас я с ним поссорилась, поэтому прервала писать, но думаю,
что, может быть, буду продолжать.
честный, смелый, и все же я больше с ним никогда не стану встречаться. Еще
перед экзаменами мы сидели с ним и занимались, устали, пошли погулять в
парк. Сидели на скамейке, он говорил что-то про Соню, про то, как
обманчивы бывают чувства. Ему казалось, что это навсегда, а теперь он даже
не вспоминает. Потом вдруг схватил меня за плечо и поцеловал. Мне даже
стыдно об этом писать. Я вырвалась и убежала. Когда шла домой, слышала
позади его шаги, но не оглянулась. Он тоже не подошел, не нагнал. В школе
Шилова Юлия
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман