ползать по полу - с другой стороны двери. Ты не пробовал заколачивать гвозди
затылком? Ощущение примерно такое же...
сказал Влад. И, встретившись с ним глазами, Анжела вдруг быстро-быстро
начала собираться.
***
третий день ему стало холодно посреди жарко натопленной комнаты; он
проглотил заранее заготовленную таблетку, выпил чая с лимоном и лег в
постель.
какие-то уловки, позволяющие смягчить приступ. Влад пил разогретое вино,
глотал сердечные и сосудорасширяющие, потом принял снотворное - но сна не
было, был полусон-полубред, ему виделась Анна, идущая поутру в ванную, в
коротеньком халатике, с голыми ногами. Влад догонял ее, Анна оборачивалась -
и оказывалась Анжелой, и Влад хватал ее, желая мять, как пластилин. Теперь,
когда он полностью осознал свою незримую зависимость от Анжелы, причиняемые
узами страдания перестали быть безличными. У его боли было лицо Анжелы,
грудь Анжелы, ноги Анжелы; ощущение было такое, будто он людоед и хочет ее
съесть. Потом, вынырнув из короткого забытья, он оказался уже сатиром - ему
хотелось Анжелиного тела, хотелось насиловать еще и еще, раздавить собой,
разъять... Потом Анжела привиделась ему в виде бесконечного ряда стеклянных
статуй. Он шел вдоль этого ряда и бил стекло железной палкой, очередная
статуя рассыпалась осколками, но Анжелы не становилось от этого меньше.
Следующая статуя бесстыдно улыбалась, Влад шел к ней и бил своей палкой,
рука немела от напряжения, а за разрушенной статуей вставала еще одна, и
еще... Вдребезги...
часы; было полчетвертого, но за окнами стояла темень, значит, полчетвертого
ночи...
небрежным; от того, каким он откроет дверь, зависит очень многое. Зависит,
может быть, их будущее.
поскорее распахнуть ее, сейчас этот кошмар закончится, сейчас...
руки дрожали. Влад растер лицо полотенцем; на краю ванны лежала забытая
Анжелой мыльница. Картинка перед глазами странно подергивалась, и потому
казалось, что мыльница ползет, перебирая короткими красными лапами.
выл.
день, с головы до ног пробежала полна абсолютного счастья, младенческого,
животного, физиологического. Где-то звенели колокольчики... где-то пели
птицы. Солнечный луч касался щеки. Тепло, легко, секунда длится до
бесконечности, дождевая пыль под оранжевым фонарем застыла, как брызги на
стекле, время не течет...
мелкий дождик, ранняя весна. Женщина в мокрой шубе, вызволяющаяся из
Владовых объятий.
глянула на стоящего в дверном проеме мужчину:
два, - и зашагала пешком к автостанции. Пешком, на высоченных каблучищах,
под дождем.
***
не чувствовали. Теперь каждый день превратился в новый раунд молчаливой
схватки. Если раньше соединявшая их цепь провисала, создавая иллюзию
свободы, то сейчас узы напряглись, натянулись, и состояние, в котором
пребывали и Влад и Анжела, сильно смахивало на унизительное рабство.
убирал во дворе, вскапывал газон, надеясь почему-то, что боль в ладонях и
мышцах пересилит внутренний зуд, желание немедленно видеть Анжелу. Первые
несколько раундов она проиграла подчистую - сама явилась к нему, и даже
раньше, чем ожидалось; зато потом она вдруг исчезла, и Влад, прождав ее день
и ночь, малодушно сдался. Он сел за руль и поехал разыскивать гостиницу
"Турист".
табличкой "пятьдесят два", Влад не сразу узнал этот голос, и ему показалось,
что он ошибся номером. - Дверь...
пуговица. Та долго перебирала ключи, встревоженно прислушиваясь к голосу
постоялицы, с придыханием повторявшей: "Дверь! Дверь!" Казалось, женщина в
запертом номере пребывала в любовном экстазе; возможно, на ум горничной как
раз и взбрела какая-нибудь непристойность, она даже слегка сопротивлялась,
когда Влад, мягко оттеснив ее плечом, ринулся в ванную.
встречей - все короче и короче... ,
опутывала капроновая бельевая веревка, причудливое макраме, сплетенное между
живой женщиной и чугунной сушилкой для полотенец. Влад подумал, что будет,
если горничная увидит эту дикую картину; он обернулся, загораживая Анжелу
собой:
Влад обернулся к Анжеле; по-видимому, на создание произведения искусства,
привязавшего ее к батарее, ушел не один час. - Возьми. В комнате. Ножницы, -
сказала Анжела тихо.
заметил, что в маленькой комнатке все перевернуто вверх дном; взялся резать
веревку, но слабосильные ножницы не были предназначены для поединков с
бельевым шнуром. Капроновые концы лохматились, делаясь похожими на
некрасивые цветы; ножницы тупились и увязали. Намертво затянутых узлов было
штук двести; Влад наконец закончил кромсать веревку, и Анжела сползла на
синий кафельный пол.
и она его таскала, отключившегося после чашки чая "с сюрпризом"...
спина болит. У меня ноги замерзли. У меня...
разыгрывать героиню. Она усмехнулась:
пристегнусь к батарее. И ты приползешь ко мне на поклон, как сегодня. Ты
будешь приползать ко мне всегда.
скрашивает горечь поражения... если это поражение.
раскинула руки:
с собственным мочевым пузырем. Он считает унизительным ежедневную
потребность писать... и потому держится до последнего. А потом бежит в
сортир с выпученными глазами. Вот на кого мы похожи, дорогой мой господин
литератор... Почему ты не пришел вчера? Вчера же ты уже был "хорошенький" -
почему ты не приехал, это ведь не так далеко? Ждал, чтобы я приползла к тебе
на пузе? Тебе нравится, когда я перед тобой ползаю? Приятно, на сердце
тепло? Правда?
Угостила бы тебя вином. Мы посидели бы, поговорили, как люди...
его привязала...
собиралась по-настоящему его привязывать. Так, поигралась...
краснота полосок оттенялась свинцовой синью.
договоримся. Каждые три дня, на перекрестке трассы и Дачной улицы... В
двенадцать ноль-ноль. Чтобы по-человечески жить. Давай?
***
показывать его Анжеле). Каждый третий день в нем был обведен шариковой
ручкой. Вся жизнь распалась на микропериоды, исчезли понедельники и субботы,
стерлись все числа месяца, осталось только "раз-два-три", меланхоличный
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Конюшевский Владислав
Андреев Николай
Прозоров Александр
Апраксина Татьяна