Чтение 38–й страницы книги ~Взлетная полоса~

Владимир разлил водку по стопкам.

– За что же? – спросила Ирина.

– Только за вас!

– Давайте лучше за хозяина дома!

– Тю, он там провода паяет, а мы тут мебель двигаем, да еще за него пить?

– Он не просто паяет. Он, как всегда, делает гораздо большее. Я уверена в этом. Он ведь иначе не может… – поправилась Ирина.

– Это на него похоже, – не стал возражать Владимир. – Вы думаете, ему там трудно?

– Очень.

– Сложная работа?

– Дело не только в этом. И ответственность большая. Да и душа у него наверняка болит за ту работу, которую оставил у вас в Есино. Там сейчас тоже очень горячая пора.

– Зачем же тогда его сорвали? Разве нельзя было кого-нибудь другого послать?

– В этом наш шеф ошибок не делает. Цену он знает каждому. И кто может ему лучшую службу сослужить – он тоже определяет точно. Так что за Сергея?

– Черт с ним. За него!

Они выпили. И хорошо закусили. Владимир налил по второй. Ирина спросила:

– Володя, а вам не страшно заниматься вашей работой?

– А чего бояться?

– Ну как же! Вы же испытатель. Вы не просто летчик.

– Так смотря что испытываешь. Вот на днях мы новые парашюты испытывали.

– И что?

– Абсолютно ничего страшного. Я-то не прыгал. Я только возил.

– Да ну вас, – улыбнулась Ирина. – Я серьезно.

Владимир поднял стопку.

– Давайте за вас выпьем, тогда скажу. – Ирина чокнулась и выпила. И затянулась сигаретой. А Владимир съел кусок рыбы и продолжил: – Страшно, Ирочка, бывает тогда, когда работаешь вслепую. Вот я в грозу, например, попадать не люблю. Летишь и не знаешь, по какому тебя боку стукнет. А может, брюхо раскроит. А может, крылья обломает. Ничем ты эту опасность не то что предотвратить, а даже предвидеть никак не можешь. Тогда, бывает, проскребывают кошки на душе. А во всех других случаях страх почему-то в расчет не принимается.

– А за чужие ошибки разве вам не приходится расплачиваться? За ошибки, заложенные в конструкции машины, допущенные при ее производстве?! Разве от сознания того, что они есть, не бывает страшно?

– Нет. Наша задача как раз в том и состоит, чтобы выявить их. О страхе ли уж тут думать? А потом, Ирочка, должен заметить, что эти ошибки, о которых вы говорите, их не я, их другие испытатели выявляют, те, кто работает с новыми моделями самолетов на авиазаводах. А я испытываю приборы системы управления. Знаете, сколько их стоит на современном воздушном корабле?

Ирина отрицательно покачала головой.

– Если сейчас начать перечислять – до полночи хватит, – пошутил Владимир. – Конечно, и по их милости сломать шею можно в два счета. Но это все же не то, что облетывать новую машину. Там дело много рискованней, и меня туда пока не пускают, говорят, что опыта летного маловато. Так что я набираю этот самый опыт и в данный момент вместе с конструкторами из вашего КБ собираюсь испытывать одну интересную штуку. Да вы знаете, о чем я говорю.

– Знаю. То, что сконструировал Сергей.

– Вот-вот. С ним мы и отправимся в первый полет. И хватит меня интервьюировать, Ирочка. Расскажите лучше, что сами думаете делать после окончания института. Куда вас собираются отправить?

– Никуда. Я – вечерница. У меня распределение свободное. Наверное, останусь здесь.

– А что здесь? Есть что-нибудь на прицеле?

– Совершенно четкое намерение: в конечном итоге непременно буду работать в школе.

– Да… А почему не в институте каком-нибудь?

– Это не то.

– Почему? Труднее?

– Я бы не сказала. Да и в другом дело. В высших, средних учебных заведениях, там работа в основном сводится к преподаванию дисциплины. А мне хочется быть еще и воспитателем.

– Неужели тянет?

– Очень. Возьму самых маленьких, самый шумный класс и поведу его к выпуску.

– Ирочка, да вы же Гаганова.

Ирина засмеялась.

– Мне не надо, чтобы обо мне говорили. Я удовлетворение совсем в другом вижу. Воспитывать – это значит помимо всего прочего окружить человека заботой, вниманием, проявлять, в конце концов, к нему, к его делам участие. В этом я вижу для себя поле деятельности. Я сказала: «самый шумный класс». Правильнее было бы – самый трудный, детей без нормального детства. Бывают такие случаи: вроде и в семье они растут, а все равно как сироты. Я сама, между прочим, так выросла. У меня мать и отец есть. А воспитывал меня, если уж говорить откровенно, брат. Он меня маленькую будил по утрам, одевал, водил в детский сад, потом провожал и встречал из школы, делал со мной уроки. А в кино, на елку, в театр я и не мыслила ходить без него. Так что он для меня самый дорогой человек на свете. И его я люблю больше всех. Вот таким детям, которым дома недодали тепла, мне кажется, я сумею быть нужна и полезна. Путь к ним я найду.

– Вот вы какая, – с любопытством посмотрел на Ирину Владимир.

