Чтение 38–й страницы книги ~Артания~

зевом чаши.

Захрустело, будто в комнате заработала камнедробилка. Хруст истончился, в ладонях мага уже не глыба и даже не мелкие камешки, а мельчайший песок. Маг высыпал в чашу, по-житейски отряхнул ладони, как отряхивает хозяйка, выдернув морковку из грядки, даже вытер пальцы о халат.

Придон в ужасе опустил веки. Это не люди, не чудовища, это настоящие боги. Нечего и думать с ними совладать. Его разрежут сейчас, достанут сердце для своего нечестивого колдовства... Сердце, в котором нет ничего, кроме любви к Итании!

Щаге Райк смотрел с явным неудовольствием.

- Что ты с ним... - буркнул он. - Нетопыри возыпляют в ночи...

- Рано, - сказал седой дэв. - Я хочу понять, как он сюда.

- Ну, где-то щели...

- Негетс! Не змогла стена ущелиться. Ставил не ты, а сам великий Гетар. Сейчас стена та же, как и эрко лет. Как она в щакумп перемолола стадо скота и какое-то самодвижущееся племя?.. На два жарекса все было в брызгах слизи!

Он удовлетворенно засмеялся. Щаге Райк буркнул:

- Ну, при жаре слизь... Так спроси его! Седой покачал головой, предложил неожиданно:

- Спроси ты.

Щаге Райк насторожился, взгляд глубоко запавших глаз метнулся к Придону.

- А что с ним?

- Не ведню.

- Не ведишь? Ты и не ведишь? Седой дэв устало усмехнулся.

- Попробуй сам.

Щаге Райк повернулся к Придону, глаза оценивающе измерили мощную мускулатуру пленника.

- Да, он крепок. Но крепыши хрустеют быстрее.

- Пробуй, - повторил седой дэв.

Он зевнул, потянулся, с кряхтением поднялся на ноги. Снова он показался Придону непомерно высоким, таких тонких и худых просто не могло быть. Слишком худых, с тонкими птичьими костями и непомерного роста.

- Я начну с Озера Боли, - предложил Щаге Райк.

- Да хоть с Берега Желтых Туманов, - ответил седой дэв. Он направился к двери, с порога оглянулся. - Только не убивай... пока.

Придон терпел дикую обжигающую боль, пока мог терпеть. А терпеть ее мог, как истинный артанин: терпеть и смеяться врагам в лицо. Стойко и мужественно терпеть, не замечать, держать лицо, все должно быть красиво, но его не жгли огнем, не рвали крючьями мясо, не растягивали на ремнях. Тем не менее боль возникла сразу во всем теле, пронзила внутренности, взорвалась огненным шаром в черепе, пронзила каждый сустав, каждую жилку.

Он терпел, даже улыбался. Боль стала невыносимой, он погрузился во тьму, а там, во тьме, уже не артанин, он всего лишь то, что осталось в его теле. Это стонало или даже кричало от боли, но он, Придон, не отвечает за того человека, как по совету волхвов перестал считать себя отвечающим за свои же поступки, совершенные во сне. Здесь же вообще небытие, черное и поглотившее с головой. Иногда он выныривал, слышал свой хриплый крик, снова погружался во тьму, боль не исчезала, но становилась как бы чужой, существующей отдельно.

Прошли годы, прежде чем вынырнул надолго, сумел даже рассмотреть комнату, в ней ничего не изменилось за эти века. Явился старый седой дэв, серебряные волосы слабо колышутся по ветру, легкие и невесомые, как паутины. Глубокие морщины на лице то ли разгладились, то ли Придон уже привык к его уродству. Тоска в глубоко запавших глазах дэва почему-то стала еще злее, отчаяннее, кричащее.

Придон услышал его скрипучий голос:

- Ну и что изведарил?

Щаге Райк буркнул утомленно:

- Это просто обезумник. Как сумел пройти все защитантство, не разумею. Ты искордь, что он говорит!

- Ну-ка...

