ноги на ногу, печально взирая на нее. Лицо его вновь стало совсем молодым.
положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала в губы.
Коротким, но не сестринским поцелуем.
продолжить начатое, Сюзан мягко, но решительно отстранилась.
на этом надо остановиться. Шагай с миром своим путем, Уилл.
них, не понимая, что это такое, затем перевел взгляд на нее. Она видела,
как он пытается взять себя в руки, обуздать взрыв эмоций, которые вызвал в
нем этот короткий поцелуй. Этим он ей понравился еще больше. И она
похвалила себя за то, что поцеловала его.
первой встречи.
развернул Быстрого и поскакал в том направлении, откуда они пришли...
возможно, вновь хотел взглянуть на нефтяное поле. Сюзан осталась у
почтового ящика миссис Бич, надеясь, что он обернется и помашет ей рукой и
она сможет еще раз увидеть его лицо. Она не сомневалась, что он
обернется... а он все не оборачивался. А когда она уже собралась спускаться
с холма, все-таки обернулся, и его вскинутая рука запорхала в темноте, как
мотылек.
одновременно. Однако - и возможно, ничего важнее на тот момент для нее не
было - она больше не чувствовала себя вывалянной в грязи. Когда она
коснулась губ юноши, ее кожа очистилась от прикосновений Риа. Как по
мановению волшебной палочки, чему она могла только порадоваться.
выходить из дома ночью, поглядывая на звезды.
Спуском, ограничиваясь рысью, не переводя могучего коня в галоп, хотя очень
хотелось мчаться под звездами. Наконец его кровь начала остывать.
собственной персоне, сказал он себе, да и напрасно ты так
разгорячился. Только дураки абсолютно уверены в том, что
все будет так, как им того хочется. Древняя поговорка вызвала
воспоминания о покрытом шрамами кривоногом мужчине, учившем его жизни, и
юноша улыбнулся.
течения. Проехал полторы мили (миновав несколько табунов лошадей, которые с
интересом посмотрели на Быстрого), держа курс на ивовую рощу. Оттуда
донеслось тихое ржание. Быстрый тут же ответил на него, стукнув копытом о
землю и замотав головой.
перед собой узкое, белое, нечеловеческое лицо, верхнюю часть которого, за
исключением черных, лишенных зрачков глаз, поглотила тьма.
раз ухватили пустоту. Впрочем, он уже понял, что оружие ему не понадобится:
перед ним на тонкой веревке висел этот идиотский грачиный череп.
с седла (ему нравилось называть череп "наш дозорный", "пусть он уродлив,
как старая карга, зато есть не просит") и повесил на дереве, чтобы
поприветствовать дорогого друга. Ох уж этот "Артур" и его шутки! Всадник
Быстрого оттолкнул череп в сторону с такой силой, что веревка разорвалась,
а череп улетел в темноту.
которого так и рвался смех... как, собственно, и всегда. С Катбертом они
дружили с раннего детства, следы их первых зубов остались на одних и тех же
игрушках, но Роланд иной раз совершенно не понимал своего друга. И не
только его шутки. Однажды, довольно-таки давно, в тот день, когда
собирались повесить дворцового повара, оказавшегося предателем, Катберт не
находил себе места от ужаса и угрызений совести. Он сказал Роланду, что не
останется, не сможет смотреть на казнь... в результате и остался, и
смотрел. Потому что ни глупые шутки, ни выставляемые напоказ чувства не
показывали миру истинного Катберта Оллгуда.
дерева. А выйдя на середину поляны, превратилась в высокого узкобедрого
юношу, босоногого, с голой грудью, одетого лишь в джинсы. В одной руке он
держал огромный старинный револьвер, такие еще называли "пивная бочка" из-
за размеров барабана.
этому слову, не позабытому разве что в таких медвежьих углах, как Меджис. -
Негоже так обходиться с часовым, ударить беднягу по лицу, да еще с такой
силой, что он чуть-чуть не долетел до моря!
всю округу.
Катберт. - Ты ужасный хулиган, Роланд, сын Стивена, но далеко не дурак,
хотя еще и не перешагнул через стариковские пятнадцать лет.
кругу.
поклонился, широко раскинув руки, вывернув их в запястьях так, что кончики
пальцев смотрели в землю, имитируя многоопытного придворного, для которого
поклон - непременный атрибут бытия. Он также напомнил Роланду стоящую на
болоте цаплю, и у него вырвался короткий смешок. Потом Роланд коснулся
левой ладонью лба, словно хотел убедиться, что у него температура. В голове
у него все пылало, это точно, но кожа повыше глаз оставалась совершенно
холодной.
в поклоне. Улыбка сползла с лица Роланда. - Не называй меня так, Катберт.
Пожалуйста. Ни сейчас, ни потом. Если я тебе дорог.
Выражение его лица ясно говорило о том, что он чувствует себя виноватым.
мира... но это все еще наш мир. А где Ален?
темный силуэт на дальнем конце поляны, то ли храпящий, то ли медленно
задыхающийся.
стало не по себе. - С тобой что-то случилось? Ты изменился.
Роланд. Но решил, спонтанно, не раздумывая (именно так принималось
большинство его решений, и уж точно все самые лучшие), не говорить ни
слова. Если он встретит Сюзан в доме мэра, пусть Катберт и Ален думают, что
это их первая встреча. Хуже от этого никому не будет.
землю, начал снимать седло.
повторять все дважды. Кроме того, я устал. Одно, правда, я тебе скажу:
здесь слишком много лошадей, даже для феода, славящегося их разведением.
Слишком много.
спины Быстрого и положил его рядом с тремя маленькими проволочными
клетками, связанными ремнем. Внутри сидели три почтовых голубя с белыми
кольцами на шее. Один поднял голову, сонно посмотрел на Роланда, а затем
вновь сунул ее под крыло.
лафа. Но что ты...
окончательно, отправился на поиски костлявого дозорного.
щипал травку вместе с Оленьей Шкурой и Банным Листом (Катберт даже лошадь
не мог назвать по-человечески), а Роланд лежал на спальнике и смотрел на
звезды. Катберт заснул так же быстро, как и проснулся от шагов Быстрого, но
Роланду спать совершенно не хотелось.
того утра, когда его отец сидел на кровати проститутки, в комнате
проститутки, и смотрел, как он одевается. Слова, произнесенные отцом (Я
знаю об этом два года), набатом отдавались в голове Роланда. Он
чувствовал, что они останутся с ним на всю жизнь.
которая, возможно, согрешила помимо своей воли. О грабителях, которые