таймер отмерил лишь несколько секунд, и значит, охранники на террасе еще
прислушиваются к выстрелам да соображают, что к чему. А на площади, у церкви
скорее всего и не встревожились... Чего им тревожиться?
Чего-то не хватало! И Ричард Саймон, оглядевшись и не обнаружив трупа Мелы,
понял чего. Три полковника, шесть охранников... А капитан улизнул!
главная цель акции и всей этой мясорубки. Слишком толстый, чтоб сбежать,
слишком медлительный, чтоб дотянуться до оружия...
выпученные глаза, раздельно произнес:
Затем плоский штык прорезал жировую складку под челюстью, проткнул горло,
скользнул меж шейных позвонков... Легкая смерть, быстрая! Висевшие на столбах
мучились дольше... гораздо дольше...
прислушиваясь, потом подскочил, ударил в косяк ногой и распластался на крыше.
Его мышцы и кости окрепли при повышенном тяготении на Тайяхате, поэтому здесь,
в Латмерике, - как, впрочем, и на Колумбии - он чувствовал себя ласточкой среди
сонных мух. Согнув колени, он мог подпрыгнуть метра на полтора, а с разбега -
на два с половиной, и это был не предел. В спринте он тоже имел неплохой
результат, гораздо лучший, чем у орды гондурасских вояк, ринувшихся во двор. Их
насчитывалось человек тридцать, с капитаном Мелой во главе, и Саймон едва
подавил искушение полить их частым свинцовым дождиком. Но помощь предполагалась
только через тринадцать минут, и эти минуты надо было еще прожить - желательно
в тихом и надежном месте.
площадь. Она была почти пуста. Пять-шесть человек - видимо, посыльные Мелы -
бежали к расходившимся веером улицам, громко крича и паля из автоматов; часовые
у церкви возбужденно переговаривались и размахивали руками; пулеметчики на
колокольне вроде бы затеяли спор - кому оставаться, а кому двигать вниз, за
новостями. У домов, по другую сторону церквушки, растянулась цепью дюжина
солдат - все, очевидно, из охранной роты, с автоматическими винтовками и мачете
на перевязях. Кроме того, были еще два связиста - на террасе, прямо под
Саймоном.
террасу и снял пулеметчиков и часовых около церкви. За пальбой и возбужденным
гулом выстрели были не слышны, и Саймон уже подбирался к церковным дверям,
когда из резиденции Сантаньи повалили охранники. Он прижал первых к земле
короткой очередью, пальнул для острастки в сторону домов, откинул засовы и
юркнул внутрь.
деревянный брус на кованых железных крюках. Приладив его на место, Саймон
бросился к лестнице.
рясе? Пожилая женщина в платке?
ему понадобилось десять секунд, но в дверь уже ломились. Не просто ломились -
палили из всех стволов! Из пулемета их было не достать, но Саймон,
распластавшись на полу, срезал атакующих несколькими очередями. Затем он встал,
сбросил вниз два трупа, взглянул на часы (оставалось еще десять с четвертью
минут) и примерился к своему новому оружию.
и, как все японское, надежная, точно консервный нож. При виде ее Саймон
облегченно вздохнул, почувствовав себя хозяином положения. Затем он усмехнулся,
увидев, что именно охраняли гондурасские пулеметчики.
вертикальный трещиноватый кряж, вполне преодолимый при известном опыте и
навыках. Но лезть на эту стену не было нужды: ее рассекала узкая рваная щель,
куда могли протиснуться два мула с поклажей, а за щелью начинался такой же
узкий каньон с расчищенным и натоптанным дном. Конечно, тайная дорога
отступления! Которую стерегли крупнокалиберные стволы "хиросимы"! Наверняка
существовал и другой путь, много разных путей в лабиринты Сьерра Дьяблос, но
этот был самым близким. Ричард Саймон держал его в руках. Как и всю деревню.
какое-то иное существо, в дьявола или Бога, в демона или ангела-мстителя с
огненным мечом, - а может, сия трансформация случилась не с ним, Ричардом
Саймоном, а с сержантом Донованом? С юным сержантом из группы спецпоручений,
прошедшим по разоренной деревне, вдохнувшим запахи гари и крови, увидевшим то,
чего не видел нигде, даже в тайятских лесах?
