Чтение 38–й страницы книги ~Кольцо Афродиты~

-Чо "но"! Ты уeбешь отсюда когда-нибудь?

-Но.

-Блядь, старая клизма! Оглохла, падаль?

-Но... а?

-Хуй на.

Старушка сделала погромче.

-Блядь, выруби свой говорящий ясчык!

-Ось?

-Дура. Говорясчий ящик вырубишь, блядь, или нет?

-Но.

-Не спорь с бабушкой,- раскрыла наконец рот Дина.- Она плохо слышит.

-Зато жрет хорошо.

-Но.

Под шумок я прислонил Дину к бабкиному креслу и, глядя на ейный затылок
(динкину, то есть, жопу), вспомнил про свово деда. Тот, пидор, ходил на
лося с голыми руками.

ЛИРИЧЕСКОЕ АТСТУПЛЕНИЕ
(КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО АТСТУПЛЕНИЯ)

А на протяжении нашей с Диной любви бабка пялилась в телевизор,
восторженно поклацивая вновь обретенной челюстью.

ОН БЫЛ ЛЕСБИАНКОЙ СТЕПНОЮ,
ОНА Ж ВОДОЛАЗОМ МОРСКИМ

Первым делом я наведался в редакцию. Редакция была пустынна и гола: счез
даже патрет Ульяныча (не то Надеждина, не то Тупойблядиленина). Сейфы были
опечатаны, столы изрезаны неприличными, на мой взгляд, словами. В уголке
валялись разбитые яйца Аркалия. "Это ж с какой НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ силой нужно
было бить по ним!"- восторженно подумал я.

За объяснениями я отправился к дяде Володе. Дядя Володя, голый по оба
пояса, парил в тазу ноги.

-Халло, дядька.- сказал я.- Паришь ноги?

-Парю. Блядский Аркадий. Такие у него яйца твердые... Корунды какие-то.

-За что ты его?

-За все. Газету нашу закрыли, счет в банке заморзили, племянник у меня
долбоебом растет.

-А нас из дома выселяют,- пожаловался я.

-Ну, вот,- прокряхтел дядька, потирая ноги.- Мало я его бил. Ты уж
извини, племянник, не знал.

-Да хули,- говорю.

-Не-не,- говорит дядька,- это нельзя так оставить. Нам нужно выпить.

Он окончательно выпорхнул из тазика и поскользил на мокрых ногах на
кухню. На кухне он смастерил бутылку водки ("Банионис", 0,7), и мы
сподобились пить.

Пиздатая, вопче, была водка. Не то что "Лев, говнюк, Толстой".

-Кто газету закрыл-то?- говорю.

-Власти, ехать их в жопу.

-Вот и меня - они выселяют.

-Суки,- равнодушно сказал дядька.

С этим трудно было спорить.

-Чем теперь подумываешь заняться?- спросил я, и сам же ответил.-
Переeду на другую квартиру.

-Переeзжай ко мне,- предложил дядька.- Ток чур - бап не таскать.

-А я разве таскал?- удивился я.- Они сами за мной таскаются. Суки.

-А я,- говорит дядька,- терь стихи писать буду.

-А умеишь?

-Но.

-Я тож,- сказал я.- Написал вчерась стихотворенье. О чем - не пойму.
Слуш.

-Слушаю.

-"Я пижжу чернага дрозда Нагой и у ниво Растет махнатыя пизда А больше
ничиво".

Стихотворение кролика,- почему-то объяснил я.- Кроличек маленький,
ушками прядет, а ножками так и сучит.

-Хорошие стихи,- задумчиво произнес дядька.- Особенно впечатляют
"нагой" и "махнатыя". И - как финал безнадежности - "ничиво".

-Баньши,- сказал я.

-Чо?

-Через плечо.

-Ладно,- говорит дядь Володя слегка нервно,- иди отсюда.

-А когда к тебе можно переeхать?

-Да никогда, пожалуй. Тут тебе не публичный дом.

Я обиделся и ушел. А сам думаю:"Скверный у меня дядька. Пойду-ка я к
Марфе".

-Ты?- удивилась она.

-Жопой дергаешь цветы,- зарифмовал я - по-моeму, страшно смешно.

-Ну, входи, покойничек.