Придон ощутил, что его вывернули наизнанку, достали из тайников самое сокровенное, что он прятал в самые глубины сердца, и вот теперь оно, кровоточащее, развернуто, как спелая слива, вся мякоть под палящим солнцем, он все это понимал, но магия затмила разум и погасила волю. Он вместе с дэвами слышал этот хриплый задыхающийся голос, полный непередаваемой муки, страсти, мольбы, страха, но не понимал смысла этих слов:

- ...а если ты... видишь у ворот дворца тысячи и тысячи брачных послов.... то среди них толчется и мой посланец, любимая!.. Если сто мужчин не могут ни есть, ни спать, то среди этой сотни мечусь я... с воспламененной душой и израненным сердцем! Если десять героев бросили мечи в пыль, надели лохмотья певцов и пошли по свету, воспевая твою красоту, то я среди них... Если ты сумела всех отстранить от себя настолько, что остался только один, - то знай, это я тот единственный, которого ты не сможешь прогнать ни угрозами, ни холодностью, ни оскорблениями...

Щаге Райк хмыкнул, бросил на седого дэва острый взгляд. Старый дэв холодно и внимательно слушал, но глубоко запавшие глаза блестели, а на бледных щеках выступил румянец.

- Что он глаголит? - сказал он негромко. - Разве... дикие могут вот так?

- Ты слушай, - ответил Щаге Райк. - Слушай.

С губ распростертого и одурманенного варвара, лишенного сознания и воли, продолжали срываться странные для такого испещренного шрамами воина слова:

- ...но если тебе скажут, что у твоих ног нет ни одного...ни одного!... тогда знай, что мое измученное сердце не выдержало. Ни кровавые битвы, ни воля чужих колдунов, ни сами боги не могли остановить и повергнуть, но твой холод убил меня надежнее любого меча. Я мертв, я похоронен, а на мою могилу навалены тяжелые камни, чтобы не встал, влекомый любовью...

Он шептал все тише, заклятие ослабевало, седой дэв наклонился, ловил Каждое слово, а Щаге Райк повторил задумчиво:

- Влекомый любовью... Что-то знаемостное. Но не вспомнить, не вспомнить...

- Автан Дарх, - обронил седой дэв негромко.

- Кто?

- Автан Дарх, - повторил седой с некоторым раздражением. Он наклонился, стараясь не пропустить ни слова, слетающие с губ зачарованного. - Великий маг, жил и творящил за пятьсот лет до осознания.

- Маг? - повторил Щаге Райк. - А при чем здесь маг?

- Он был великий маг, - бросил седой дэв еще раздраженнее. - Он освоил даже магию любви. По крайней мере, так глаголят.

Щаге Райк отмахнулся.

- Эти слухи расненят эпоха от эпохи. Всем хотелось чуда... Но заклятия его... те, что проросли до нас, в истинстве дивно и странно красивы.

Придон уже шептал совсем тихо. Седой дэв распрямился, теперь лицо было снова бледным, зато глаза блестели странным влажным светом.

- Щаге Райк, я боюсь, что... что этот варвар как-то нащупал ключ...

- Ключ? Разве это бытностно?

- Или хотя бы отыскал отдельные слова.

Щаге Райк подумал, покачал головой.

- Ты прав. Я тоже познаю, как мое сердце трепещет, а на глазах кипенье слез. Тебе арнтно, но я сейчас страстно жажду уберечь какую-то грязную и тупую, как корову... нет, как козу невежественного сенга, девку...

Седой дэв сказал встревоженно:

- Пойди к Акуниргу. Пусть он тебя очистит, опуринит. Погрузись, ты устал. Лучше оластись прямо сейчас! От магии любви нет щита. Не надо оппасничать.

Щаге Райк поднялся, сделал пару шагов к двери. Оглянулся с тревогой:

- А ты?

Седой дэв сказал невесело:

- А у меня щитанство есть. Щаге Райк дернулся.

- Ты же сам рек, что от магии любви нет щитанства!

- Нет, - ответил седой дэв. - Но для меня - есть. Иди.

Щаге Райк вышел, пальцы его на ходу растирали ноющее сердце. Когда за ним захлопнулась дверь, а незримые руки наложили колдовские печати, видимые только чародеям высшей степени, седой дэв снова повернулся к потерявшему сознание варвару.

Сквозь кровавую пелену, застилающую взор, Придон видел, как на стене, прямо над запрокинутой головой колдуна, возникло светлое пятно. Расширилось, в мерцающем свете высветилось, созданное его волей и чарами, женское лицо с удивительно тонкими, почти птичьими чертами. Крупные выпуклые глаза смотрели с любовью и нежностью.

Колдун часто задышал, сказал что-то, в голосе послышались хрипы. Он всхлипнул, сам испугался или устыдился, пугливо оглянулся на дверь, взмахнул рукой, изображение исчезло.

