уже не был, прямо соскучился.
бруствере, притупленно ощущая, что в этот злополучный день что-то для него
бесповоротно окончилось. С каким-то большим куском в его жизни отошло его
трудное командирское прошлое, и вот-вот должно было начаться новое.
Сегодня он побыл в шкуре бойца и хотя и прежде недалеко отходил от него,
но все-таки тогда была дистанция. Сегодня же она исчезла, и он полною
мерой испытал всю необъятность солдатского лиха и уплатил свою кровавую
плату за этот вершок отбитой с боем земли.
подниматься и идти. Только куда? Как и трое из них, он был ранен и
формально имел право идти в санроту, откуда его могли на недельку-другую
отослать в медсанбат. Соблазнительно было поваляться где-нибудь на соломе
в тыловой деревенской школе, выспаться, отдохнуть от извечных командирских
забот, атак и обстрелов, от усложняющихся отношений с начальством. Но если
бы там можно было забыть обо всем пережитом, вычеркнуть из памяти то, что
и там будет грызть, давить, мучить! Увы! Он знал, что через день-два
тыловая деревенька станет ему в тягость и он начнет рваться туда, где бой,
кровь и смерть - его фронтовая судьба, кроме которой у него ничего больше
нет. Другой, на беду или к счастью, ему не дано.
после похорон. Не зная, на что решиться, он устало сидел, воротником
полушубка прикрываясь от ветра. Пока дымилась цигарка, можно было тянуть
время и решать, но, докурив, надо было встать и идти. Вниз по склону в
санчасть или назад, за высоту, в батальон.
рядом боец схватил с колен карабин, но карабин не понадобился - Гутман
обрадованно тихо вскрикнул, обращаясь к Волошину: - Глядите, глядите!
Товарищ капитан, Джим!
перемахнув через черную щель траншеи, на бруствер вскочил их сильный,
истосковавшийся по своим Джим. Не обращая внимания на посторонних и круто
взмыв в воздух, он очутился на груди у Волошина, едва не повалив его
наземь и обдав знакомым запахом собачьей шерсти, усталым от долгого бега
дыханием, бурной радостью от этой, видать, долгожданной встречи. Заскулив
тихонько и радостно, Джим шершавым языком упруго лизнул его по грязной
щеке, и Волошин, не отстраняясь, сжал на своих плечах его сильные холодные
лапы.
утрату, думая о другом. После всего, что случилось, радость обретения
Джима оказалась куцей, невсамделишной, заслоненной болью множества утрат.
ошейник, с которого свисал недлинный конец оборванного поводка. - Вот же
скотина!
рядом.
нескольких пистолетных патронов, ничего больше не было, и Джим, склонив
голову, заинтересованно проследил за этим знакомым ему движением.
застриг ушами, осторожно оглядываясь по сторонам. Бойцы, отступив на два
шага, устало поглядывали то на собаку, то в небо над высотой, в котором со
стороны совхоза то и дело взмывали вверх трассирующие пулеметные очереди и
блуждали недалекие отсветы немецких ракет.
ударившись о землю, с пронзительным визгом разлетелась в стороны.
приказной тон. - Ведите раненых.
шагах от Волошина.
И за дружбу.
потоптался на месте Гутман и повернулся к бойцам: - Ну что? Ша-агом марш!
едва черневшему в ночи могильному холмику, постоял так минуту. Это была не
первая зарытая им могила, но, как всегда, ее вид вызывал в нем горькое
чувство тоски по тем, кто оставался там, и почему-то больше всего - по
себе самому. Хотя, если разобраться, в его положении он скорее мог быть
объектом зависти, чем сострадания. Тем не менее тяжелый камень
предчувствия лежал на его душе. Будто понимая состояние хозяина, Джим
проскулил, тихонько и требовательно потерся о его сапоги.
ждало там, не имело значения, что будет с ним дальше. Главное - быть с
теми, с кем он в муках сроднился на пути к этой траншее, погибал,
воскресал и, как умел, делал свое солдатское дело. Что бы ни случилось в
его судьбе, ему не стыдно глядеть в глаза подчиненным, совесть его
спокойна. И пусть он для них уже не комбат, что это меняет? Он - их
товарищ. Тех, кто вышиб немцев из этой траншеи, и тех, кто остался в
свежей, только что закопанной им могиле, где очень просто мог бы лежать и
он. Но воля случая распорядилась иначе. В полном соответствии со своей
слепой властью.
от Маркина и, как ни странно, сближает с Джимом. Над тем, что в нем -
Человек.
и, стало быть, выше могущественной силы случая.
обходя разверзшиеся в темноте воронки, держа путь к недалекой вершине
высоты, из-за которой мелькали в небе огненные светляки пуль и доносилось
отдаленное рычание немецких "машиненгеверов".
Николай Иванович убит 24 марта 1945 года и похоронен в братской могиле,
находящейся в 350 метрах северо-западнее населенного пункта Штайндорф
(Восточная Пруссия)".
Корнев Павел
Пехов Алексей
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Рыбаков Вячеслав