Чтение 38–й страницы книги ~Аттила~

мне не утром, а вечером.

-- Почему? -- странник приподнял бровь.

-- Потому что утром и днем ты будешь спать. Тебя ждет утомительная
ночь.

Он поднялся, усмехаясь, и вместе с ним встали Калатта Хар и Мантул
Скрим. Все трое отвесили почтительные поклоны императрице и, оправляя туники
и плащи, направились к дверям. На лицах спарпетов бродили улыбки, словно у
купцов, заключивших выгодную сделку; и Блейд понял, что мантия Великого и
Победоносного уже готова опуститься на его плечи.

Когда шаги полководцев затихли, из угла, где сидела Светлейшая Тения,
раздался чистый и ясный голос:

-- Ты не мог бы слегка задержаться. Доблестный Блейтул? Я хочу показать
тебе верхний этаж виллы... посоветоваться насчет ковров, мебели и
обстановки...

Блейд неторопливо допил вино и поднялся.

-- Готов следовать за тобой, прекрасная. Я очень хорошо разбираюсь в
коврах и мебели. Особенно -- в кроватях!

¶Глава 10§

Лазутчики отправились в путь не медля, через день после того, как Блейд
удостоился чести разделить ложе с кантийской императрицей. Светлейшая Тения
осталась довольна -- и, что гораздо больше удивило странника, была довольна
и его подружка, прелестная Энна Корана. Видимо, знатные женщины Великого
Канта тоже заключили союз наподобие мужского; но если нобили-мужчины
договорились не грызться за власть, то их супруги и дочери решили не
проявлять ревности. Когда Блейд поделился со своей возлюбленной предстоящими
переменами в его жизни, она лишь весело рассмеялась, заметив, что роль
первой наложницы Великого и Победоносного ее вполне устраивает.

Сокол, высланный лазутчиками, прилетел через десять-двенадцать дней. В
послании сообщалось, что озеро Фар'лон на месте, что воды в нем хватит с
избытком на всю полумиллионную армию и что дорога к нему тяжела и сложна.
Трое из восьми гонцов, вышедших в путь с целым табуном лошадей,
распростились с жизнью в зыбучих песках, и еще один умер от укуса какой-то
ядовитой твари. Из лошадей уцелело меньше десятка.

Пока лазутчики добирались до Небесного Озера, трехглавый кантийский
Аттила не терял времени зря. Рангары одна за другой передвигались к городу
Ах Патар, где около трех пирамид был выстроен новый лагерь. Там скопилось
гигантское количество телег и вьючных животных, которые совершали регулярные
рейсы в пустыню -- на пятьдесят, сто, двести нирратов. Они перевозили
продовольствие и воду в огромных бочках, которые закапывали в песок -- во
избежание испарения драгоценной влаги; кроме того, к первому участку зыбунов
отправились Крепкорукие, чтобы попытаться навести переправу. Вся эта
активность дорого обходилась силангутам; их гнали в Огненные Земли десятками
тысяч, и назад не возвращался никто. Великий город Ах Патар обезлюдел.

Блейд тоже был занят по горло, устраивая свои дела. Лишь он один знал,
что из пустыни вернутся только жалкие остатки огромного кантийского войска,
и этим знанием требовалось распорядиться с умом. Он не желал зла ни
Светлейшей Тении, ни дамам ее двора, ни Энне Коране, своей очаровательной
шпионке, и сделал все возможное, чтобы они остались в покоренном Силангуте.
Разумеется, их надо было охранять, как и завоеванную страну, и бравому агару
Хэмбу с двумя рангарами альбагов тоже пришлось отказаться от славного
похода. К его большому неудовольствию и недоумению, которым он тут же
поделился со своим доблестным спарпетом. Блейд сказал, что дело альбагов --
выполнять приказ, и на том дискуссия закончилась.

К большому сожалению странника, он не мог оставить в Конта Силагут и
своих ситалла. Его предложения в части благородных дам и альбагов Гинна Пал
счел вполне разумными, но что касается степных всадников, привычных к зною и
жажде, то они становились в Огненных Землях просто незаменимыми. Блейд даже
не поднимал этого вопроса, чтобы не вызвать лишних подозрений; в конце
концов, Хоп, Шас и Кин являлись многоопытными вождями, и если им подсказать,
когда и где расстаться с издыхающей железной кантийской змеей, то они
наверняка спасут хотя бы половину своих людей.

Были у странника и другие дела, личного порядка. Он передал Маку свое
имение Сайл Ор, сделав соответствующую надпись на императорской дарственной
и заверив ее у имперского казначея. Затем он отправил бывшего Макрона Сирба
в Финареот -- вместе с верным Джефом, увозившим немало набитых золотом
кошелей. Джефайа, когда ему было объявлено об этом решении, не сказал
ничего, только встал на колени и прижался губами к руке хозяина; он понял,
что никогда больше его не увидит. Мак же был явно обижен, и Блейд долго
толковал с ним, убеждая, что отличный финареотский климат, богатая вилла и
хорошенькая жена -- не менее приятные веши, чем покорение мира.