площадью словно похоронный салют. Взметнулись фонтанчики пыли, воздух
наполнился гулом свинцовых пчел; их хищная стая понеслась, тараня стены,
скользя вдоль переулков, заглядывая в окна, разыскивая цель, такую мягкую,
такую беззащитную под их укусом. Улицы, окна, дома ответили - слабо, вразнобой;
одна пуля свистнула слева от Саймона, другая ударила в колокол, породив долгое
протяжное "ба-аммм". Он дал новую очередь, уложив в пыль десяток фигурок в
пестрых комбинезонах. В какое-то безумное мгновение ему почудилось, что там, на
другом берегу реки, мертвецы встают, поднимаются, слезают со своих столбов и -
истерзанные, жуткие, страшные! - бредут сюда, к площади, на слитный зов
пулеметного и колокольного набата. Идут, чтоб отомстить своим мучителям!
напротив домов. - Не милосердие, но справедливость! - Он срезал гондурасский
флаг над домом священника. - Pro mundi beneficio! Поднявший меч от меча
погибнет! Не утратив, не сохранишь! - Он снова надавил гашетку и пробормотал на
тайятском: - Чтоб вам лишиться ушей и пальцев, проклятые крысы! Чтоб дети ваши
не дожили до дневного имени!
зло расхохотался и пнул зарядный ящик. Патронов было много. Много маленьких
свинцовых пчел, посланцев Ричарда Саймона, карающего божества.
рекой, белые домики и хижины на западном берегу, на пологом откосе,
спускавшемся к речным водам. Ревели мулы, над кострами поднимался сизый дым,
пестрые фигурки вопили, метались по улицам, ошеломленные шквалом внезапной
смерти. Он мог дотянуться до любой из них. Мог покарать, отомстить, убить.
Мария, заступница, богородица. Он слышал их голоса. Они говорили: сегодня - не
милосердие, но справедливость! Они избрали его своей карающей десницей.
Мертвецы, висевшие на столбах, пели ему хвалу. Их дети и женщины, благословляя,
тянули к нему руки. Он не мог вернуть им жизнь, но мог отомстить. Убивать,
убивать, убивать! И это было правильно. Это было хорошо. Справедливо!
кирпичей, и жаркая воздушная волна швырнула Саймона на пол. Он еще успел
услышать, как сверху тоже грянул гром, успел увидеть, как раскололись небеса и
как огромная тень ринулась с них к земле, чтобы засеять ее черными зернами
боевых капсул.
расслабленностью в членах. Над ним склонился человек в бронированном скафандре
десантника; его лицо прикрывала маска, и, подняв руку ко лбу, Саймон понял, что
на нем тоже надета маска, с воздушным регенератором и прозрачным лицевым
щитком. Над площадью и домами клубился розоватый дым, совсем не похожий на
серые разводы "хохотуна" или серебряное мерцание фризеров; значит, "Призрак"
сбросил бомбы с обычным усыпляющим газом. Машинально отметив это, Саймон
пробормотал непослушными губами: .
звучал глухо:
сказал: - Врезали тебе гранатой. Хорошо под пятки, а не в лоб. Видишь?
звонницей, темнела огромная дыра, а из нее торчали погнутые стволы "хиросимы".
Колокол, похоже, упал вниз и валялся теперь где-то на лестнице; под съехавшей
набок кровлей свисали только обрывки веревок. Основательный взрыв, подумал
Саймон, соображая, что же его спасло: мощные перекрытия башни или рука Девы
Марии. Мысли медленно ворочались в голове, будто несомые ледником валуны.
стаскивали на площадь тела, раскладывали их рядами: отдельно - мертвых,
отдельно - усыпленных и раненых. Шеренги были почти одинаковой длины.
только дергался в забытьи и корчил жуткие гримасы - газ умиротворения не
вызывал приятных снов. Наверное, капитану снилось, что он висит на столбе,
прикрученный проволокой, и дон Анхель Санчес собирается выколоть ему глаза. А
может, его рвали на части те женщины, которых он бросил в пыли со вспоротыми
животами...
"ифритах" в Ла-Чорреру.