Чтение 38–й страницы книги ~Иножитель~

завсегдатаям. Однако перед самым спектаклем барышников у театрального
подъезда не оказалось. Билеты словно были заранее скуплены кем-то даже у
них.

Первый акт трагедии прошел благополучно, и публика, видимо, была
довольна.

Но во время второго акта, когда зашла речь о невеждах, противящихся
всему новому, что отнюдь не было направлено в адрес священнослужителей,
однако отцы церкви вполне могли бы узнать в представленных на сцене
невеждах себя, в зале поднялся необычайный гвалт. Какие-то люди вскакивали
с мест, бросали на сцену припасенные гнилые яблоки, тухлые яйца, свистели
и кричали, требуя прекратить святотатственное представление.

Надо ли говорить, что крикуны были достаточно пьяны и, видимо,
набирались по кабакам. Снова Сирано оказался перед пьяной толпой в сотню
человек, потерпев на этот раз поражение.

Продолжать спектакль не было никакой возможности.

Монахов, конечно, никто не видел, а крикуны стали требовать деньги
обратно.

Тогда разгневанный Сирано, которому касса уже вручила выручку, тут же
в зале стал раздавать свои деньги в обмен на клятву тянущих за ними руки
пьянчуг, что они никогда больше не посетят ни одного из его представлений.

Но представлений трагедии "Смерть Агриппы" больше не состоялось.

Какая-то сила принудила церковного цензора, аббата Монсье, запретить
дальнейшую ее постановку.

Сирано де Бержерак снова потерпел полный крах.

Люди, его современники, не желали слышать о своем невежестве, хотя бы
говорилось о делах столетней давности.

Мольер негодовал.

Друзья Сирано не решались даже утешать его.

Мать его, госпожа Мадлен де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак, украдкой
плакала, а младший Бержерак готов был подраться с кем-нибудь, но не
решался из-за старшего брата.

К Сирано подошел профессор Гассенди.

Он сильно постарел, полысел, но не носил парика, и взгляд его был
острым, как прежде.

- Друг мой, - сказал он. - Когда-то вы убедили меня в своем таланте и
энергии. Увидев вашу трагедию еще на репетиции, я понял ваш замысел,
который не устраивает псевдомудрых святош. Но помните, если актеров,
произносящих ваши слова с подмостков, можно заглушить свистом, то
написанного пером никогда еще не удавалось даже полностью сжечь.
Что-нибудь да оставалось, что можно размножить. Мысль, воплощенная в
трактат, неистребима.

- Благодарю вас, профессор. Я по-прежнему ваш ученик. Я верю, что
написать на бумаге надежнее, чем вырубить в камне.

- Тогда вы знаете, как вам поступить, - закончил Гассенди.

Герцог д'Ашперон, бывший свидетелем раздачи Сирано всех своих денег,
предложил поэту снова вернуться к нему на службу, но Сирано отказался, он
дал слово жить с матерью и не мог нарушить его. Герцог ответил, что
уважает его решение. Ноде протянул Сирано свой кошелек, но не решился
настаивать, едва увидел, с каким лицом Сирано вернул ему его обратно.

Кола Лебре нашел минуту, чтобы шепнуть Сирано:

- Если бы жив был наш кюре, он аплодировал бы твоей трагедии. Найдешь
денек, приезжай ко мне в Мовьер, мы половим с тобой рыбу в Сене. Вечерами
бывает прекрасный клев.

Сирано молча обнял друга.

Старый капитан, поглаживая седые усы, сказал на прощанье:

- Жаль, отказались вы от шпаги, господин де Бержерак! Было бы совсем
неплохо проткнуть кое-кого в назиданье.

Стоявший тут же молодой граф Шапелль де Луилье добавил:

- Твой первый секундант был бы рад, если бы ты оказал ему такую честь
еще раз!

Герцогиня де Шеврез и графиня де Ла Морлиер уехали, не простясь с
освистанным автором злополучной трагедии.

Глава третья

ИНОЙ СВЕТ

На Луне, на ином свете,

Себя увидим в ином свете.

Сїиїрїаїнїої дїеї Бїеїрїжїеїрїаїк

Нужно было обладать редкой волей и одержимостью, чтобы, потерпев
фиаско с трагедией "Смерть Агриппы", не пасть духом и снова взяться за
перо.

Поселившись в доме у матери, бережно расходуя скудные, оставшиеся от
отца средства, Сирано де Бержерак принялся за работу.

В общей комнате, где на полках посуда потеснилась ради нужных Сирано
книг, он сидел за покрытым скатертью столом с поставленным на нем
переносным пюпитром, освобождая место в часы трапез.

