проговорила:
никогда еще не было общих детей.
сначала выбраться из сельвы.
попользуешься мной, как шлюхой, а потом найдешь себе другую жену с белой
кожей.
- бросить меня, после того как я отдала тебе драгоценный цвет своей кожи,
но таковы все мужчины. Они пользуются нами, заделывают нам детей, а потом
плевать хотят на все.
Психологически мы еще не готовы стать родителями - мы слишком любим друг
друга. Я никогда не брошу тебя. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Ты
сохранила прежнюю грацию, но в тебе появилось еще кое-что. Прости меня,
но, по-моему, сейчас ты обрела свою истинную суть. Ты всегда была черной и
только маскировалась под белой кожей. Твои забавные гримаски, то, как ты
сгибала колени, - все это было как у чернокожих.
ощущая, как его яростные сперматозоиды толпой пробираются к созревшей
яйцеклетке, но вдруг он услышал, как она сказала глубоким голосом, какой
бывает у людей на грани сна:
его галантность оказывалась бесполезной. Естественно, ему было не сложно
представить себе мысленно, каково будет его новое социальное положение, но
ему хотелось убедиться в этом, наяву подтвердить свое новое положение
свидетельством других, которые увидят его в элегантной оправе - в
смокинге, например. Нельзя сказать, что в Бразилии белый мужчина с черной
женщиной выглядит так же вызывающе, как в Южной Африке или в Северной
Америке, однако ему представлялось, будто они станут привлекать взгляды
посторонних на улице, и это вознесет его любовь на новую
головокружительную высоту. Разве здесь, в далекой континентальной
провинции красного дерева и сахарного тростника, Португалия не сделала
Африку своей женой, не освятив этого брака должным образом? Он будет
единственным белым мужчиной, который возведет черную любовницу до своего
собственного уровня. В каком-то смысле он даже вознесет свою собственную
мать над фавелой и пьяной нищетой и выдернет ее из лап мимолетных
спутников, всех этих отбросов с грязным цветом кожи, стремящихся к чистой
белизне безжалостных бандейрантов.
местью своему отцу, который в ее незрелом суеверном сознании презрел
жертву, принесенную дочерью, когда она назвала ребенка Саломаном, и
позволил ребенку вырасти идиотом. Ее отец, невидимый, но вездесущий,
оставался для нее богом. Она представляла себе, как бросит ему в лицо
новый цвет своей кожи - это свидетельство ее близости к массам, близости
гораздо более крепкой и нерушимой, чем та, о которой она болтала со своими
друзьями-радикалами в университете. И все же, как парадоксально это ни
покажется (души наши питают противоположности, они жиреют на ниве любви и
ненависти), она воображала, как отец полюбит ее в ее новой, чувственной
коже и как она похитит его наконец у бледнолицей матери, покоящейся в раю.
представлениями, чьи мощные побеги непрерывно возбуждали их нервы, они так
часто занимались любовью, что индейцы, воруя клубни кассава с неухоженных
полей, показывали на их жилище и говорили друг другу: "Скалы бьются", -
имея в виду миф, по которому один из сыновей-близнецов Майры-Монана,
Арекут, тот, что был плохим и беззаботным, застрял между упавшими скалами
и был возвращен к жизни своим братом-близнецом Тамендонаром, хорошим и
мирным человеком.
Тристан сбрил ее той старой, проржавевшей и затупившейся бритвой, что
оставалась с ним все девять лет с тех пор, как он впервые увидел Изабель.
Два года она провела с ним на автомобильном заводе, четыре - на прииске, а
три последних года он был рабом у этой безымянной реки. Избавившись от
бороды, Тристан помолодел; щеки его похудели.
хрупкость, которой не было в чернокожем, хотя, быть может, она просто не
замечала ее под черной кожей. Теперь он бывал неуклюжим и нерешительным,
что, впрочем, не мешало ему оставаться храбрым и верным. Его ранимость
восхищала Изабель. В Тристане появилась какая-то внутренняя строгость и
сдержанность, и ей очень нравилось поражать его, катаясь по полу во все
усиливающейся сексуальной агрессии. Ее клитор будто стал длиннее и крепче,
превратившись в упругое копье с наконечником в виде твердой
сверхчувствительной горошины, которой она била его в лицо или лобковую
кость, как бьет мужчина, не задумываясь о чувствах другого, так что у
Тристана немели губы. Она сама платила за такую грубость, вынуждая его
сжимать и бить себя, поскольку побои с его стороны придавали более четкие
очертания жившему в ней образу любви, который она боялась потерять в
липкой жиже своей души. Когда она была маленькой девочкой, этот образ
отдавал ванилью, - кухарка давала ей облизать ложку; в ее детских ноздрях
он пах кокосовой присыпкой; острота наслаждения вечно грозила ослабнуть,
лишь новые маски и гримасы сохраняли ее. Извращенность, как и целомудрие,
есть способ продемонстрировать господство человеческого над животным.