Да, он защищен, сказало что-то в черепе Придона, и он с испугом понял, что понимает мысли этого дэва. Как любой защищен, продолжал надрывный ломкий голос, кто до смертной муки переболел чем-то... У того вырабатывается способность не заболеть снова... И болеть уже нечему.

И тут же мысленный голос дэва утих, больше Придон не уловил ни слова.

Он вынырнул из океана боли, глаза снова увидели ту же комнату. Тела своего Придон не чувствовал, даже веки не мог опустить, так и смотрел сквозь боль и жуткую резь в глазах. Старый седой дэв все еще в комнате. Отлучался или нет, Придон не видел, но дэв выглядел измученным, словно пытали его самого, будто это его пропустили через костедробилку, а потом жгли на незримом огне.

Потом зазвучали голоса, в поле зрения появился Щаге Райк.

- Ну что? - услышал Придон. - Расхрустеть его не расхрустить?

Старый дэв покачал головой.

- Он... отдан кому-то. Очень отдан. А любовь - это самое сильно ведарство. Она разом полонит голову, сердце и тело. Отданный уязвим лишь от того, кого любит. От всего остального - укрыт, как никто.

Щаге Райк фыркнул:

- И от удара его же рубилом из железа? По темени? Седой дэв брезгливо отшатнулся.

- Глаголишь, как эти грязные варвары!.. Запечатлеваю тебе: он укрыт от любой магии, любых охотей, любых возникалищ. Ему безназдно горы золота или целые окерты. Его безназдно умызивать любыми женщинами...

Щаге Райк снова фыркнул:

- Любыми? Хочешь речь, что даже Орлидия, ся у тех полузверей зныкалила богиней любви... не сумеет се зачаровать?

- Он уже зачерен, - терпеливо сказал старый дэв. - Сам себя зачерил, своей волей. Эти черы укрывают от всех Других черов. Его убить - да, победить - нет.

Они говорили между собой, на него внимания обращали не больше, чем на раздавленную муху, голоса звучали ровно, монотонно, Придон вслушивался в эти странные слова, и постепенно понятными становилось все больше и больше слов, наконец он уже понимал все, словно дэвы с самого начала говорили на его языке.

- Та, - спросил Щаге Райк, - ради которой он... далеко?

- Очень, - ответил старый дэв. - Даже не эгеню, где, за какими горами, морями или пустелями. Но разлука для любви, что уже и не любовь, а Великность, что ветер для огня. Слабый гасит, сильный - раздувает. Да и вообще, любовь, что боится длинностей или щитностей, - не Великность. Во всяком случае, я легко проткну щитность такой Beликности хоть пальцем.

Щаге Райк кивнул. Лицо было угрюмым.

- Я вем. Напротив, длинность только усиливает власть тех, кого мы любим. И усиливает щитность.

Старый дэв долго задумчиво смотрел в неподвижное лицо варвара.

- Не понимаю... Вот он, полузверь, но... как он может? Ведь, Щаге Райк, наша вщентность в том, что в нас, Настоящих, мертится сама Великность, даже простая любовь. Онейшая боль нашего кровства не в том, что гибнем, не в силах приникнуться к жизни в мире с этой страшной сводящей с ума Луной... из каких бездн тьмы только взялась на гибель нашего народа!.. а в том, что стушеваем любить. А люди без сего быстро беднеют, обертаемы в полулюдей, упрощаются, а затем и вовсе... Не вем, но мне жутно и гадно думать, что у сех полузверей может выникнуть то, что гинет в нас.

Щаге Райк долго всматривался в лицо варвара.

- Все-таки он зверь, - обронил он со вздохом. - Хищный, плотоядный. Не могу поверить!.. Старый дэв сказал тихо:

- Если к нему пришла Великность... что мне кажется тоже дивнонесбытным, то она изменит его до неузнаваемости. Помнишь, великого Энкиду из зверя превратила в человека?

- Зато Ахримана из человека - в зверя.

Старый дэв отмахнулся.

- То была не любовь, а совсем другое! Ты знаешь, что было с Ахриманом на самом деле. Это стало для многих уроком... Ладно, что делать с варваром?

- А что предлагаешь ты? Старый дэв ответил хмуро:

- Что и со всеми, кто сюда добирался. Щаге Райк удивился.

