самое со мной. Вода была не хуже тяжелых полицейских дубинок и была
ледяной, но стоило мне представить только что умершего человека и
несколько его предсмертных мгновений, как возможность получить воспаление
легких сразу показалась мне просто подарком. Харденджер кончил меня
обливать, остановил воду и тихо сказал:
следовало его предупредить, чтобы не дотрагивался до рта и носа рукой.
Харденджер. - Он знал об опасности столько же, ведь об этом напечатано
сегодня во всех газетах. Давайте пойдем и узнаем, есть ли на ферме
телефон. Теперь совсем другое дело. Грегори знает, что в полицейском
"ягуаре", замешкайся он, будет жарко. Он одержал полную победу, черт
побери его черную душу, и теперь его ничто не остановит. Двенадцать часов,
говорил он. Двенадцать часов, и он добьется своего.
потрясений. Сделаем вид, что не слышали, никто ничего не слышал, - он взял
меня за руку и уставился на светящиеся прямоугольники окон фермерского
дома. - Чем скорее это кончится, тем скорее мы отдохнем, поедим и
выспимся.
убить его сегодня ночью. Сначала верну Мэри. А потом убью его.
что доконало Кэвела и привело его на грань помешательства, - сказал
Харденджер. - Он ее отпустит, у него нет оснований не сделать этого. И вы
поступили так вынужденно. Вы считали, что если она останется с нами в
сарае, то с нами и умрет. Не так ли, Кэвел?
и говорил тихо, чтобы не волновать меня. - Ей ничего не сделают.
ответил я сразу обоим.
мне в глаза. Он знал, что свихнувшиеся никогда не говорят об этом, потому
что неколебимо уверены в своем здравом рассудке. - Не совсем понимаю, -
мягко сказал он.
убедить правительство продолжать эвакуацию центральной части Лондона.
Продолжать радио- и телевизионные передачи. Будет нетрудно убедить людей
эвакуироваться, можете поверить. Тут и хлопот немного: эта часть города по
ночам безлюдна. - Я повернулся к Харденджеру: - Вооружите пару сотен самых
лучших людей. Для меня также нужен пистолет и... нож. Я точно знаю, что
Грегори собирается в эту ночь делать. Я точно знаю, что он надеется
получить. Я точно знаю, как он собирается бежать из страны и откуда будет
уезжать.
настолько тихо, что я его едва расслышал в шуме ливня.
проговариваются. Грегори был скрытен, даже когда был убежден, что все мы
через минуту умрем. Даже тогда он говорил мало. Но и такой малости
достаточно. Полагаю, что теперь я знаю все. Догадался обо всем, когда еще
мы нашли труп Макдональда.
Харденджер.
чтобы добиться разрушения Мортона. Он остался бы в Мортоне, чтобы самому
убедиться в происходящем. А в Лондон послал бы кого-нибудь из своих
подручных. Но ему неинтересно смотреть на разрушаемый Мортон, это его
никогда не интересовало. Есть нечто иное, что ему предстоит сделать в
Лондоне. Его трюк о происках коммунистов был чистейшей уткой, он даже не
имел к нему никакого отношения. Мы сами это придумали от страха. Это
первое. Второе. Он собирался в эту ночь утешить свое непомерное самолюбие.
Третье. Он дважды спасал Генриха от электрического стула. Это указывает
нам, что он за птица. Я не имею в виду, что он из адвокатов по защите
уголовных преступников или из Ассоциации адвокатов США. Ясно, какого рода
у него амбиция: могу поспорить, что сведения о нем находятся не только в
досье Интерпола. Ясно, что он крупный американский гангстер, выслан в
Италию. Отрасль дела, каким он занимается, составит интересный предмет
изучения, так как преступники, как и хищники в джунглях, никогда не меняют
своих пристрастий. Четвертое. Он надеется улизнуть из Англии в ближайшие
двенадцать часов. И - пятое. Сегодня субботний вечер. Сложите вместе все
эти данные и увидите, какие можно сделать выводы.
И я рассказал им все.
покидали ферму. Несколько часов назад проливной дождь и быстро принятые
меры по эвакуации зараженной ботулинусным токсином местности спасли всех
жителей. Только несчастный полицейский оказался жертвой вируса, умерев в
мучениях на наших глазах.
