Чтение 38–й страницы книги ~Ловец душ~

вещи. Они бегают без толку, стараясь создать как можно

больше шума. Они еще больше сбивают себя с толку и даже не

слышат себя.

Из записки, оставленной в приюте на Сэм Ривер

Всю ночь, проведенную ими в укрытии, Катсук не спал, погрузившись в
раздумья. Хокват, лежащий рядом, и ровно дышащий во сне, оставался
волнующей загадкой. Хотя мальчик и спал, живущий в нем дух бодрствовал.
Это было похоже на давние времена, когда хокваты впервые прибыли на земли
его племени, и кое-кто говорил, что они, должно быть, потомки Морской
Чайки, хозяйки дня и дневного света. Дед Хобухет часто рассказывал об
этом. Хокваты бегали и кричали, как чайки, так что удивление индейцев
можно было понять. Этот мальчишка тоже совсем еще недавно бегал и кричал.
Но сейчас он уже мог хранить молчание довольно долгое время. В какие-то
моменты можно было даже почувствовать, как крепнет в нем дух.

Этот дух рос и креп даже сейчас.

Катсук чувствовал, что дух разговаривает с мальчиком. Этот дух был
здесь, в темноте, показывая того мужчину, которым никогда не станет
мальчишка. Эта мысль взволновала индейца, ему даже стало страшно.

И вдруг находящийся в Хоквате дух заговорил с Катсуком:

- Вот видишь, Катсук, в этом теле есть хорошие глаза и хороший разум.
Он видит кое-что такое, чего ты не замечаешь.

Катсук понимал, что следовало бы избить, наказать каким-то образом
свои чувства за то, что они подчинились духу Хоквата. Но откровенность
привела к тому, что он включился в этот безмолвный торг.

- Что-то случится из-за этого тела, - сказал дух.

Катсук держался изо всех сил, чтобы оставаться спокойным. Он
колебался, даже нет, боялся. Если только он ответит духу, его собственная
сила испарится. А тогда чужая сила могла бы его поднять и трясти сколько
угодно. И тогда Катсук в теле Чарлза Хобухета дергался бы как камушек в
погремушке.

- Это глупо, считать, будто ты можешь не замечать моего присутствия,
- сказал дух.

Катсук крепко-накрепко стиснул зубы. Вот это соблазнитель! Он
напомнил индейцу весь мир хокватов.

- Я возвращу тебе твои собственные знания о мире, - предложил дух.

Катсук нахмурился.

- К тому же я дам тебе реальные знания того, что ты только думаешь,
будто знаешь. Или ты считаешь, что в тебе уже нет местечка, чтобы вместить
их? Что бы ты не сказал, "да" или "нет", есть ведь что-то, управляющее
твоим сердцем. Рука этого мальчика и твой глаз встретились. Он что-то
сказал, а какая-то часть внутри тебя услышала... и без всяких
компромиссов. Если твои глаза так же хороши, как и его, можешь сам прямо
просмотреть его тело и увидать в нем того человека, которым он стал бы. Он
поделился с тобой этим знанием, но понял ли ты это?

Катсук отрицательно покачал головой в темноте, отчаянно держась своей
связи с Похитителем Душ.

- Как все это началось? - спросил дух. - Что заставляет тебя верить,
что ты можешь быть хозяином положения? Неужели ты не видишь в этом юноше
чуда? Отвлекись от его внешнего вида и загляни вовнутрь. Сможешь ли ты
быть достойнее его?

Катсук чувствовал, что обливается потом. Изнутри и снаружи его
обжигал холод. Перед напором этого духа невозможно было устоять. Он
заглядывал в самые глубины его сознания. Это одновременно и подавляло, и
унижало. Этот дух буквально пробивал духовное естество индейца, его
глубинную суть. Катсук ощущал вибрации ночи, чувствовал всю необычность и
ужас этого мгновения разговора с духом. Тот захватил сетью громадную часть
его вселенной, его мира, и содрогал ее своими замечаниями. Причем, духу
даже было все равно, хочет ли Катсук внимать ему. Он только говорил и
говорил. Дух не предлагал ему что-либо делать, только слушать. Его
послание было словно выбитым в камне.

И после всех своих безумных слов дух сказал одну простую вещь:

- Если ты не отказался от своего решения, сделай все так, как мужчина
поступает с мужчиной.

Трясясь от страха, Катсук не мог сомкнуть глаз в темноте.

Хокват повернулся, что-то пробормотал, потом сказал ясным голосом:

- Катсук?