- А такое было?

- Дважды, - заверил старый дэв. - Только это случалось еще в эпоху Серого Неба.

Он застыл, глаза невидяще уставились в даль, взгляд ушел сквозь стены. Щаге Райк понял, что старый дэв видит это страшное небо, в которое от чудовищного удара о землю было выброшено столько песка, пыли и пепла, что многие поколения рождались, не видя солнца и не догадываясь о нем, как и о том, откуда на землю идет тепло. Впрочем, оно и сейчас идет не столько от солнца, сколько от подземного жара... Щаге Райк сделал усилие, прошел мыслью по цепочке разговора, вспомнил, о чем говорили, сказал:

- Тогда еще не было варваров.

- Да... - прошептал старый дэв. - Но появились первые обезглуздевшие... что научились естить в этом страшном свете с Луной над головами... что иснит прежде прекрасные звездные ночи в это... в это!..

Он уронил голову. Придон снова услышал его скорбный голос, не понял смысла, только уловил, что появившаяся Луна не только уничтожила все дивство за несколько дней, но и зашвырнула в дикость горсточку уцелевших. Дивы так и не сумели приспособиться к этому мертвенно-колдовскому свету, страшным приливам и отливам в сознании, когда близость Луны не только дважды в сутки бросает волны океана на берег, затопляя близкие к воде рыбацкие деревни и переворачивая лодки, но и творит те же страшные приливы и отливы в телах людских и звериных. Но звери и есть звери, а вот тонкость внутри людей ломается под внезапными ударами крови.

Хуже другое, сказало в голове Придона, но он понимал, что это говорит сам себе старый дэв. Мы, уцелевшие, как-то сопротивляемся, впадаем в спячку на период приливов-отливов, пытаемся выстроить щитность... хотя враг коварен, нападение свершается внутри наших же тел, но мы еще могли бы на что-то надеяться... если бы не обезумевшие. Не все погибли, увы. Участь некоторых еще ужаснее. Они выжили, как звери. Все позабыв, опустившись до простого собирательства съедобных корней и птичьих гнезд во вновь наросших лесах. Но что ужаснее, у них появляется многочисленное потомство: невежественное, свирепое и настолько живучее, что первых захваченных дикарей Люди исследовали как чудо. Эти лунные толчки крови ускорили метаболизм... И что же?.. О чем это я думал? Ах да, Щаге Райк спрашивал, что делать с дикарем... Стареет Щаге Райк, а ведь он самый молодой... С дикарем то же самое, что с попавшими оленями... Ах, олени были в той жизни, теперь здесь голые скалы... А все, что мы творим, заново населяя мир, это не выше насекомых... Совсем недавно сил еще хватало создавать прекрасных нетопырей, жароптиц, летающих лягушек... А в самом начале, до удара Ахримана о землю, он умел творить чудесных коней, наделенных даром речи и способностью скакать по воде...

Что еще... Ах да, еще Дирт Става выглядит растерянным. Он всегда был ровен, как выжженное поле, и кристально тверд, но сейчас избегает называть состояние пленника иначе, чем безумие, помешательство, умопомрачение. С одной стороны, он, конечно же, прав: душа и мозг пленника в защитной скорлупе помешательства, никакие заклинания не могут воздействовать на уже смятенную душу, там буря, словам и чарам не пробиться, но, с другой стороны... этот безумец словно бы черпает силы еще и из неведомого источника. Он проговорил вслух:

- Если бы этот герой явился, как приходили другие! Из-за стены послышался голос Дирта Ставы:

- За золотом и сокровищами?

Он хмыкнул, а седой дэв поник головой. Если бы герой за сокровищами, он сейчас трепыхался бы распятый, как лягушка! Его бы вывернули наизнанку, он рассказал бы все, предал и продал бы всех, включая жену, детей и родное племя...

- Пока дикарь, - произнес он, - охвачен этим безумием, против него магия бессильна. Но его легко убить мечом. Или топором.

ГЛАВА 17

Слышно было, как хлопнула дверь. Придон не мог шевельнуть головой, краем глаза видел, как в комнате появился третий дэв. Его шатало, он кое-как проковылял к широкому креслу, рухнул, из узкой птичьей груди вырвался стон:

- Опять!.. Этот жуткий прилив... Щаге Райк сказал, не оборачиваясь:

- Девятый будет еще гещено.

