Карсавина подняла голову и в медленно светлеющем мраке слабо различила
непрестанное, странно напряженное движение темных туч. Она задумалась о Юрии
и своей любви, и мысли, счастливо-грустные и грустно-счастливые, волнуя и
лаская, наполнили ее молодую женскую голову. Так было хорошо сидеть здесь,
всем телом отдаваясь холодному мраку и всем сердцем прислушиваясь к
волнующему мужскому голосу, особенно, точно он был громче всех, звучавшему
среди общего шума.
что каждый считал себя умнее всех и хотел развивать других. Было в этом
что-то тяжелое и неприятное, озлоблявшее самых мирных.
при Карсавиной, которая слушала только один его голос без слов, напрягался
Юрий, то надо вернуться к первоисточнику идей...
Гожиенко.
одной из этих книг.
миросозерцание, которое целиком заключается в отношении человека к другому
человеку и самому себе, то не лучше ли всего остановиться на титанической
работе тех людей, которые представляли из себя лучшие образцы человеческого
рода, в собственной жизни прежде всего пытались приложить наивозможнейшие и
самые сложные и самые простые отношения к человечеству...
найти ни конца, ни начала мнений.
слушал. Сначала на лице его было полное и проникновенное, немного детское
внимание, но потом острая черточка недоумения и страдания стала
вырисовываться в уголках рта и глаз.
досады. А когда в пестром крике послышались уже резкие нотки ссоры, он
встал, потушил папиросу и сказал:
время об этом думал и только ждал случая высказать.
выработать себе какое-то миросозерцание?
все человечество преобразовать по своему типу, давая ему читать книги только
одного направления... Миросозерцание дает сама жизнь, во всем ее объеме, в
котором литература и самая мысль человеческая только ничтожная частица.
Миросозерцание не теория жизни, а только настроение отдельной человеческой
личности, и притом до тех пор изменяющееся, пока у человека еще жива душа...
А следовательно, и вообще не может быть того определенного миросозерцания, о
котором вы так хлопочете...
выразилась скука.
теория, то мысль человеческая вовсе остановилась бы... Но этого нет: каждый
миг жизни дает свое новое слово... и это слово надо услышать и понять, не
ставя себе заранее меры и предела. А впрочем, что об этом говорить, -
перебил он сам себя, - думайте, как хотите... Я только спрошу вас еще:
почему вы, прочитав сотни книг, от Екклезиаста до Маркса, не составили себе
определенного миросозерцания.
блестя угрожающими темными глазами, - у меня оно есть... Оно, может быть,
ошибочно, но оно есть!
радостное, непонятное ей чувство: точно они спорили не сами по себе, а
только для нее, чтобы овладеть ею.
собрались. Я понимаю и вижу это ясно, что все здесь просто хотят заставить
других принять их взгляды и больше всего боятся, чтобы их не разубедили.
Откровенно говоря, это скучно.
самое прекрасное и книг вы прочли массу, это сразу видно, а вы озлобляетесь
за то, что не все так думают, как вы, и, кроме того, обижаете Соловейчика,
который вам ровно ничего дурного не сделал...
что-то совершенно необыкновенное.
что я несколько крутовато вам возражал. Я вижу, что у вас в душе
действительный разлад...
нет. И как дорогой сюда, так и в эту минуту ласковый и спокойный голос
Санина незаметно тронул его.
надо плюнуть, а то уж очень тяжко выходит.
чересчур много!
гораздо больше грубого и неприятного, чем в том, что говорю я...
переднюю.
сказала она Санину.
и была приятна Карсавиной.
столбом появляясь у всех на дороге.
выражение его лица.
как-нибудь поговорить.
стоящих рядом и слышались только их громкие голоса.
Писцов засмеялся и сказал:
себе тянет!.. Только энтот здоровый мне понравился!
имеют... - дергая шеей, точно его душило, возразил Кудрявый, и голос его был
туп и озлоблен.
XXVI
небо и потирал худые пальцы.
толпившихся, как призраки, а вверху, охваченные непоколебимо могучим
движением, быстро ползли тучи. Их темные громады молча вставали на
горизонте, громоздясь, поднимались на недосягаемую высоту и тяжелыми массами
валились в бездну нового горизонта. Казалось, за краем черной земли
нетерпеливо ждут их необозримые полки и один за другим, с развернутыми
темными знаменами, грозно идут на неведомый бой. И по временам с беспокойным
ветром доносился гул и грохот отдаленной битвы.
эту ночь, не чувствовал, какой он маленький, щупленький, как бы вовсе не
существующий, среди бесконечно громадного, клубящегося хаоса.