С каждым таким завершенным делом он чувствовал, как рвется еще одна
нить, связывавшая его с Ханнаром. Многое было уже позади в этом долгом,
очень долгом странствии; впереди же маячили лишь огненная пустыня, тяжкий
путь и смерть. Не его собственная, разумеется, -- он мог уйти в любой
момент, отправив Лейтону давно заготовленную записку; смерть десятков, сотен
тысяч людей, жестокая смерть от жажды под палящим солнцем. Не сразу и не
вдруг он решился на это, снова и снова взвешивая жизни кантийских солдат и
обитателей неведомого Бартама, куда они так стремились. Наконец он решился
сыграть роль местной Фемиды. Вероятно, через двадцать, пятьдесят или сто
лет, когда империя окрепнет после потери своих армий, она снова явится в
Силангут, чтобы вновь попробовать добраться до Бартама. Но то будут иные
времена, и другим людям придется принимать решения: и кантийцам, и
силангутам, и бартамцам. Особенно бартамцам! Разумеется, весть о гигантской
армии, направлявшейся на восток и усеявшей костями пустыню, дойдет до них;
пусть думают, как себя защитить, когда в Ханнаре не окажется Ричарда Блейда.

С такими мыслями он и выступил в путь, продвигаясь со своими ситалла и
кланибойнами впереди императорской ставки. Великий Фралла Куз его не
тревожил, но Гинне Палу, следовавшему в середине кантийского воинства,
растянувшегося на два десятка миль, каждый день отправлялись депеши: о
состоянии дороги, о пройденных нирратах пути, об оставшихся запасах воды, о
найденных источниках и моральном духе солдат. В ответ летели приказы:
разыскать места для стоянок, выслать вперед конных разведчиков, проверить
прочность переправ, наведенных через зыбуны.

Покачиваясь в седле, Блейд озирал дикую и бесплодную местность,
мысленно цитируя строчки из лоции старого Хирама. По сути дела, Огненные
Земли нельзя было назвать песчаной пустыней; скорее они походили на
засушливое плоскогорье, где участки зыбучих и обычных песков чередовались с
твердым грунтом, камнями, скалами и большими оврагами, руслами исчезнувших
рек. Кое-где, однако, удавалось докопаться до воды, но эти источники могли
напоить тысячу или десять тысяч, но никак не полмиллиона людей и двести
тысяч лошадей. Поэтому впереди войска везли множество больших бочек,
постепенно пустевших; их предстояло выслать вперед, к озеру, наполнить водой
и доставить обратно. Эта операция была возложена на Блейда и его всадников.

Когда неприветливый ландшафт и дьявольская жара утомляли странника, он
прикрывал лицо капюшоном своего белого полотняного плаща и дремал. Иногда
ему снилась Энна Корана, иногда -- Эдна Силверберг; Дж. и лорду Лейтону тоже
случалось посещать его сны. Лейтона он видел особенно часто -- вероятно,
потому, что его светлость представлялся теперь Ричарду Блейду в трех
ипостасях, словно Господь Бог, его сын и святой дух; правда, Блейд так и не
мог разобраться, какой из трех Лейтонов был Богом, какой -- сыном, а какой
-- духом.

Да, те два путешествия, что он совершил перед экспедицией в Дьявольскую
Дыру, были весьма странными, если не сказать больше! Впрочем, мир
Зазеркалья, в котором он встретился с самим собой, еще поддавался какому-то
разумному объяснению: вероятно, то была реальность, исключительно близкая к
Земле, настолько близкая, что там тоже нашлось место Англии, Лондону, Дж.,
лорду Лейтону и, разумеется, Ричарду Блейду. Что ж, возможно! Во всяком
случае, это не противоречило элементарной логике. Но Блоссом Хиллз...

Там не было другого Блейда, кроме него самого -- он мог поклясться в
этом! Но там был другой Лейтон! И другая установка, в чем-то более
совершенная, чем та, что находилась в подвалах лондонского Тауэра! С ее
помощью Лейтон -- тот, другой Лейтон -- умел наблюдать за будущим и даже
ухитрился отправить туда посланца... Но произошло ли все это на самом деле,
вот в чем вопрос?

Эти сомнения были отнюдь не праздными: Блейд хорошо помнил свое
путешествие в мир Двух Галактик, которое оказалось всего лишь сном,
навеянным лейтоновской машиной. Тогда он интуитивно ощущал, что спит и
смотрит нечто вроде забавного приключенческого фильма -- с собственной
персоной в качестве главного героя. Однако осознание сна приходило от
разума, не от чувств; чувства говорили, что все -- абсолютно все! --
реально.

Предположим, думал он, что а подобной иллюзии ему довелось бы стать не
Киннисоном, галактическим полицейским, а самим собой. Предположим, там не
было бы этих невероятных звездолетов, странных негуманоидных тварей,
разумных драконов и прочей нечисти; предположим, он увидел бы все тот же
Лондон, его окрестности, знакомые пейзажи и старину Лейтона... Удалось бы
ему тогда отличить сон от действительности? Вряд ли... Проклятый
лейтоновский компьютер мог навеять любой шизофренический бред, и только
степень этой шизофреничности позволяла выявить истину. Что касается Блоссом
Хиллз, то тут все казалось реальным и привычным, за исключением нескольких
деталей. Например, компьютера -- или машины времени, -- размещенного не в
подвалах Тауэра, а в несуществующем на самом деле лейтоновском замке.

Любопытно, что сам лорд Лейтон -- настоящий Лейтон -- ничего не мог
сказать по этому поводу. Он лишь фыркал и злился, считая двадцатый
эксперимент самой неудачной попыткой проникновения в иные миры. Чушью
несусветной, говоря начистоту! Он никогда не признался бы, что в тот раз сам
допустил ошибку, перепутав электроды, которые нужно было подсоединить к
затылку подопытного. Блейд, разумеется, не видел собственного затылка, но не