Чтение 38–й страницы книги ~Тени войны~

Каан -- на мголезском языке означает особый цвет неба, когда Бонакус
только- только показывается на горизонте после длинной ночи.

Ахха был счастлив с молодой женой. Своей сухой коричневой ладонью он не
отрываясь гладил свою Каан по шелковистым волосам или круглому плечику.
Стоящие подле императора Моххад, Заппа, Сейк и другие приближенные, на коих
распространялась милость императора, с завистью который уже день наблюдали
за божественным и его молодой женой.

Анупа-Каан спокойно и, казалось, безразлично принимала ласки старика и
лениво пожевывала сладости, уставясь в одну точку. Раза два или три за день,
в зависимости от количества государственных дел, Ахха вставал со своего
кресла, глаза его делались маленькими и блестящими, как у крысы,
наткнувшейся на падаль, и он поднимал с подушек и уводил в спальню свое
сокровище.

Спустя час или чуть больше они снова появлялись. Подруга императора
сонно ложилась на подушки, тщательно взбитые в ее отсутствие, а Ахха, бодрый
и помолодевший, заводил любимые разговоры о войне, легко решал суд и споры,
много шутил.

Когда стражники ввели Мориса, император сидел в кресле,
полуразвалившись, держа в правой руке чашку с зе и о чем-то беседуя с
Моххадом. Другая рука Аххи по- хозяйски оглаживала грудь Каан.

Все повернулись на вошедших, в том числе и император. На его неприятно
довольном лице появилась кривая улыбка.

-- Что я вижу? Наш строптивый Морри пришел просить прощения?!

-- Нет, божественный, моя вина так велика, что я не могу и заикаться о
прощении! Но я принес тебе больше, чем мои извинения.

-- О!.. Да ты говоришь умные вещи! Это воздух старого Тротиума
прополоскал тебе мозги или сырые подвалы замка научили уму-разуму? -- И Ахха
язвительно захихикал.

Его смех был с готовностью подхвачен всеми присутствующими, но как
только император перестал смеяться, замолкли и все остальные. Каан, не
прекращая жевать, отстранила руку своего хозяина и уселась на подушках
поудобнее. Затем потянулась,

как кошка, и взяла со столика еще один нежный плод. В наступившей
тишине Морис продолжил:

-- Я слышал, что ты собираешься воевать, император. Ты будешь воевать
легко и без проблем, если я останусь жив и здоров. Ваши воины -- храбрые
ребята, но вооружены они очень плохо, Я могу создать тебе такое оружие,
перед которым праща -- жалкая игрушка, а о железных иголках вообще не
приходится говорить.

Видно было, что слова эти задели за живое не только императора, но и
окружающих, и во взглядах, устремленных на него, Морис видел недоверие.

-- Если ты струсил там, в замке, то так и скажи, и я, может быть,
помилую тебя! А эти сказки будешь рассказывать в помещении для рабов. Наши
отцы и деды создали могучее государство -- империю Мго, используя старое
доброе оружие, И мы с его помощью подчинили себе даже земли муюмов... Мало
того, -- тут Ахха повысил голос и встал с кресла,-- с этим оружием мы
пересечем Поле Мертвых и завоюем Саарду - священную страну!

Услышав такие ужасные и кощунственные слова, пускай даже из уст
императора, толпа придворных непроизвольно шарахнулась по углам, как будто
застигнутая грозой.

Каан продолжала жевать и тупо таращилась на стоявшего посередине зала
Мориса.

Он заметил, что император в столь ответственную минуту остался один.
Даже верный Моххад от таких речей в страхе прикрылся рукой. Морис, используя
проверенный метод разумной лести, сказал громко, чтобы слышали все:

-- Браво, мой император! Я уверен, ты будешь правителем мира!.. Но
только с помощью моего нового оружия,-- добавил он уже тише, но вполне
отчетливо.

Ахха посмотрел направо, налево и, недовольно пожевав губами, уселся в
кресло. Свита постепенно приходила в себя, и кое-кто с запозданием
попробовал было нестройно пославить императора.

-- Заткнитесь! Трусливые лесные обезьяны! Почему со мной остался только
Морри?! -- Император смотрел под ноги и потрясал в воздухе сухим кулаком.

Приближенные приниженно молчали...

-- Морри! Когда ты сможешь показать свое новое оружие?!

-- Я сотворю его на твоих глазах,-- бодро проговорил Морис,
почувствовав в настроении Аххи перемену в свою пользу. И, повернувшись,
быстро вышел через дверь, ведущую в сад. Стражник в доспехах хотел было
загородить дорогу, но Ахха знаком остановил воина, и Морис прошел
беспрепятственно.

