Чтение 37–й страницы книги ~Майор "Вихрь" (1944-1945)~

втроем. Ты, Степан и я. Удирать будем на машине Аппеля. У него ночной
пропуск.
- Этих ребят я сегодня отведу обратно в лес, а оттуда их перебросим к
нашим партизанам, так будет разумно. "Соколы" - большой отряд, я с ним на
связи, - сказал Седой.
- Хорошо. Экс отнесем на завтра.

НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ

Берг не любил свой почерк. Он понимал, что его каллиграфический почерк,
точные нажимы и неимоверно изящные соединения свидетельствовали о
несгибаемом канцеляризме его обладателя. Поначалу Берг гордился и своей
феноменальной памятью, и каллиграфическим почерком. Он возненавидел свой
почерк, когда до него дошел отзыв Канариса. Он пробовал изменить почерк,
но из этой затеи ничего не вышло: почерк вроде дефекта речи - рожден
заикой, ну, стало быть, заикой и помрешь. Реванш Берг брал в другом:
развелся с женой и пустился во все тяжкие. Как это ни странно, но расчет
его оказался точным, и по прошествии года о нем стали говорить не как о
канцеляристе, но как об удачливом донжуане, рубахе-парне, незаменимом в
компании мужчин человеке, если захотелось после дружеской попойки
где-нибудь повеселиться - у Берга всегда были наготове телефоны верных
подруг.
Но фюрер уволил Канариса в почетную отставку - адмиралу было поручено
руководить экономической войной абвер слили с ведомством Кальтенбруннера,
а управление кадров в ведомстве Кальтенбруннера выражало недоверие людям
морально не стойким. Останься Берг тем памятливым каллиграфом, каким он
был, - наверняка судьба вознесла б его в аппарате Кальтенбруннера. Он
делал ставку на вкусы Канариса, но пришел Кальтенбруннер - и Берг оказался
в Кракове, всего лишь в должности офицера 1-С (офицера фронтовой разведки)
группы армий "А".
Поэтому сейчас каждый свой шаг он перестраховывал с такой
тщательностью, которая в случае новых непредвиденных случайностей
гарантировала бы его, во всяком случае, от окончательного разжалования.
Разработку русской радистки он вел осторожно и неторопливо после пяти
бесед с Аней почувствовал, что скованность девушки прошла со дня на день
он ждал, что она примет его предложение и тогда он получит в руки связь, а
по
вязи уж куда легче идти на внедрение в подполье.
После каждой беседы Берг исписывал гору бумаги, восстанавливая каждое
слово русской радистки со скрупулезной точностью, - это был его
оправдательный документ. Более того, когда Берг почувствовал, что девушка
вот-вот "дозреет", он связался с шефом краковского гестапо. Крюгер приехал
к нему вечером, и они вдвоем просидели над материалами, приобщенными
Бергом к делу, условно названному "Елочка". Шеф гестапо одобрил
проведенную работу, и Берг сразу же попросил шефа позвонить руководителю
отдела А-2, с тем чтобы в дальнейших контактах, если они появятся,
руководство отдела А-2 оказывало помощь Бергу в разработке этой
перспективной операции.
Шеф гестапо спросил Берга:
- Послушайте, а не слишком ли жирная фигура для вербовки к красным
полковник Берг?
- Приятно слышать, - улыбнулся Берг, - что меня считают жирной фигурой.
Крюгер ответил:
- Ну, поймите меня правильно.
- Я понимаю вас верно, - ответил Берг, - я использую возможность шутить
в разговоре с человеком, понимающим юмор. Увы, это редкое качество... Мне
кажется, что, если им предложу свои услуги я и в случае если они это наше
предложение примут, тогда мы войдем в контакты с более высоким уровнем
заинтересованностей красных, чем ежели бы свои услуги им предложил
унтер-офицер. По тому кругу интересов и по тем вопросам, которые они могут
поставить передо мной, мы поймем их дальние планы, а не местные интересы -
полка или в лучшем случае дивизии, противостоящей нашей обороне на том или
ином участке фронта.
Шеф сидел задумчиво, поигрывал пригоршней карандашей, кусал верхнюю
губу и щурил левый глаз. Берг нажал:
- Если эта наша операция пройдет успешно, думаю, Кальтенбруннер
останется в высшей степени доволен нами.
Это было приглашением к танцу: Берг дал аванс на обоюдную славу.
Крюгер положил карандаши на стол и снял трубку телефона.
- Отто, - сказал он руководителю отдела А-2, - мы с Бергом задумали
интересную работу. Поднимись к нам, пожалуйста, мы обговорим детали.