- Девятый! - простонал дэв. - Меня даже седьмой... плющит.

Щаге Райк сказал хмуро:

- Седьмой и меня... Что, уже?.. А дикарю все лемпно. Старый дэв зашел с другой стороны, выпуклые глаза без всякого выражения смотрели на распростертого Придона.

- Мы зрели по его металлу, на голове, - проговорил он, - смотрели на эти дурацкие железки на руках... для чего?., но ни ты, ни я не закести это колечко. Незаметное такое на покрытом грязью састе...

Щаге Райк с содроганием перевел взгляд на крупные кисти дикаря. Надежно прикованные, страшили и вызывали омерзение: покрытые, как у дикого зверя, шерстью, грязные, с сильными пальцами, где изящные склериты снова превратились в грубые ногти... настолько толстые и крепкие, что уже почти когти...

На пальце кольцо из серого металла. Щаге Райк вытянул указательный палец. Еще до того, как прикоснулся, ощутил светлое тепло. Изумился, металл при его прикосновении ответил слабым звоном.

- Защитное колечко, - прошептал он в великом изумлении. - Неужели могло помочь дикарю?.. Откуда оно?..

Хотя, понятно... Где-то разрушили еще одну Башню, убили всех, разграбили, даже не подозревая о ценности того, что рушат и что жгут... Все блестящее забрали их вожди, а это... затоптанное в грязи, подобрал какой-нибудь самый неудачливый дикарь...

Придон чувствовал, что старик пытается стащить это кольцо, собрал все силы и попытался сопротивляться. Увы, все, что он смог, это чуть согнул мизинец. Однако у проклятого колдуна брови полезли на лоб.

- Щаге Райк, - вскричал он блеющим голосом. - Щаге Райк, пойди сюда!

Молодой дэв стоял бледный, с закрытыми глазами. На голос седого дива с трудом поднял веки, в глазах плавают толстые серые нити, ответил прерывающимся голосом:

- Надо зэрнить... в хранилища... Седьмой прилив... восьмой истернит...

- Ты посмотри, - сказал седой дэв настойчиво.

- Потом... - сказал Щаге Райк. - Посленсте... Его качнуло. Он вслепую провел по воздуху растопыренными ладонями. Седой дэв сказал тяжелым голосом:

- Иди... я сейчас... Грозно и звездно, что у него шевеленство в састах...

Придон видел, как сузились зрачки третьего дива, что в дверях. Этот колдун явно умеет зреть все с любого конца комнаты. После паузы третий дэв проскрипел:

- Не можешь снять... отрежь. Или преврати в камень... и разбей.

Лицо его перекосилось, Придон услышал хриплый стон. Шатаясь, дэв попытался привстать, ухватился за подлокотники. Кресло подалось вниз и в стороны, выгнулось, приподнялось с боков, мягко подхватывая падающее тело. Колдун всхрапнул и закрыл глаза. Кресло превратилось в ложе с невысокими бортами.

Седой дэв смотрел на неподвижного Придона с непонятным страхом. Лицо его перекосилось, он прохрипел:

- Слаб ты, Щаге Райк... Почему я, унерниц, держусь дольше? Приливы бьет гошенгов и цсангов тоже...

Голос его хрипел, прерывался. Второе кресло, на ходу превращаясь в такое же ложе, подкатилось ближе, словно его волокли невидимые слуги. Колдун с усилием пересел, даже перевалился с одного на другое, там тоже приподнялись бортики, и Придон с ужасом и омерзением увидел, что из бортов ударили тонкие струйки воды. Через несколько мгновений вода поднялась так, что торчал только острый птичий нос колдуна. Когда скрылся и он, вода перестала прибывать. Под водой дэв казался мертвецом, однако по лицу пробегали судороги, щеки дергались, однажды веки приподнялись, и на Придона уставились такие страшные глаза, что он задрожал и поспешно опустил веки. И все это время в голове стучало, как молоточками, что все это связано с теми чародейскими силами, что напускает на весь мир Луна, лунный свет... и что колдунов этот лунный свет гнетет так, что пробуют загораживаться от неба бешеными тучами, прячутся в эти рукодельные болота, терпят, страдают, пережидают, а потом в бешеной злобе... Да, эти собрались его не то порезать на куски, не то в камень...

Он напрягся, пальцы бессильно шевелились. Жилы на руках вздулись, он видел, как по всему телу вздуваются мускулы. Вздуваются? Он напрягся изо всех сил. Застывшее тело словно размораживалось, по всем мышцам кололи мелкие иголочки.

