скажут; можно быть самим собой!
проверить, не заедает ли затвор, - вытер пот и, услышав справа
короткую очередь из ШКАСа, повернул туда бронеколпак, чтобы
узнать, что же там такое происходит. Но ничего не понял.
Автоматчики были почти в ста метрах. Еще бы их подпустить хоть
малость! Однако те выстрелы вспугнули всю цепь; вся цепь
залегла - спокойно, без испуга, готовая в любую минуту
подняться, и все с любопытством поглядывали на правый фланг,
где наперегонки долбили автоматы и в общем что-то должно было
происходить, но ничего не происходило, потому что
крупнокалиберный не отвечал и вдруг выяснилось, что он вообще
стрелял в другую сторону, так как в цепи убитых не оказалось.
осторожнее - ведь последнее прикрытие оставили позади, -
другие же, обегая буксующие сползающие машины, весело
скалились, что-то кричали в темные амбразуры механиков. Только
один средний танк упрямо полз впереди цепи, и это тревожило
Медведева.
было легко. Медведев еле заметно поворачивал бронеколпак
влево-вправо (каждый большой камень, каждая промоина были ему
здесь знакомы, но надо было увидеть их по-новому: в качестве
возможных укрытий для врага), наконец улучил момент, когда
трое автоматчиков сбились почти в кучу - и ударил по ним.
Пулемет работал легко. Медведев точно видел: двоих он убил
сразу. Что стало с третьим, он не понял; третий упал за кустом
жимолости, и там могло быть всяко. Но двоих он убил наповал, и
это раскрепостило, сняло остатки волнения. Он и дальше бил все
в том же стиле: короткими, уверенными сериями, и за весь бой
не дал ни единой очереди, которая бы превышала четыре-пять
выстрелов. Это принесло удовлетворение.
пулеметчиков огнем по амбразурам, заблокировать их, и под
прикрытием огня просочиться к доту, тем более, что условия
местности это как будто позволяли. Но ШКАСы держали их цепко,
и тогда автоматчики, оставив прикрытие, стали сбиваться влево,
уходя из сектора обстрела Медведева. Это продолжалось недолго,
всего несколько минут. Бой решился вдруг, двумя ударами.
Первым был выстрел Чапы. Он ждал все-таки не зря: танк нашел
дорогу к вершине. Рискованную и настолько сложную, что тем же
танкистам, возможно, ее не удалось бы повторить. Весь путь
танк проделал в мертвой зоне, пока не добрался до последнего
перегиба; отсюда начинался пологий легкий подъем. На нем Чапа
мог расстрелять немца просто в лоб - калибр пушки позволял; но
он это сделал чуть раньше: когда танк, вгрызаясь в грунт,
сантиметр за сантиметром выдавался все выше над последним
перегибом холма и готов был каждую секунду перевалиться вперед
и занять горизонтальное положение - в этот момент Чапа и
врезал ему бронебойным а самое уязвимое место - в брюхо. Танк
замер на миг, а потом взрывом его как бы развернуло изнутри,
он стал сразу вдвое ниже, осел с вывернутыми наружу
гусеницами, распятый, как жаба на столе у препаратора, и таким
плоским и безжизненным утюгом пополз назад, вниз, ломая кусты,
пока не ткнулся в большой валун.
перед своим пулеметом почти треть автоматчиков; считай, всех
он там и положил одной длинной очередью. После этого, конечно,
остальные посыпались в долину. За пехотой попятились танки.
судорожной суеты и спешки боя, в дыму, за огневой завесой,
сквозь которую, казалось, разглядеть что-либо вообще
невозможно, он успел приметить одну особенность маневров
немецких танков. Та самая промоина, из-за которой под шоссе
был проложен водосток, при видимой неказистости представляла
собою почти идеальный противотанковый ров. Изрядная ширина;
крутые, подточенные водой стенки. Увы, местами стенки
обрушились, и немецкие танки, выдвигаясь на исходную для атаки
позицию, пользовались одной из этих пологостей. Она была почти
на границе мертвой зоны, и Чапе пришлось помозговать, прежде
чем он решил, как в такой ситуации вернее подступиться к
немцу. Но время у него было, и когда, наконец, танк появился в
прицеле, Чапа всадил ему бронебойный. Танк загорелся не сразу,
снаряд попал в ходовую часть. Это был последний бронебойный, и
Тимофей полез вниз за снарядами, и они потеряли минуты три,
потому что снаряд опять пришлось подавать через люк; однако
немцев эти минуты не выручили: Залогин уже успел малость
оправиться от контузии и зажал танкистов под брюхом; это у
него получалось весьма убедительно, хотя он едва напоминал о
себе. Так они там и сидели, пока машина не взорвалась от
третьего снаряда.