Только безмерная усталость и сильная ноющая боль в правом боку при каждом
вздохе да неотступное беспокойство донимали меня. Я мог безнадежно
ошибиться, несмотря на всю уверенность тона в изложении своих догадок Шефу
и Харденджеру. И тогда Мэри будет потеряна для меня навсегда. Я старался
думать о других вещах.
и безлюдным, как и вся центральная часть Лондона. Эвакуация центра города
началась сразу после шести часов, после закрытия учреждений, фирм и
магазинов. В девятичасовой передаче радио сообщили, что согласно
последнему полученному предупреждению время выпуска ботулинусного токсина
передвинуто с четырех часов на 2.30. Однако спешки и паники не было. Не
было и отчаяния. Казалось, ничего необычного не происходит, только масса
людей с чемоданами - флегматичные лондонские жители, которые видели город
в огне и сотни раз переносили ночные массированные бомбардировки во время
войны, не собирались впадать в панику.
часть города в поисках оставшихся жителей - мужчин, женщин, детей, чтобы
всех отправить в безопасное место и никого не проглядеть. В 11.30
полицейский катер с потушенными огнями тихо пристал к берегу и высадил
меня на северном берегу Темзы, ниже Хунгерфордского моста. В полночь
вооруженные войска и полиция держали под контролем всю эту территорию,
включая мосты через Темзу. В час ночи отключили освещение на доброй
квадратной миле города - на миле, где находились войска и полиция.
ботулинусного токсина, настала пора идти. Я вытащил из плохо подогнанного
чехла одолженный мне пистолет "уэбли", проверил нож, прикрепленный
рукояткой вниз к левой руке, и двинулся в темноту.
инспектор транспортной полиции так все толково объяснил, что теперь я мог
найти туда дорогу с завязанными глазами. Так оно и было. С завязанными
глазами. Слепой. В темном городе, в хмурой плачущей ночи. Темень была,
хоть глаз выколи. К аэродрому можно пройти тремя путями. Он расположен на
крыше станции, на сто футов выше лондонских улиц. Там имелось два лифта,
но сейчас они вряд ли работали, так как электричество отключили. Между
лифтами шла винтовая лестница за стеклом, просматриваемая снизу доверху.
Воспользоваться ею было бы чистым самоубийством, так как Грегори не из
тех, кто оставляет незащищенными уязвимые места. Существовала еще пожарная
лестница по выходящей во двор стене станции. Этот путь был наиболее
приемлем для меня.
прошел быстро. Едва каменная стена сменилась деревянным забором, ухватился
за его верх, подтянулся, спрыгнул на другую сторону и направился вдоль
железнодорожной колеи.
просто наткнулся на него. Очутившись в переулке, повернул налево и
направился в маленький задний дворик станции.
лестницу. Длинная, ненадежная, идущая резкими изломами маршей вверх и
исчезающая в темноте. Первые два-три пролета сливались с темной высокой
стеной.
вот услышал легкое шарканье на тротуаре, будто кто-то переминался с ноги
на ногу. Звук не повторился, но мне и одного раза было достаточно. Кто-то
стоял прямо под самой лестницей. Вряд ли это был обыкновенный лондонец,
стоящий там для того, чтобы подышать свежим воздухом. Не повезло бедняге,
что он там стоял, но это его уже не будет волновать после смерти.
Присутствие здесь человека не смутило и не встревожило меня. Он не
представлял ни угрозы, ни препятствия. Его присутствие, напротив, вызвало
у меня вздох удовлетворения и облегчения. Я рисковал в своих
предположениях, но я выиграл. Доктор Грегори поступил именно так, как я
рассказывал Шефу и Харденджеру. Я вынул нож, потрогал лезвие большим
пальцем. Узкое, как ланцет, и острое, как скальпель. Небольшой нож, но три
с половиной дюйма стали могут лишить жизни так же, как и самый длинный
стилет или тяжелая широкая сабля. Если знаете, куда бить, конечно. Я-то
очень точно знал, где ударить и как. С десяти шагов был вдвойне точен с
ножом, так же как и с пистолетом.
бесшумно, словно летящая в свете луны снежинка. Теперь можно было довольно
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Лондон Джек
Сапковский Анджей
Пехов Алексей