- Спасибо, - прошептал он сухими губами, - Луна... Ты в наш мир на погибель старому... и в помощь нам, людям...

Кисти его руки медленно отделялись от подлокотников. Металл не изломался, не пошел трещинами, а - диво дивное! - тянулся за его поднимающимися руками, словно густой клей!

С нечеловеческими усилиями сумел оторвать спину от ложа. В окаменевшие застывшие мышцы изнутри пошло тепло. Поднялся, сел, обвел налитыми кровью глазами комнату. Трое дэвов злобно смотрят из прозрачных кувшинов, что были недавно креслами. Лица расплываются в мутной воде, это даже не вода, а какое-то колдовское снадобье.

Ноги дрогнули и подогнулись, но удержался, шагнул к ним ближе. Жар быстро распространялся от сердца, кончики пальцев начало пощипывать, словно отходили от мороза.

- Где... - сказал он, - где... где этот меч бога...Хорса?

Перед глазами плыло, качалось. Он машинально поднял руку к плечу. Но пальцы вместо твердой рукояти верного боевого топора пощупали воздух.

- Где, - повторил он громче и ощутил, что голос крепнет. - Где эта рукоять?

Из ближайшего кувшина дэв смотрел злобно, Придон видел, как исказилось длинное лицо в гримасе страха. Придон ударил ногой в стенку кувшина, дэв перекосился, руки начали -подниматься, будто он намеревался выбраться.

- Ага, - крикнул Придон победно, - это тебя страшит?

Огляделся, взгляд упал на металлический штырь, похожий на заготовку для меча. Ухватил, штырь оказался прикреплен к полу, а когда Придон рванул посильнее, затрещало, по всей комнате замигал свет, словно в окна ворвался сильный ветер и колеблет трепещущие огни светильников.

С яростным воплем он выломал штырь, тяжелый и грозный, руки сразу ощутили надежную тяжесть, полетели искры, словно рядом невидимый великан бил по камню кресалом, добывая огонь. Ветер задул свет. Запахло свежо и остро, будто только что отгремела гроза...

- Еще не отгремела! - заорал он победно. - Я здесь!

Кувшин треснул, вторым ударом железного прута Придон разнес кувшин вдрызг. Конец прута достал дэва по голове. Придон отпрыгнул от хлынувшей под ноги воды, тело дэва вывалилось вместе с мутным потоком. Вода растеклась по всему помещению, а дэва распластало посредине, из проломленной головы обильно текла красная кровь и окрашивала розовым воду.

- За Артанию! - закричал Придон. - За Итанию!

Тяжелый железный штырь превратился в продолжение его рук. Из двух оставшихся кувшинов дэвы попытались вылезти, но двигались медленно, словно засыпающие на морозе рыбы, Придон без труда успел разбить им головы, сам дивясь легкости и презирая таких страшных противников за непонятную уязвимость.

Он победно орал, крушил, ломал, повергал, потом опомнился, выбил дверь и понесся по извилистому коридору, что иногда разбухал, превращался в комнаты, залы, снова сужался, ни на что не похожий, без всякого переходя становясь то роскошной палатой, то настолько узким проходом, что на бегу задевал обе стены плечами.

Успевал увидеть в кувшинах застывшие лица дэвов, им не шелохнуться в плотной мутной воде, подбегал и обрушивал страшный удар. Вторым ударом убивал дэва, а третьего удара еще ни разу не понадобилось, мчался дальше, спеша застать этих чудовищ в их странно беспомощном состоянии.

В одной из комнат подхватил свой топор, с разбега вылетел на уступ, оказавшийся на немыслимой высоте, если оступиться - костей не соберешь, отступил, но успел увидеть нависающее небо - такое же темное, звездное, загадочное, как и над Артанией, и луна такая же, как и над Артанией... Уже склоняется к серебряным под ее светом пикам гор, еще чуть - и скроется...

Скроется! А к дэвам вернется их прежняя мощь? Он заорал снова, мысленно связав воедино странные слова дэва про их ненависть к Луне и их беспомощность. Это Луна однажды разрушила могучие державы дэвов, разнесла в пыль всю их мощь, а теперь остатки уцелевших дэвов нашли способ, как прятаться от нещадной Луны. Но едва Луна скроется...