знали свое поражение. Для этого их было слишком много, и они
считали себя (и если подходить математически - так оно и было
на самом деле) тысячекратно более сильными, чем огневая точка,
которая столь дерзко их остановила. Им - от генерала и до
последнего солдата - и в голову не могло прийти, что они не
смогут взять дот. Смогут! И взяли бы!.. Но, во-первых, для
этого нужно какое-то время, а дивизия и без того уже
безнадежно выбилась из графика движения, когда еще его
наверстает, ведь, по сути, она лишилась машин и тягачей, а те,
что уцелели... им еще предстоит выбираться из этой долины все
под тем же убийственным огнем! Во-вторых, чтобы взять дот,
необходимо всего небольшое подразделение; во всяком случае,
держать возле него дивизию - под огнем! - бессмысленно и даже
глупо. В-третьих, стало очевидно: славу здесь не заработаешь;
скорее потеряешь то, что имел.
диспозиции: на восток.
целине, широким крылом огибая холм и уже в тылу его выползая
на недосягаемое для Чапиной пушки шоссе; следом -
артиллерийские и пехотные части. Эти шли, по возможности
рассредоточившись, очень медленно; быстрее местность не
позволяла, да и пушки задерживали: добрую половину их солдатам
пришлось катить вручную. Только две батареи остались на
прежних позициях и вели по вершине холма беглый огонь.
прошел совсем без потерь, по крайней мере так считали
красноармейцы. Но как свидетельствует рапорт командира этого
полка (рапорт был помечен следующим днем и обнаружен во время
изучения архива спецчасти; весь архив - грузовик с железными
ящиками типа сейфов - наши войска захватили в первых числах
декабря где-то в районе Можайска), в описанном выше бою погиб
экипаж тяжелого танка, а судя по другой его же бумаге, в
ремонтный батальон были сданы две машины: одна со
специфическими изменениями от долгого пребывания в воде,
вторая - с разломами поворотного круга башни, тяжелыми
повреждениями ходовой части и мотора. Надо полагать, оба танка
пострадали от одного и того же снаряда, разрушившего мост;
погибший экипаж просто утонул.
красноармейцев. Их успех был огромен и, очевидно, выше самых
оптимистических ожиданий. Он потребовал не только мужества, но
и невероятных затрат душевных сил. И когда напряжение упало,
какая-то пружина в них расслабилась, и вдруг навалилась
усталость: неодолимое желание лечь, закрыть глаза и ни о чем
не думать. Да и само восприятие победы было далеко не простым:
они выиграли бой; кажется, об этом двух мнений не может быть;
но вот в долине мимо них движется дивизия, обломавшая о них
зубы, и столько в этом движении спокойствия и уверенности в
собственной силе... Это движение - вопреки всему, вопреки
любым потерям, - словно нивелировало успех красноармейцев; оно
как будто имело целью внушить: что бы вы ни делали, чего бы по
частностям ни добились, в конечном итоге выйдет по-нашему; так
было, так есть и так будет во веки веков, покуда существует
германская идея и тысячелетний райх. Немцы шли под огнем их
пушки, падали, сраженные осколками, звали санитаров, гибли, но
продолжали свое неумолимое движение, подразделение за
подразделением обтекали холм и в тылу его выходили на шоссе,
которое вело прямо на восток.
больше угрозы и демонстрации силы, чем в самой страшной прямой
атаке. И чем дольше смотрел на это Тимофей, тем яснее
чувствовал, что надо, совершенно необходимо что-то этому
противопоставить. Сейчас. Сию минуту. И не только из-за немцев
- из-за красноармейцев тоже. Тимофей видел: что-то надо
сделать, чтобы сбить с парней наваждение, встряхнуть их и дать
неоспоримый аргумент их победы. Но что? Что?!.
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Круз Андрей
Самойлова Елена
Перумов Ник
Володихин Дмитрий