Чтение 38–й страницы книги ~Меч Скелоса~

киммериец уронил свое тело наземь, поворачиваясь в падении и ударяя лампой
вверх. Его бок пронзила острая боль, и он заворчал. Но снова его
металлическая дубинка ударилась о нацеленный для убийства, никем не
направляемый меч.
Конан внезапно ухмыльнулся, припомнив, что сказал Зафра, и эта его
гримаса вызвала у мага страх и даже ужас, потому что это была жуткая,
свирепая ухмылка хищного зверя. Конан, качнувшись, вскочил на ноги и
бросился бежать - и не к Зафре. Он побежал к двери, ведущей в дворцовый
коридор!
Секунды, отсчитываемые капельками воды, казались ему минутами по его
спине бегали мурашки. Он пробежал три шага, четыре, еще один - и швырнул
лампу вправо, а сам нырнул влево. Он был всего в двух шагах от большой,
обшитой панелями двери он решил, что ни за что не успеет добежать до нее,
ибо этот ужасный безмозглый клинок должен был лететь острием вперед ему в
спину.
Так оно и было. И на этот раз меч подлетел так близко и преследовал
свою убегающую жертву с такой скоростью, что не повернул в воздухе вслед за
ней. Вместо этого он вонзился в дверь с такой силой, что острие клинка
полностью ушло в дерево: на дюйм или даже больше. Конан, молча и даже не
взглянув на Зафру, снова вскочил на ноги - и пока жуткий, наводящий
суеверный ужас меч высвобождался из потрескивающего дерева, киммериец
схватился за бронзовую ручку, рванул на себя дверь - и выскочил в коридор.
"Ну что ж, меч не остановится, пока не убьет?" - подумал он с ужасной
мрачной ухмылкой и дернул дверь к себе. Она с грохотом захлопнулась. Он
стоял, тяжело дыша, держась за ручку, прислушиваясь к тому, как бурчит в его
пустом животе - и ожидая крика из комнаты колдуна.
А потом послышался вопль, закончившийся хриплым горловым бульканьем, и
Конан понял, что карьера молодого волшебника пресеклась задолго до того, как
у того появилась возможность состариться в своем ремесле, не говоря уже о
захвате тронов.
- Эй, стой!
Этот голос и взгляд, брошенный в ту сторону, откуда он раздался, и
показавший приближающегося дворцового стражника, помогли Конану принять
решение. Он раздумывал, хватит ли у него смелости войти в комнату мага и
попытаться завладеть мечом - теперь, когда тот уже нашел себе жертву. "Что
ж, - подумал он, - теперь мне остается либо это, либо бегство нагишом по
коридорам королевского дворца, - где я буду почти таким же неприметным, как
слон в медвежьей яме!"
Он распахнул дверь, влетел в комнату и захлопнул дверь за собой. Прошло
всего лишь несколько секунд, прежде чем об нее ударилось чье-то тело: Шип
Хана ускорил свой бег! Конан не остановился, чтобы вглядеться в худощавое
тело, неуклюже распростершееся на красивых плитках пола. Оно не шевелилось.
Не шевелился и стоящий над ним торчком меч, глубоко вонзившийся в грудь
Зафры.
- Чуть влево от середины, - пробормотал Конан, чувствуя, как его рука
покрывается "гусиной кожей", но тем не менее протягивая ее к рукояти этого
заколдованного клинка. - Действительно, прекрасный меч! - его ладонь
сомкнулась на рукояти. Та не шелохнулась. Казалось, это всего-навсего
обыкновенный меч. - Что ж, Зафра, он не смог послужить тебе так, как ты
ожидал, - возможно, он послужит Конану!
Действительно, прекрасный меч он так глубоко вонзился в нижнюю часть
груди Зафры, что Конану пришлось упереться ногой в тело лежащего навзничь
мага, чтобы вытащить клинок.
Дверь распахнулась, и в ее проеме появился коренастый солдат в шлеме,
латах и с мечом в руке от того, в чем можно было узнать труп Волшебника
Замбулы, к нему обернулся обнаженный человек, в чьем огромном кулаке тоже
был зажат меч и чьи глаза и рычащий рот были глазами и ртом несущего смерть
зверя.
* * *
Конан, облаченный в шлем и надетые поверх кожаной туники латы одного из
Хан-Хилайим, шагал по внутреннему коридору замбулийского дворца. На боку у
него висел меч Зафры - несмотря на то, что его клинок распорол
принадлежавшие охраннику ножны из тисненой кожи, натянутой на тонкую, легкую
деревянную рамку. В руке Конан держал половину буханки хлеба, умело
стащенную с проносимого мимо подноса, - так, что несшая поднос служанка даже
ничего и не заметила. Это был хлеб из перебродившего теста - хлеб для
изнеженного обитателя дворца в изнеженном городе, - и Конан был рад этому,
потому что такой хлеб можно было проглотить за один присест, а его
невесомость не позволила той, у кого он был украден, что-либо заподозрить.
"Или, возможно, она поняла, но ей было наплевать, - думал Конан. -
Хан-Хилайим, без сомнения, очень часто делают именно то, что им хочется. Что
ж... вам недолго осталось, вы, подонки, которые служат подонку! А! Это,
должно быть, та самая дверь".
Это действительно была она, и ее никто не охранял.
Она открывалась в подземелье, и изнутри, рядом с ней, горела на стене
единственная головня. Внутри и внизу была Испарана, как он и ожидал. Или,
возможно, он помнил без сомнения, именно здесь Зафра пытал его самого.
