нет? Здесь? Что инструкция, в инструкции о таком... ничего...
нету.
произнес:
-- У меня в глазах стоит, как он качается из стороны в сторону, и
стружки за... ним. Если бы я заметил шнур, я бы знал, что делать.
Не было шнура.
тому свет не мил будет. Но так не бывает, господин комиссар,
правда ведь? Стружки, нет. Солома... не выдержит...
словно где-то вдалеке от микрофона шепотом спорят несколько
человек. Короткий булькающий звук, потом икота, и внезапно
погрубевший голос произнес:
рука? Это ты?
передвигали что-то тяжелое, послышался хруст лопающегося стекла,
резкое шипение струи газа, серия отрывистых щелчков, и
оглушительный бас произнес:
сгорбленный, судорожно сжав побелевшими пальцами подлокотники, и
не мигая смотрел в пол. Он забыл о присутствии Шеппарда.
назад, и начать снова. Нет. Мало. На год? Глупости. Не получилось
бы..."
назначили на это дело не меня, возможно, преступник уже сидел бы
в камере. Вы понимаете, что я хочу сказать?
оптических обманах был рисунок, на котором можно было увидеть или
белый бокал на черном фоне, или два черных человеческих профиля
на белом фоне. Увидеть можно было либо то, либо другое, а я,
мальчишка еще, думал, что лишь одна из этих картинок настоящая,
вот только не мог определить какая. Правда ведь смешно,
инспектор, а? Вы помните нашу беседу в этой комнате -- о порядке.
О естественном порядке вещей. Этот порядок можно имитировать,
говорили вы.
нечего? А если мир не рассыпанная головоломка, а бульон, в
котором беспорядочно, безо всякой системы плавают какие-то куски,
и вот время от времени они по случайности склеиваются друг с
другом, образуя нечто целостное? А вдруг все, что существует, это
фрагменты, недоноски, выкидыши, и у событий есть только концы без
начал, или только середины, только зачин или только финал, а мы
все вылавливаем, выделяем, собираем, пока не увидим: любовь -- во
всей полноте, измену -- целиком, катастрофу -- полностью, хотя в
действительности мы и сами-то случайны, фрагментарны. Наши лица,
наши судьбы формирует статистика, мы существуем как проявление
случайного движения броуновских частиц, люди -- это недоконченные
эскизы, нечаянные наброски. Совершенство, идеал, абсолют --
редкостное исключение, встречающееся только потому, что на свете
всего так бесконечно, невообразимо, неслыханно много! Огромность
мира, его неисчислимая множественность становится автоматическим
регулятором обыкновенности будней, благодаря ей нам кажется, что
все пробелы и бреши заполнены. Ради собственного спасения мысль
отыскивает и соединяет далекие фрагменты, склеивает их религией,
философией. Мы собираем, сгребаем расползающиеся статистические
отметки, пытаемся сложить их со смыслом, слепить из них колокол,
чтобы он прогудел нам хвалу, чтобы прозвучал его единственный,
неповторимый голос! А на самом деле существует только бульон...
Математическая гармония Вселенной -- это наша молитва, обращенная
к пирамиде хаоса. Во все стороны торчат куски бытия, лишенные
всякого смысла, но мы считаем их единственными и едиными и ничего
другого не желаем видеть! А существует одна статистика, ничего,
кроме статистики! Человек разумный -- это человек статистический.
Каким будет ребенок -- красивым или уродливым? Будет ли он
музыкальным? Заболеет ли раком? Все это решает бросок костей.
Статистика определяет, родиться нам или нет, она выбирает, как
соединятся гены, из которых созданы будут наши тела, она
устанавливает, когда и как умрет каждый из нас. Кто будет та
женщина, которую я полюблю, сколько я буду жить, все определяет
элементарный статистический разброс. Может, даже и мое
бессмертие? Ведь вполне вероятно, что иногда, случайно, кому-то в
удел достается бессмертие, так же как красота или уродство. И
поскольку однозначных явлений нет, поскольку отчаяние, радость,
прекрасное, безобразное -- дело рук статистики, то, значит, в
основе нашего познания лежит статистика, и существует только
слепая игра, извечная мозаика случайных узоров. Бесконечная
множественность сущего смеется над нашим стремлением к гармонии.
Ищите -- и обрящете; конечно же обрящете, если будете старательно
искать, ибо статистика ничего не отвергает, у нее все возможно --
единственно, с большей или меньшей степенью вероятности. Что
такое история? Броуновское движение, статистический танец
корпускул, мечтающих о иной жизни, о иной бренности...
инспектор. Он сидел и, не поднимая головы, слушал то, что с таким
трудом выбрасывал из себя Грегори.
кажется, что перерывы в его существовании очень уж велики?
фотографию.
только иногда, то есть иногда в меньшей степени, иногда вовсе
исчезаем, растворяемся, а потом внезапным напряжением судорожно
соединяем воедино рассыпающееся нагромождение памяти... и
возникаем... на один день...
другим голосом произнес:
сегодня хватит? Я, пожалуй, пойду.
полосами. Вы, должно быть, встречали их на дорогах.
вспомнил Грегори рекламу. -- А что такое?
крохотную заметку в самом низу страницы. "Вчера, -- читал
Грегори, -- грузовой фургон фирмы "Мейлер Кь" столкнулся близ
Амбера с товарным поездом. Водитель, который, невзирая на
запрещающий сигнал, поехал через переезд, погиб на месте. Из
поездной бригады никто не пострадал".
Мейлера там база, -- пояснил Шеппард. -- Около ста машин.
Развозят продукты, в основном мясо и рыбу, в авторефрижераторах.
Ездят всегда по ночам, чтобы доставить товар к утру. Выезжают
поздно вечером вдвоем, шофер с помощником.
все еще ничего не понимал.
на складе и возвращается один.
погоду. Обслуживают четыре трассы, образующие в плане крест: на
севере Бромли и Ловеринг, на востоке Дувр, на западе Хоршем и
Льюис, а на юге Брайтон.
условия тяжелые, получают отгулы. Этой зимой им не везло. Начало
января было бесснежным, помните? Снег выпал только в третьей
декаде, а в феврале снегопады были очень обильными. И чем больше
трудностей возникало у дорожников с уборкой снега, тем ниже
становилась средняя скорость машин. С сорока миль в начале января
она упала до тридцати в феврале, а в марте пришли оттепели и
гололед, так что скорость снизилась еще миль на пять.
своим голосом проговорил Грегори. Вцепившись в стол, он не мигая