Одетый в дешевый халат, прикрыв "комнатной шляпой" облысевшую голову,
без надоевшего парика, он писал страницу за страницей, откидывался на
высокую спинку кресла, перечитывал их, порой заливаясь громким хохотом, и
снова писал.

Для него это был поединок с толпой врагов Добра, среди которых видное
место занимали церковники. Требовались особые приемы, чтобы не дать им
повода наложить на его новое творение запрет, как на злополучную трагедию.

И, как былой опытный боец, он наносил противнику удары "шпагой
слова", парировал "встречные выпады", применяя обезоруживающий,
разоблачающий прием, переходя в наступление, чтобы сразить Зло.

Мысленно советуясь с Тристаном, он тщательно продумал всю стратегию
"литературного боя", выбрал для поединка "место" (тему), вызвал на поле
"секундантов" (ценителей), толпу же зрителей (читателей) привлек событиями
интригующе невероятными, чему, однако, можно и поверить.

Тристан, Тристан! Ты предостерегал от всего правдивого, что сочтут за
бред умалишенного! Людей, воспитанных на бездумной вере, нелепое способно
позабавить, но не отвратить от книги. Чтобы сделать ее для них
достоверной, надо перемешать забавный вздор с тем, что уже есть на Солярии
и когда-нибудь будет на Земле!

Так пусть же все начнется с этой планеты, мой незабвенный Демоний!
Неважно, был ли я там вместе с тобой или только слышал от тебя о ней!
Волей моей фантазии читатель полетит со мной на другую планету! Впрочем,
не на Солярию, куда надо проникать через "черную дыру", проходя "полюс
Вселенной", бесконечной, но замыкающейся в одной этой точке, что так
убедительно показано тобой и чего, увы, не понять не только верным
католикам, но даже и вольнодумцам!

В межзвездной пустоте сомневался сам великий Декарт, чьи книги
пришлось защищать от необузданной толпы у разожженного костра. Небосвод
представлялся философу жидким, а небесные светила на нем - вихрями! Как же
поверить в бездонную пустоту, разделяющую планеты! Придется выбрать цель
более близкую - как бы висящую в воздухе над нашей головой Луну, всем
знакомую и, казалось бы, доступную!

Если на Солярии существует иной мир, то пусть на Луне перед читателем
предстанет "иной свет", где все как бы "наоборот", "вверх ногами", как в
зеркале с увеличительным стеклом телескопа Галилея. И пусть этот "телескоп
воображения" позволит под видом "Иного Света" посмеяться над злосчастным
земным миром!

Выбрав литературное оружие, Сирано вступил в поединок со Злом.

Он начал с путешествия в Новую Францию, однако из предосторожности
избегая упоминаний об аутодафе в горах и поднявшейся из костра башне, что
уже было признано ересью, Сирано решил посмешнее рассказать о невинных
банках с росой, которую будто бы притягивает Солнце, как поверил тому в
Квебеке губернатор Канады, вице-король и мальтийский рыцарь Монманьи.
Мудрый читатель посмеется, глупец же, обладающий правом запрета, не
додумается им воспользоваться.

А вот из Новой Франции на Луну Сирано отправился точно так, как
взлетел в межзвездном корабле вместе с Тристаном, с помощью
многоступенчатых ракет, собранных в пакеты по шесть штук, воспламеняющихся
последовательно ряд за рядом. И опять-таки ради маскировки он приписал
установку ракет на предназначенном для полета сооружении безответственным
солдатам. (Какой с них спрос!)

Однако лишь читатель конца двадцатого века, когда человечество выйдет
в космос, в состоянии оценить точность и реальность описанного способа
путешествия в межпланетном пространстве.

Не упустил Сирано момента, когда путешественник теряет свой вес из-за
ослабления земного притяжения по мере удаления от Земли, предвосхитив
закон, сформулированный столетием позднее великим Ньютоном!

Сирано не слишком заботился о правдоподобии "прилунения", сразу
ошеломив читателя тем, что на Луне он якобы попал в "земной рай", где до
изгнания жили Адам и Ева. В чудесном месте и прилунение могло быть вполне
чудесным!

В "земном раю" на Луне Сирано сталкивается с библейскими персонажами,
скрыто насмехаясь над тем, что они якобы взяты "живыми на небо".

Озорная склонность юного Сирано, потешавшегося на выпускном экзамене
над самим кардиналом Ришелье, проснулась в нем вновь, и он издевательски
представляет колесницу Илии-пророка, катящуюся с громом по небу, в виде
железной повозки, поднимаемой в небо подбрасываемым с нее вверх магнитом.
Отлично понимая, что не может человек поднять сам себя за волосы, приписав