Теперь он...
К несчастью, Испарана была не одна. При виде ее Конан на мгновение
забыл об осторожности, и когда он шагнул через площадку к лестнице, ведущей
в подземелье, где лежала Испарана, он услышал судорожный вздох и, рывком
повернувшись, увидел двух Шипов Хана. Они стояли, глазея на нее, - сволочи!
- здесь, наверху, слева от двери, а он, направляясь вперед и вправо,
прошагал как раз мимо них. Сгибая колени в боевую стойку, он схватился
одновременно за рукояти меча и кинжала и изготовился к атаке.
Двое Шипов казались озадаченными.
- Что это ты, по-твоему... - начал один из них, но Конан забыл, что на
нем их форма. Он сделал то, что было крайне неожиданно для них и совершенно
нормально и даже характерно для него: он атаковал этих двоих солдат.
Тот, кто начал говорить, более молодой, потерял половину плеча при
встрече со взлетающим мечом Зафры, а второй получил удар кинжалом в живот
прежде, чем успел взмахнуть своим клинком. Первый, без сомнения, остолбенев
от шока, нашарил и вытащил свой собственный меч, - хотя его лицо было белым,
а перерубленная рука повисла, как потрепанное алое знамя.
- Ты отважный сторожевой пес недостойного хозяина, - сказал Конан, - и
это меня почти огорчает.
Он сделал обманный выпад мечом - удар, который солдат отразил своим
клинком, - и взмахнул вперед левой рукой.
Кинжал переломился, ударившись о кольчугу. Конан проклял хана, который
одевает своих избранных стражников в прекрасные одежды и доспехи,
одновременно вооружая их оружием, непригодным даже для разрезания запеченной
курицы, и сердито лягнул противника в пах. Бедняга застонал, согнулся
пополам, потеряв равновесие, когда его искалеченная рука качнулась вперед, и
свалился с края площадки, ударившись о плотно утоптанную землю в двадцати,
или около того, футах ниже. Конан, не торопясь, вгляделся в распростертое
тело. Оно не шевелилось. Киммериец повернулся, торопливо подошел к лестнице
и спустился по двадцати и пяти ступенькам в эту мрачную камеру, обитель
невыразимого ужаса и разложения.
Только приблизившись к обнаженной, связанной женщине, Конан обнаружил,
что Испарана в подземелье не одна.
Хозяин этого продымленного, забрызганного кровью царства боли отдыхал
от своих трудов, прикорнув на подстилке у задней стены. Теперь Конан увидел
его в первый раз палач Балтай был человеком такого же мощного телосложения,
как и сам Конан, с такими же длинными руками и, возможно, таким же сильным,
но с более заметным животом. Как и киммериец, он был вооружен и мечом, и
кинжалом. Разница была в том, что его большой нож не был сломан.
- А ты здоровущий, - сказал он гортанным и в то же время странно
высоким голосом, - так ведь?
Конан не подумал о том, чтобы отдать приказ волшебному мечу Зафры. Не
стал он и ждать, пока хозяин камеры пыток нападет на него. Он подбросил
сломанный кинжал в воздух и воткнул меч в земляной пол как раз вовремя,
чтобы поймать кинжал правой рукой. Плевать ему на порезы он взмахнул рукой
назад, вперед, и рукоять и около трех дюймов неровно обломившегося клинка
все еще были в воздухе, когда его ладонь опустилась на рукоять меча. Весь
странный маневр длился какие-то секунды. Это был акт отчаяния Конан не
хотел тратить время, встретившись лицом к лицу с человеком такой силы, с
такими длинными руками, и к тому же лучше вооруженным, чем он сам.
Он бросил кинжал не в голову Балтая, а в его грудь, предположив, что
палач не сможет двигаться настолько быстро, чтобы успеть увернуться, - не с
этим хорошо откормленным брюхом. Он оказался прав. К тому же палач Актера
сделал неверное движение: он нырнул вниз, подставляя таким образом лицо
летящему снаряду. Рукоять сломанного кинжала тяжело и с громким звуком
ударила его в рот. Палач зарычал от боли и потрясения его губа была
разорвана, и один зуб сломан из обоих глаз потекли слезы, вызванные не
рыданиями, и он ослеп, пусть всего на мгновение. Этого хватило.
Меч Конана, выдернутый из земли согнутой вбок рукой, взлетел
вертикально вверх и распорол брюхо Балтая от пупка до грудины. Разрез был
неглубоким, но болезненным, длинным и кровоточащим. Клинок, оставляя за
собой кровавый след, продолжал двигаться. Не задев лица палача, он взлетел
над его головой, и Конан шагнул вперед, обращая свое движение и опуская
клинок вниз. Великолепный меч Зафры рассек череп замбулийского мастера
пыток.
- Слишком плохо, - пробормотал киммериец. - Было бы приятно испробовать
на тебе твои собственные штучки, жирная свинья!
- Прекрати... разговаривать с покойником, - с некоторым трудом
выговорила связанная женщина, пытаясь освободиться, - и разрежь на мне
веревки. Я достаточно долго ждала тебя, ты, ворующий верблюдов кимрийский
пес-варвар с куриными мозгами.
- Киммерийский, черт возьми, киммерийский, - отозвался Конан, разрезая
веревки и восхищаясь про себя ее мужеством. Ей пришлось кое-что вытерпеть, и