- Я здесь, - ответил тот.

Но мальчик говорил это во сне.

Меня привлекает ошибочность западной философии. В

английском языке нет никакого "языка тела". Одни слова,

слова, слова, и никаких чувств. Нет плоти. Нет тела. Вы

пытаетесь разделить жизнь и смерть. Вы пробуете

оправдаться тем, что цивилизация, использующая обман,

ложную веру, хитрость, делает так, что фальшивые ценности

превалируют _н_а_д_ плотью. Серьезность ваших нападок на

счастье и страсть оскорбляют во мне человека. Они

оскорбляют мою плоть. Вы всегда бежите своего тела. Вы

прячетесь в словах отчаянного самооправдания. Вы

пользуетесь самой изощренной риторикой, чтобы оправдать

образ жизни, несвойственный человеку вообще. Это образ

жизни, так, но не сама жизнь! Вы говорите, что верить

глупо, и сами же верите в это. Вы говорите, что любовь

бесполезна, но сами же ищете ее. А находя любовь, вы ей не

доверяете. Высшую вербальную ценность вы видите в чем-то,

что сами называете безопасностью. Это выгораживает уголок,

в котором вы ползаете, совершенно не понимая того, что

держаться за мертвечину - это совсем не то, что "жить".

Из статьи Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200"

- Приблизительно тридцать тысяч лет назад, - сказал Катсук, - лава
была вытолкнута сюда, в дыру, расположенную где-то в середине склона.

Он указал большим пальцем через плечо.

- Лава застыла громадными глыбами, которые вы, глупые Хокваты,
называете индейскими слезами. Дэвид глянул вверх, в сторону гор, которые
сияли в утреннем солнце, стоящем над рощей тсуг. Горы стояли, будто
каменная колоннада. Над ними плыли тучи. На южной стороне горного склона
был след морены. Река текла у самого подножия горы, но ее шум заглушался
ветром, безумствующим и деревьях.

- А сколько сейчас времени? - спросил Дэвид.

- Хокватского времени?

- Да.

Катсук оглянулся на солнце.

- Около десяти утра, а что?

- Ты знаешь, чем я занимался дома в это время?

Катсук глянул на Хоквата, чувствуя, что мальчишке хочется
выговориться. А почему бы и нет? Если Хокват сейчас станет говорить, его
дух будет хранить молчание. Катсук кивнул и спросил:

- Так чем бы ты занимался?

- Я бы учился играть в теннис.

- Теннис? - Катсук покачал головой.

Индеец сидел сейчас на корточках у склона. В левой руке он держал
длинный обломок коричнево-черного обсидиана. Упираясь этой рукой в бедро,
он ударил по обсидиану кремнем. Звук удара зазвенел в чистом, свежем
воздухе. При этом возник запах паленого, который Дэвид сразу же унюхал.

- Значит, теннис, - повторил Катсук. Он попробовал представить
мальчика взрослым мужчиной - избалованным и богатым пустоголовым типом из
армии плейбоев. Потерявший невинность. В черно-белой униформе для вечерних
приемов. С черным галстуком-бабочкой. Модно подстриженный завсегдатай
ночных клубов.

Но была возможность не дать ему возмужать.

- А потом я шел плавать в нашем бассейне, - сказал Дэвид.

- А ты не хочешь поплавать тут, в реке?

- Слишком холодно. У нас вода в бассейне подогревается.

Катсук вздохнул и вернулся к своему делу. Обсидиан уже начал
принимать нужную форму. Скоро он станет ножом.

Еще через какое-то время Дэвид попробовал проникнуть в тайну
настроения своего похитителя. Они и так долго молчали, когда пробирались
сюда, к горному склону. Это заняло целый день. В кармане у Дэвида было
десять камешков - десять дней. Те несколько предложений, которые сказал
Катсук за все время, становились все более мрачными, короткими и
отрывистыми. Катсук был поглощен новыми мыслями. Неужели его дух потерял
силу?

Дэвид уже и не думал о побеге. Но если сила Катсука уменьшилась...

От обсидианового обломка откололся большой кусок. Катсук поднял его,
повертел в руках, осмотрел.

- Что ты делаешь? - спросил Дэвид.

- Нож.

- Но ведь ты забрал... мой нож.

Дэвид поглядел на пояс Катсука. Расселовского ножа там не было во
время всего перехода через горы, но мальчик подумал, что нож может лежать
у индейца в сумке.

- Мне нужен особенный нож, - ответил Катсук.

- Зачем?

- Чтобы сделать для себя лук.