Сначала неохотно, потом довольно страстно Тристан принимал участие в ее
сексуальном театре: он связывал ей руки лианами и клал между ними на
матрас палаш Жозе, когда они спали, потом потихоньку надевал ей на ноги
старые ножные кандалы и тогда обращался с ней, как с беспомощной рабыней.
Он кусал ее плечи и впивался в выемку у основания шеи, словно вампир.
Нежная головка его члена почти не изменилась по цвету с тех пор, когда он
был чернокожим; она была такой же налитой кровью и горячей, как сердце,
вырванное из груди живого кролика, и требовала прикосновений ее рта.
Контраст между цветами кожи влюбленных был не таким резким, как различия
их половых органов, этих двух экзотических цветков, чье развитие пошло по
столь разному пути. Верх - низ, агрессивность - пассивность, господство -
подчинение, вражда - нежность - Тристан и Изабель наслаждались сменой
противоположностей, даря друг друга усталостью и сонным чувством единения
с вселенной.
соленые лепешки, а затем отправляться в путь. Опасаясь нападений гуайкуру,
они решили пройти севернее прежнего своего маршрута и ориентироваться по
восходящему солнцу. В это время года по утрам и ближе к вечеру шел
короткий, но сильный дождь. Потоки воды ослепляли их, но скоро
прекращались, и все гладкие поверхности вокруг них - листья, земля -
парили и сверкали на солнце, как здоровая кожа.
выжженного плоскогорья казались более послушными, чем в тот раз, когда их
вела Купехаки. На вторую неделю путешествия Изабель оставила печальную,
нереальную надежду встретить всадников гуайкуру и увидеть среди них Азора
и Корделию, голых, раскрашенных и увешанных бусами, но живых. На третью
неделю Тристану и Изабель стали попадаться фермы: первой на их пути
оказалась приземистая хижина с белеными стенами и красной крышей, в
которой жила супружеская пара - высокий и худой мамелюк в мешковатой
одежде пеона и робкая босоногая индианка тупи, - которая содержала
хозяйство с курами, свиньями и оборванными ребятишками и ухитрялась
возделывать несколько огороженных плетнем из колючего кустарника для
защиты от диких свиней и скота богачей, бродившего по шападану, акров
земли, засаженных табаком, пшеницей, хлопком и соей. Какими бы они ни
казались бедными - ближайшая засуха могла разорить семейство, - фермеры
дали Тристану и Изабель немного риса, бобов и пинги и позволили им
провести ночь в сарае на роскошной перине из необмолоченных колосьев, где
каждая попытка заняться любовью оканчивалась глупым смехом, поскольку они
проваливались в колосья, не находя под собой опоры.
появились пыльные маленькие городки, где наша супружеская пара могла
пополнить свои средства поденной работой. Предполагалось, что Изабель, как
негритянка, умеет стирать белье; она волокла в корзине простыни и нижнее
белье местного мэра или торговца скотом и муслиновые рубашки их
разжиревших жен к журчащей речке и отбивала белье дочиста на плоских
камнях при помощи щелока, от которого у нее испортились ногти, а кончики
пальцев становились шершавыми, как песчаник. Для Тристана с его властным
взглядом, широкими плечами и внушительным белым лбом нашлась более важная
работа: спустя несколько дней бесполезных, но гордых прогулок по городку
местный адвокат доверил ему доставку записки клиенту, живущему километрах
в полутора от города, а один торговец сначала предложил ему поработать
грузчиком на складе, где хранились бочки, мешки и железные инструменты, а
затем, убедившись в грамотности Тристана и поверив его честному и
прямодушному виду, он позволил ему занять место за прилавком и
распоряжаться полками, чашками и весами. Местная швея, пожалев
потрескавшиеся руки Изабель, пригласила ее наносить швы - сначала с
изнанки, а позже и с лицевой стороны. Уроки домоводства были поставлены в
монастырской школе основательно, так что швее оставалось только
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Каменистый Артем
Суворов Виктор
Соломатина Татьяна