– Какая?

– Пацанов любите. А впрочем, об этом я сам, наверно, мог бы догадаться. Вы же добрая. Занда вон как к вам ластится. Чувствует, что вы ей уши не надерете. А ее не обманешь. Значит, скоро в школу?

– Скоро, но не сразу. Надо сначала укрепить второй язык, серьезно заняться переводами. Так что на первое время, быть может, даже останусь в нашем КБ. Только перейду в отдел информации. А зачем вам понадобился такой вопрос?

– Хотел знать ваши планы.

– Зачем?

– На всякий случай.

– Неправда, – не поверила Ирина.

– Чтоб у меня «нога» на посадке не вышла! – поклялся Владимир.

– Фу, какая глупость! Сейчас же постучите по дереву, – не на шутку рассердилась Ирина.

Владимир послушно постучал.

– Хватит?

– Хватит. Давайте еще по одной за то, чтобы никогда с вами такого не случалось. И я пойду. Тайм из ап! Время истекло! – сказала Ирина и налила Владимиру и себе.

ГЛАВА 6

В Есино Ачкасов выехал гораздо быстрее, нежели намеревался это сделать. Подтолкнул его на это документ отдела кадров, который принесли ему на визу. Буквально на следующий день после возвращения Ачкасова из Речинска на стол ему положили представление на утверждение подполковника-инженера Руденко в должность начальника группы конструкторского бюро. Ачкасов прочитал представление и в недоумении поднял глаза на офицера из отдела кадров:

– Ничего не понимаю. Было же решение назначить на эту должность полковника-инженера Бочкарева!

Офицер отдела кадров оказался работником новым и толком ничего объяснить Ачкасову не смог.

– Насколько мне известно, товарищ генерал-лейтенант, то решение уже утратило силу, – доложил он.

– Почему?

– Знаю, что кандидатуру полковника-инженера Бочкарева даже не вносили в проект приказа.

Ачкасов развел руками, выражая этим жестом не только недоумение, но и удивление. Первой же мыслью было позвонить Кулешову и узнать, что все это значит. Он даже снял с телефона трубку. Но уже в следующий момент решил не звонить. Дело, очевидно, было вовсе не в том, что Кулешов решил что-то сделать по-своему. А если это было и так, то тем более не его самого в первую очередь надо было об этом спрашивать. И Ачкасов, подумав об этом, снова положил трубку на аппарат и сказал офицеру отдела кадров:

– Оставьте документ. Мне надо кое в чем разобраться.

– Слушаюсь, – ответил офицер и вышел. А Ачкасов сообщил в аппарат заместителя министра, что уезжает в Есино, и вызвал машину. Он по опыту знал, что кадровые органы будут его теребить, решил с визой не тянуть, а чтобы все уяснить – в первую очередь поговорить с Бочкаревым.

В Есино он бывал часто. Дорогу туда знал хорошо и ездил, особенно в ясную погоду, с удовольствием. За окном машины по обе стороны шоссе тянулись поля. Мягко стелилась под колеса гладкая лента асфальта. От полуденного загородного мира веяло теплом. Теперь Ачкасов думал о том, что, пожалуй, все же зря не позвонил Кулешову. Сейчас ему стало казаться, что Бочкарев мог вообще быть не в курсе дела относительно всех этих кадровых перестановок. И выяснять у него, почему, собственно, его не назначили, вроде бы даже не совсем удобно:.

Километрах в двадцати от Есино над шоссе, на небольшой высоте, с воем пронесся МиГ-21. Потом пролетел Ан-12. В Есино работа шла полным ходом. Самолеты поднимались, садились, гул их двигателей слышался тем отчетливее и сильней, чем ближе Ачкасов подъезжал к аэродрому.

На территории аэродрома машина остановилась возле трехэтажного дома с широкими окнами, который все в городке называли инженерным. Здесь размещалась лаборатория отдела.

Когда Ачкасов поднимался по лестнице к конструкторам, ему вдруг показалось, что в коридоре второго этажа, там, где размещалась лаборатория, мелькнула фигура Руденко. «Быстро, однако, Александр Петрович дела делает», – подумал Ачкасов и открыл дверь конструкторского бюро. Бочкарев стоял возле стола, разглядывая чертеж. Больше в комнате, вдоль и поперек уставленной кульманами, никого не было. Бочкарев явно обрадовался, увидев Ачкасова. Они тепло пожали друг другу руки. Ачкасов сразу повел разговор о деле.

– Мог я сейчас увидеть здесь Руденко? – спросил он.

– Да, он давно уже здесь.

– Прислали вам в помощь? – будто ничего не зная, продолжал Ачкасов.

– Игорь Тарасович руководит нашей группой, – спокойно объяснил Бочкарев.

– А вы? Я же помню, было решено вас назначить на эту должность.

– А я, Владимир Георгиевич, отказался от этого намерения, – добродушно улыбнулся Бочкарев. – И еле-еле упросил Александра Петровича освободить меня. Дело, знаете ли, чуть ли не до скандала дошло. Я, признаться, даже не думал никогда, что Александр Петрович так будет упорствовать. Но потом он все же меня понял. Между прочим, назначить сюда Руденко я ему посоветовал: