Виновато взглянул на Варю ясными голубыми глазами, пояснил:
- Простите, мадемуазель Барбара, я нервничаю. Моя жизнь значит в этой
партии не так уж мало. Моя жизнь - это тоже фигура, но я ценю ее выше, чем
Османскую империю. Скажем так: империя - это слон, а я - это
ферзь. Однако ради победы можно пожертвовать и ферзем... Во всяком случае,
партию я уже не проиграл, ничья-то обеспечена! - Он возбужденно
рассмеялся. - Мне удалось продержать вашу армию под Плевной гораздо
дольше, чем я надеялся. Вы попусту растратили силы и время. Англия успела
подготовиться к конфронтации, Австрия перестала трусить. Если даже второго
этапа войны не будет, Россия все равно останется с носом. Двадцать лет она
приходила в себя после Крымской кампании, еще двадцать лет она будет
зализывать раны нынешней войны. И это сейчас, в конце девятнадцатого
столетия, когда каждый год значит так много. За двадцать лет Европа уйдет
далеко вперед. России же отныне уготована роль второстепенной державы. Ее
разъест язва коррупции и нигилизма, она перестанет представлять угрозу для
прогресса.
Тут Варино терпение лопнуло.
- Да кто вы такой, чтобы судить, кто несет цивилизации благо, а кто
гибель?! Государственный механизм он изучал, с вождями знакомился! А с
графом Толстым, с Федором Михайловичем Достоевским вы познакомились? А
русскую литературу вы читали? Что, времени не хватило? Дважды два это
всегда четыре, а трижды три всегда девять, да? Две параллельные прямые
никогда не пересекаются? Это у вашего Эвклида они не пересекаются, а у
нашего Лобачевского пересеклись!
- Я не понимаю вашей метафоры, - пожал плечами Анвар. - А русскую
литературу, конечно, читал. Хорошая литература, не хуже английской или
французской. Но литература - игрушка, в нормальной стране она не может
иметь важного значения. Я ведь и сам в некотором роде литератор. Надо
делом заниматься, а не сочинять душещипательные сказки. Вон в Швейцарии
великой литературы нет, а жизнь там не в пример достойнее, чем в вашей
России. Я провел в Швейцарии почти все детство и отрочество, и можете мне
поверить...
Он не договорил - издали раздался треск стрельбы.
- Началось! Ударили раньше времени!
Анвар припал ухом к двери, глаза его лихорадочно заблестели.
- Проклятье, и как назло в этом чертовом хранилище ни одного окна!
Варя тщетно пыталась унять неистово бьющееся сердце. Гром выстрелов
приближался. Она услышала, как Соболев отдает какие-то команды, но не
разобрала слов. Где-то закричали "алла!", ударил залп.
Вертя барабан револьвера, Анвар бормотал:
- Я мог бы сделать вылазку, но осталось только три патрона...
Ненавижу бездействие!
Он встрепенулся - выстрелы звучали в самом здании.
- Если наши победят, я отправлю вас в Адрианополь, - быстро заговорил
Анвар. - Теперь, видимо, война закончится. Второго этапа не будет. Жаль.
Не все получается, как планируешь. Может быть, мы с вами еще увидимся.
Сейчас, конечно, вы меня ненавидите, но пройдет время, и вы поймете мою
правоту.
- Я не испытываю к вам ненависти, - сказала Варя. - Просто мне
горько, что такой талантливый человек, как вы, занимается всякой грязью. Я
вспоминаю, как Мизинов читал историю вашей жизни...
- В самом деле? - рассеянно перебил Анвар, прислушиваясь к
перестрелке.
- Да. Сколько интриг, сколько смертей! Тот черкес, который перед
казнью пел арии, ведь был вашим другом? Им вы тоже пожертвовали?
- Я не люблю вспоминать эту историю, - строго произнес он. - Знаете,
кто я? Я - акушер, я помогаю младенцу появиться на свет, и руки у меня по
локоть в крови и слизи...
Залп грянул совсем близко.
- Сейчас я открою дверь, - сказал Анвар, взводя курок, - и помогу
своим. Вы оставайтесь здесь и ради Бога не высовывайтесь. Скоро все
закончится.
Он потянул засов и вдруг замер - в банке больше не стреляли.
Слышалась речь, но непонятно какая, русская или турецкая. Варя затаила
дыхание.
- Я тебе харю сворочу! В уголочке отсиживался, мать-мать-мать! -
рявкнул унтерский бас, и от этого сладостно-родного голоса внутри все
запело.
Выстояли! Отбились!
Выстрелы откатывались все дальше и дальше, отчетливо донеслось
протяжное "ура!"