Спустя несколько минут он вернулся с неаккуратно сломанной палкой из
ветки фруктового дерева длиной почти в свой рост и с сухой трубчатой
камышинкой. Затем уселся на полу в центре зала и разложил все необходимое.
Кроме палок, у него были несколько шнурков из воловьих сухожилий разной
длины и пушистое перо какой-то райской птицы из сада. Еще по просьбе Мориса
принесли боевую иглу без рукояти.

И пока мастер лепил свое убийственное детище, приближенные императора
незаметно для себя подошли ближе и, затаив дыхание, следили за колдовскими,
как им казалось, манипуляциями Мориса.

Здесь же топтался, позабыв про свою молодую жену, и сам император.

Наконец лук был туго натянут, Морис тронул тетиву -- она тоненько
запела, потом вложил стрелу с острым металлическим наконечником и со
словами: "Ну вот, готово!" -- поднялся с пола. Толпа в который раз за время
присутствия в этом зале Мориса поспешно ретировалась. Ахха, отбежав и
усевшись поудобнее, тут же задал

вопрос:

-- И как же действует твое оружие?

-- Оно поражает на расстоянии, мой император.

-- На каком расстоянии? -- Ахха проявлял явное нетерпение.

-- В триста шагов, божественный!

-- Триста шагов?! - переспросил пораженный Ахха и даже привстал с
кресла, во второй раз напрочь позабыв о своей Каан. -- Я не ослышался?!

-- Он лжет, великий Ахха! -- пророкотал Моххад и схватился за рукоять
иглы.-- Он лжет! В бою лучшие пращники Сейка поражали насмерть человека, не
защищенного ракушечным панцирем, на расстоянии, не превышающем сорок
шагов!.. Позволь, божественный, я вырву этот лживый язык

-- Нет-нет, Моххад! -- остановил его император, но, подумав секунду,
добавил: -

А впрочем, делай как знаешь... Только надень шлем и возьми пращу.

Моххад тотчас повиновался и в своем клыкастом шлеме и тяжелых доспехах
походил на оскалившегося зверя, изготовившегося к прыжку. Ему подали
снаряженную пращу, и нарвад отошел к стене, а у противоположной уже стоял
Морис. Ему даже стало жалко этого упрямого дикаря, но нужно было дать урок
им всем. И Морис решительно поднял лук.

Мелкими брызгами разлетелась одна из раковин, прикрывавших грудь
Моххада, и, постояв еще секунду, он рухнул на пол лицом вниз, ломая
торчавшее у него из груди

оперение стрелы. А возле него упала так и не примененная им праща,
похожая на сброшенную кожу змеи.

Морис опустил лук и посмотрел на присутствующих. По неописуемым
выражениям их лиц он понял, что крупно выиграл. Уже не будучи рабом, он
вышел в сад мимо ошеломленного стражника и устало опустился на траву.
Сощурился от яркого света

Бонакуса -- такого приветливого и ласкового сегодня, улыбнулся и сказал
сам себе:

-- Морис Лист, объявляю вам благодарность. Начало положено, и это не
последняя ваша победа. Да, не последняя!

Угольный фонарь слабо мерцал в углу приемной старшего жреца. Опершись
кулаками о массивный стол, Алкаи, угрюмо набычившись, слушал одного из своих
многочисленных соглядатаев.

Тарпу -- так звали доносчика -- старательно вспоминал все, даже
мельчайшие подробности, обильно потел, робея под колючим взглядом
настоятеля. "И почему он хмурится? -- думал Тарпу.-- Ведь я никогда не
опаздываю к назначенному часу, рассказываю все толково и правильно. Вон
сосед мой, Пирро Склочник, на что уж никого на дух не переносит, со всеми
ссорится, но меня как увидит, всегда попросит: расскажи, мол, Тарпу,
что-нибудь интересненькое. Ты, говорит, это можешь. Хоть и знаю, что врун да
выдумщик, но гладко у тебя все выходит. От твоих рассказов, говорит Пирро,
так хорошо, как будто кто в моей старой башке ремонт делает, ей-ей".

-- Так где, ты говоришь, дали ему дом для мастерской, за Сладкой ямой?

-- Да, мудрый Алкаи, в том самом доме, откуда неделю назад забрали
струнника вместе с женой и тремя детьми! -- Тарпу, по-песьи склонив голову
набок, старался заглянуть под густые, кустистые брови хозяина.

Ему очень хотелось понравиться или хотя бы понять, отчего сердится
старший жрец. На те железные бляшки, что Тарпу получал за свои услуги, он
еле-еле сводил концы с концами и как раз сегодня хотел попросить прибавки к
жалованью.

-- А струнник был хороший. Его струнами половина Тротиума пользовалась,
а теперь люди и не знают, откуда брать хорошие струны, мясо стало нечем
резать.

Тарпу смахнул со лба крупные капли пота и снова преданно уставился на
старшего жреца. Тот молчал и только морщился, как от рыбьего жира. "Эх, --