"Около десяти часов, - записывал Берг, - мы сели ужинать. Радистка
учила меня, как надо заваривать чай. Она утверждала, что его нельзя
кипятить на плитке, а надо держать укрытым теплой тряпкой.
_Я_. Почему вы так думаете?
_Она_. Так делала мама. У нас в Сибири умели заваривать чай, нигде так
не могут чаевничать, как у нас.
_Я_. А кофе вы любите?
_Она_. Не очень. Оно горькое.
_Я_. Надо говорить "он".
_Она_. Это не по правилам грамматики.
_Я_. Придется поставить вам двойку по русскому устному. Я готов
доказать со словарями и учебниками мою правоту.
_Она_. Сдаюсь.
_Я_. Памятуя формулу Максима Горького: "Если враг не сдается, его
уничтожают", я бы загнал вас в угол.
_Она_. Я много думала над нашими разговорами.
_Я_. Ну и?
_Она_. Яне могу поверить вам. Мы однажды поверили вашему честному
слову.
_Я_. Кто это мы?
_Она_. Мы - СССР.
_Я_. Чьему слову вы поверили?
_Она_. Мы поверили честному слову немцев в тридцать девятом году".
(Кое-что Берг записывать не стал, потому что разговор был следующего
содержания:
_Берг_. Немцев ли?
_Аня_. Кого же еще...
_Берг_. Если мне не изменяет память, в одном из ваших партийных
документов, конкретно в докладе Сталина, было сказано: Гитлеры приходят и
уходят, а немецкий народ остается... Не надо путать одного человека и весь
народ.)
Всю дальнейшую часть беседы Берг воспроизвел полностью:
"_Она._ Если бы вы отправили сейчассточку моему командованию...
_Я_. Каким образом? Написать на конверте: "Москва, Кремль" и опустить в
ящик?
_Она_. Вы - разведчик, вы и придумывайте, как переправить.
_Я_. Ну хорошо, допустим, я отправил с одним из ваших пленных. Какой
смысл?
_Она_. Этого будет достаточно для моего согласия.
_Я_. Наоборот. Вам не поверят.
_Она_. Почему?
_Я_. Потому, что это немыслимое дело, чтобы полковник немецкой разведки
отправлял через линию фронта письмо с предложением сотрудничать.
_Она_. Есть возможность связаться с командованием и не переправляясь
через линию фронта. Зачем же исключать такую возможность?
_Я_. Ну что ж... Интересно... Хотя очень опасно. Если вы провалитесь
здесь - вы или ваши здешние руководители, - тогда, скорее всего, вы
попадете в руки гестапо. И там вас выпотрошат: гестапо - это отнюдь не
армейская разведка.
_Она_. Вы ошибаетесь. Здесь я могу дать вам любую гарантию.
_Я_. На будущее: старайтесь быть аналитиком. Подчиняйте эмоции разуму.
Все не так просто, как вам сейчас представляется. Все значительно сложнее.
_Она_. Вы правы. Но только чрезмерное усложнение так же опасно, как и
упрощение. И не столько опасно, сколько смешно.
_Я_. Я готов встретиться с вашим человеком и передать ему весточку от
вас. Могу передать ему - в порядке аванса - интересующие вас документы и
принести от этого вашего человека сообщение: передал я документы или нет.
_Она_. Какие документы вы можете передать? Я. Пожалуйста, на выбор:
дислокация частей гарнизона, планы перемещения войск.
_Она_. Это может быть дезинформацией с вашей стороны.
_Я_. Конечно. Все может быть. Все может быть, если никому не верить. В
общем, видимо, наш разговор следует считать несостоявшимся. Я спасу вам
жизнь, я отправлю вас в лагерь. Но давайте больше к моему предложению не
возвращаться.
_Она_. Почему же... Я, между прочим, могу сообщить вашему начальству о
ваших предложениях.
_Я_. Это нецелесообразно по трем причинам: во-первых, вам не поверят,
во-вторых, это будет стоить вам жизни, и, в-третьих, я уже никогда не
смогу попробовать помочь вам в вашей борьбе.
_Она_. О том, чтобы вы связались с нашими людьми здесь, не может быть
речи: они ушли со своих явок, и я не знаю, где они могут быть.
_Я_. Вы хотите, чтобы я перебросил вас через линию фронта?
_Она_. Конечно.
_Я_. Значит, вы согласны поехать на радиоцентр?
_Она_. Сначала я хочу посмотреть, какую дезинформацию мне придется