Анвар стоял, закрыв глаза. Его лицо было спокойным и печальным. Когда
стрельба совсем прекратилась, он отодвинул засов и приоткрыл дверь.
- Всё, мадемуазель Барбара. Ваше заточение окончено. Выходите.
- А вы? - прошептала Варя.
- Ферзь пожертвован без особой выгоды. Жаль. В остальном все остается
в силе. Ступайте и желаю вам счастья.
- Нет! - увернулась она от его руки. - Я вас тут не оставлю.
Сдайтесь, я буду свидетельствовать на суде в вашу пользу.
- Чтобы мне зашили горло, а потом все-таки повесили? - усмехнулся
Анвар. - Нет уж, благодарю покорно. Больше всего на свете не терплю две
вещи - унижение и капитуляцию. Прощайте, мне надо побыть одному.
Он все-таки ухватил Варю за рукав и, слегка подтолкнув, спровадил за
дверь. Стальная створка тут же захлопнулась.
Варя увидела перед собой бледного Фандорина, а у выбитого окна стоял
генерал Мизинов и покрикивал на жандармов, подметавших стеклянные осколки.
Снаружи уже рассвело.
- Где Мишель? - испуганно спросила Варя. - Убит? Ранен?
- Жив и здоров, - ответил Эраст Петрович, внимательно ее оглядывая. -
Он в своей стихии - преследует неприятеля. А бедного Перепелкина снова
ранили - ятаганом полуха отхватили. Видно, опять орден получит. И за
прапорщика Гриднева не беспокойтесь, он тоже жив.
- Я знаю, - сказала она, и Фандорин чуть прищурился.
Подошел Мизинов, пожаловался:
- Еще одна дырка в шинели. Ну и денек. Выпустил? Отлично! Теперь
можно и динамитом.
Он осторожно приблизился к двери в хранилище, провел рукой по стали.
- Пожалуй, двух шашек в самый раз хватит. Или много? Хорошо бы
мерзавца живьем взять.
Из-за двери хранилища донеслось беззаботное и весьма мелодичное
насвистывание.
- Он еще свистит! - возмутился Мизинов. - Каков, а? Ну, ты у меня
сейчас досвистишься. Новгородцев! Пошлите в саперный взвод за динамитом!
- Д-динамит не понадобится, - тихо сказал Эраст Петрович,
прислушиваясь к свисту.
- Вы снова заикаетесь, - сообщила ему Варя. - Это значит, все позади?
Грохоча сапогами вошел Соболев в распахнутой белой шинели с алыми
отворотами.
- Отступили! - охрипшим после боя голосом объявил он. - Потери
ужасные, но ничего, скоро должен эшелон подойти. Кто это так славно
выводит? Это ж "Лючия де Ламермур", обожаю! - и генерал принялся подпевать
приятным сипловатым баритоном.
Del ciel clemente un riso,
la vita a noi sara!
- прочувствованно допел он последнюю строфу, и тут за дверью раздался
выстрел.
"Московские губернские ведомости",
19 февраля (3 марта) 1878 г.
МИР ПОДПИСАН!
"Сегодня, в светлую годовщину Высочайшего милосердия, явленного
крестьянству 17 лет назад, в летопись царствования Царя-Освободителя
вписана новая светлая страница. Русские и турецкие уполномоченные
подписали в Сан-Стефано мир, завершивший славную войну за освобождение
христианских народов от турецкого владычества. По условиям трактата,
Румыния и Сербия обретают полную независимость, образуется обширное
Болгарское княжество, а Россия получает в компенсацию военных затрат 1
миллиард 410 миллионов рублей, причем основная часть этой суммы будет
внесена территориальными уступками, в число которых входят Бессарабия и
Добруджа, а также Ардаган, Каре, Батум, Баязет... "
- Ну вот, мир и подписан, причем очень хороший. А вы каркали,
господин пессимист, - сказала Варя, и опять не о том, о чем хотела.
С Петей титулярный советник уже попрощался, и вчерашний
подследственный, а ныне вольный человек Петр Яблоков поднялся в вагон -
осваивать купе и раскладывать вещи. По случаю победоносного окончания
войны вышли Пете и полное помилование, и даже медаль за ревностную службу.
Уехать можно было еще две недели назад, да и Петя торопил, но Варя
все тянула, ждала непонятно чего.
Жалко, с Соболевым рассталась плохо, обиделся Соболев. Ну да бог с
ним. Такого героя быстро кто-нибудь утешит.
И вот пришел день, когда нужно было прощаться с Эрастом Петровичем. С
Роллинс Джеймс
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Ильин Андрей
Маккэфри Энн