выбор, и если он однажды сделал его, то у него нет больше
времени для сожалений или укоров себя. Его решения
окончательны просто потому, что его смерть не дает ему
времени прилипнуть к чему-нибудь.
отрешенностью и силой своих решений воин размечает свою
жизнь стратегическим образом. Знание о своей смерти ведет
его и делает его отрешенным и молчаливо страждущим; сила его
окончательных решений делает его способным выбирать без
сожалений, и то, что он выбирает, стратегически всегда самое
лучшее; и поэтому он выполняет все со вкусом и страстной
эффективностью.
справедливо сказать, что он воин и что он достиг терпения!
сказать, и я заметил, что задача, которую он описал,
отнимает всю жизнь. Он сказал, что я слишком много
протестовал ему, и он знал, что я вел вебя или, по крайней
мере, старался вести себя, на языке воина в моей
повседневной жизни.
- Показывай их мне время от времени. Это хорошая практика.
засмеялся. Затем он откашлялся и продолжал:
воле. Он знает, как ждать. Его смерть сидит рядом с ним на
его циновке, они друзья. Его смерть загадочным образом
советует ему, как выбирать, как жить стратегически. И воин
ждет! Я бы сказал, что воин учится без всякой спешки, потому
что он знает, что он ждет свою волю; и однажды он добьется
успеха в выполнении чего-либо, что обычно совершенно
невозможно выполнить. Он может даже не заметить своего
необычного поступка. Но по мере того, как он продолжает
совершать необычные поступки, или по мере того, как
необычные вещи продолжают случаться с ним, он начинает
осознавать, что проявляется какого-то рода сила. Сила,
которая исходит из его тела, по мере того, как он
продвигается по пути знания. Сначала она подобна зуду в
животе, или теплому месту, которое нельзя успокоить; затем
это становится болью, большим неудобством. Иногда боль и
неудобство так велики, что у воина бывают конвульсии в
течение месяцев; и, чем сильнее конвульсии, тем лучше для
него. Отличной воле всегда предшествует сильная боль.
появилось странное чувство относительно вещей. Он замечает,
что он может, фактически, трогать все, что он хочет, тем
чувством, которое исходит из его тела, из точки, находящей
прямо под или прямо над пупком. Это чувство - есть воля, и
когда он способен схватываться им, то можно справедливо
сказать, что воин - маг и что он достиг воли.
или вопросов. Мне нечего было сказать. Я был слишком занят
мыслью, что маг должен испытывать боль и конвульсии, но мне
было неудобно спрашивать его, должен ли я также проходить
через это. Наконец, после долгого молчания я спросил его, и
он рассмеялся, как будто он ждал моего вопроса. Он сказал,
что боль не была абсолютно необходима, он, например, никогда
не имел ее, и воля просто пришла к нему.
на пуму, самку; она была большая и голодная. Я побежал, и
она побежала за мной. Я влез на скалу, и она остановилась в
нескольких футах, готовая к нападению. Я бросал камнями в
нее. Она зарычала и собиралась атаковать меня. И тогда моя
воля полностью вышла, и я остановил ее волей до того, как
она прыгнула на меня. Я поласкал ее своей волей. Я
действительно потрогал ее соски ею. Она посмотрела на меня
сонными глазами и легла, а я побежал, как сукин сын, до
того, как она оправилась.
человека, которому дорога жизнь, бегущего и придерживающего
свою шляпу.
только самки горных львов или конвульсии, если я хотел волю.
продолжал он. - Он был воин до мозга костей. Его воля была,
действительно, его самым чудесным достижением. Но человек
может пойти еще дальше этого - человек может научиться
в и д е т ь . После того, как он научится в и д е т ь ,
ему не нужно будет жить, как воину или быть магом.
Научившись в и д е т ь , человек становится всем
благодаря тому, что он становится ничем. Он, так сказать,
исчезает, и, тем не менее, он здесь. Я бы сказал, что это то
время, когда человек может быть всем или получить все, что
он пожелает. Но он ничего не желает, и вместо того, чтобы
играть окружающими его людьми, как игрушками, он встречается
с ними в центре их глупости. Единственная разница между ними
состоит в том, что человек, который в и д и т ,
контролирует свою глупость, в то время, как окружающие его
люди этого не могут. Человек, который в и д и т , не
имеет больше активного интереса в окружающих его людях.
В и д е н и е уже отрешило его абсолютно от всего, что он
знал прежде.
я знаю, вгоняет меня в дрожь.
дрожь, - это не иметь ничего, на что можно было бы смотреть
впереди, а только всю свою жизнь делать то же самое, что ты
делал раньше. Подумай о человеке, который из года в год сеет
зерно, до тех пор, пока он не становится слишком старым и
усталым, чтобы подняться; поэтому он валяется, как старая
собака. Его мысли и чувства - лучшее в нем - ползут
бесцельно к единственной вещи, которую он когда-либо делал,
- сеять зерно. Для меня это самая пугающая трата.
вовлекаемыми в неощутимые новые миры.
нас? - спросил я полушутливо.
повелительно. - в и д е н и е это не для мелочных людей.
Настраивай свой дух теперь, стань воином, учись в и-
д е т ь ; и тогда ты узнаешь, что нет конца новым мирам
для нашего восприятия.
Глава 11
поручения, как он делал недавно. Он сказал, что я мог
остаться, и на следующий день, 28 июня 1969 года, как раз
перед полуднем, он сказал мне, чтобы я собирался курить
снова.
смесью, зажег ее и протянул мне. Я не опасался. Приятная
сонливость сразу же охватила меня. Когда я кончил курить всю
чашку смеси, дон Хуан взял свою трубку и помог мне встать.
Мы сели лицом друг к другу на две соломенные циновки,
которые он положил на середине комнаты. Он сказал, что мы
пойдем на короткую прогулку, и предложил мне погулять,
слегка подтолкнув меня. Я шагнул, и мои ноги подогнулись. Я
не почувствовал никакой боли, когда мои колени ударились о
пол. Дон Хуан взял меня за руку и снова подтолкнул меня
встать на ноги.
каким ты вставал другой раз. Ты должен использовать свою
волю.
ногой и почти потерял равновесие. Дон Хуан помог мне правой
рукой подмышкой и слегка толкнул меня вперед, но мои ноги не
держали меня, и я бы упал лицом, если бы дон Хуан не схватил
меня за руку и не удержал от падения. Он держал меня под
правую руку и наклонил к себе. Я ничего не мог чувствовать,
но я был уверен, что моя голова лежала на его плече; я видел
комнату в наклонной перспективе. Он протащил меня в этом
положении около крыльца. Мы обошли его дважды самым тяжелым
образом; наконец, я полагаю, мой вес стал таким большим, что
он был вынужден опустить меня на землю. Я знал, что он не
мог сдвинуть меня. Некоторым образом, как будто часть меня
намеренно хотела стать тяжелой, как свинец. Дон Хуан не
делал никаких усилий, чтобы поднять меня. Он на мгновение