Я вошел. И чего она "покойничком" обзывается, лесбианка?

Тут же на меня слюняво накинулась ее собачка - ебучая левретка.
Отправив прицельным пинком суку в гостинную, я повернулся к Марфе.

-Твоих рук,- говорю,- работа?

-Ты о чем?

-Ну, это... Ми тибя придуприжьдали, а ви ни слюшали,- спародировал я
Тихона.

-А... Но, то - да. Буди там заложон атель "Марфа-Посадница".

-Сука,- говорю,- пааная.

-Бомж,- отвечает она.

Что мне было на это ответить? Схватил я ее и потащил в постель.

-Гошенька, Гошенька,- запричитала она.- Первая, блядь, встреча -
последняя, на хуй, встреча...

-Вторая,- напомнил я.

Белье на ней было своеобразное. И не белье даже, а так - набор кожанных
ремешков.

-Пазор,- говорю,- сиськи свисают.

А она, сука, запускает руку под кровать и вытаскивает оттуда плеть. Ну,
тут мне совсем все ясно про нее стало. А она меня, как ни в чем не
бывало,- плетью по спине. Уж это-то мне совсем не понравилось. Забрал я у
нее плеть, да как дам ногой по грудям. Думала, дура, что я с женщиной не
справлюсь.

-На кого,- говорю,- плеть подымаешь? На мужчину, Царя, соответственно,
Природы?

Хотела она еще что-то сказать, но тут я ее рукой за челюсть ухватил и
на себя потянул. И вылезла проклятая челюсть изо рта! Так я узнал главный
секрет Мафии.

Короче, дал я ей хорошенькой пизды, а потом - в отместку - выeбал. И
уже тогда говорю спокойно:

-Поду скупнусь.

Схватил левретку подмышку и пошел в ванную. Пустил воду и стал думать,
что мне с проклятой левреткой делать. Вспомнил вдруг Ваню Тургенева, Муму,
хуе-мае-э, думаю, тут и думать нечего. Бросил левретку в воду и веслом
огрел.

Пошла, родимая, камнем. Просто сердце радуeтся. Сам уж в воду не полез
- ну его на хуй, с дохлой левреткой купаться. Выключил воду и вдруг
слышу-Марфа кому-то по телефону говорит: так, мол, и так, получен ишалон
онаши, но требуeтся транспорт- перевезти на гошину квартиру.

"На мою?"- вздрогнул я. Но так как наши Писатели пишут "г" и "ч"
одинаково, то даже не знаю, что я сделал. Во всяком случае, вышeл я из
ванной вполне удовлетворенный. И только потом вспомнил, что Гоша - это не
я, а Жора. Смотрю - а Марфа кладет трубку и подозрительно говорит:

-Волосы у тебя сухие. Пачиму?

-Патаму,- говорю.- И не купался я вовсe, а собашку твою мачил. А потом
думу себе: ну-во на хуй - с собачий падалью плавать.

-Мими?

-Муму.

-Блядь, где Мими?

-Погодь,- говорю,- ща притараню.

Выловил в ванне трупец, принес Марфе. Та зашлась. Пока она рыдала, я ея
исчо рас выэбал. И очень дажа проста.

Марфа по обыкновению ушла в отключку. Тады я забросил трупец Мими на
шкап, а сам решил поинтересоваца, каму ш она, Марпа, звонила. Сымаю
трупку, дручу "рипит". А оно в ответ рипит. А после мусской голас снемаит
трупку и грит:

-Власти слушают.

Тут мне ваще хуева стало. Сток я секретофф взнал за 1 день!

И понял я, шо протиф них не папреж. Оне - Власти, Мафия - фсе вместе, а
я - 1.

Ушел я срочно к себе домой. В полутемном коридоре Сидорыч, попукивая от
натуги, делал вид, шо моeт пол.

-Ты тряпкой не возюкай,- зарычал на него я. Очень злой был.

-Здрастуй, Гошенька,- улыбнулся в ответ Сидорыч.- Ноне - чую - особый
день.

Ноне чот произойдет.

-Говори,- говорю.- А то - помяни мое слово - по яйцам получишь. Уж в
больно удобной позе ты тут стоишь.

-Не, Гошенька, не стучи меня по яйцам, а дай мне свою старенькую