как-нибудь в другой раз, в другом месте. Здесь я поведаю об эстафете, о
ежегодной городской эстафете, которая для редакции была бедствием, для
города -- еще одним массовым праздником.
газеты и от главных своих обязанностей отклонялся ради важнейшего
мероприятия.
прежде всего патроны газеты -- партийные власти, чтобы отчитаться вверху о
своей неусыпной деятельности среди народа и для блага народа. Вот почему с
верху, пусть и невысокого, всего лишь чусовского, жали неумолимо и
настойчиво редакцию, брали подготовку к эстафете на особый контроль,
требовали, чтобы редактор на бюро горкома время от времени докладывал, как
там дело идет с подготовкой к общегородской эстафете.
мухлевал, чтобы из бедного гонорара городской газеты как-то выхимичить
средства на эстафету, на приветствия, кубки, призы, грамоты, знамена,
государственные и партийные хоругви, потому как контролировали, стращали,
проверяли со всех сторон, а помочь делом никто не помогал, считая, что
пламенное партийное слово важнее всяких дел.
причине, что у меня не то чтобы парадного, но и вообще никакого костюма не
было. Я жил и трудился во фронтовой гимнастерке сперва слесарем, затем
литейщиком, затем разнорабочим, и к моему пришествию в газету "Чусовской
рабочий" военная моя одежда потеряла не только боевой, но и вообще всякий
вид.
базаре костюм -- из американских подарков был костюм, бостоновый,
темно-синего цвета. Проявив российскую сметку и ловкость, трудовая жена моя
из какого-то стародавнего кукольного лоскута иль из чулка сшила мне галстук,
и стал я походить на солидного совслужащего, которому и на люди показаться,
и советскую печать представлять в массах не стыдно.
созвала меня сняться на карточку, и мы с нею снялись, и чусовская карточка
та с неумело на мне завязанным галстуком висит на стенке в моем нынешнем
кабинете, напоминая о нашей бедной молодости, памятной радостями, поскольку
были они очень редкие.
обновке и снизошел до приглашения меня на эстафету, чтоб вместе с ним
руководил я этим грандиозным в городских масштабах соревнованием. Было это
не просто приглашение, но и тактический маневр со стороны редактора, который
раскусил я не сразу. Дело в том, что редактор у нас из-за давнего, еще в
детстве полученного увечья был шибко хром, эстафета же дело хлопотное,
бегучее -- то забыли принести спортивные принадлежности, то лозунг иль
призыв не туда прибили, иль портрет лучшего друга всех совфизкультурииков на
не очень видное место повесили, то молоток утеряли, то гвозди рассыпали, там
и вовсе паника поднялась среди руководящей головки -- в каком-то финансовом
документе не обнаружилось подписи бухгалтера исполкома, и живет он,
голубчик, аж за рекой Чусовой, в поселке Чуньжино иль на Больничной горе,
куда в связи с возведением там новых благоустроенных домов началась массовая
миграция местного начальства. Транспорта ж пассажирского в городе нету, свои
машины партийное руководство свято берегло, да ему, местному начальству, и в
голову не приходило, чтобы кому-то еще доверять ездить на своих машинах, тем
более занюханным работникам занюханной редакции. На эстафету главные-то
чусовские вожди и не приходили. Народ и физкультурников приветствовали,
взбодряли руководители спортотдела горисполкома, завгороно, профсоюзные и
комсомольские деятели, а также замдиректора по быту металлургического завода
-- главного в городе предприятия. Если эстафета проводилась под эгидой
железнодорожников, тогда громко кричал в жестяную трубу о служении и
верности народу, родине и Сталину начальник политотдела железнодорожного
узла.
послевоенной пайкой, выветренный вольными ветрами бездомовья, после победы
выброшенный на улицу главным нашим командиром и отцом, тут-то был я в самый
раз. Носился по городишку, не чуя под собой земли, собирал какие-то подписи,
бумаги, спортивные предметы, на кого-то даже и голос повысил, кого-то
куда-то даже и послал.
величие и похожесть прически, как и положено вождю, повелительно указывал
влево, вправо и вперед. А я носился, а я носился обалдело, резво,
возбуждение в моем сердце и праздничный набат в голове все возрастали и
возрастали.
ту и по другую сторону дороги, грубо выстланной булыжником, стояли жидкие
цепи милиционеров, и сам начальник горотдела по фамилии Зайцев в нарядном
картузе взнялся на трибуну, благоговейно охраняемую с двух углов специально
подобранными молодыми, самыми красивыми чусовскими милиционерами с пока еще
несмелыми, но все равно бравыми усами.
надвигающимся ожиданием чуда, какой-то еще неизведанной радости иль
потрясения. И многие чусовляне вокруг меня и даже ко всему привычный
редактор малость побледнели. Побледнел, должно быть, и я, да самого-то себя
ведь не видно, зеркальце же в те годы мужики с собою не носили, чтобы
поглядеться.
строгим взглядом обвел сверху город, улицу, зрителей на старте, почти под
горою, потому как центральная улица имени, конечно же, Ленина была горбата,
с уклоном, сгрудившихся участников эстафеты, молодых парней и девушек,
одетых в разноцветные трусы и майки с номерами -- по случаю спортивного
соревнования отряженных из школ, РЭУ, с предприятий и контор в
физкультурники. Лицо редактора посуровело, напряглось, во всем его облике
проступила суровая решительность полководца перед броском его боевых
соединений в битву, и, как полководец, он повелительно взмахнул рукою. И тут
же толстый мужик с розовым лицом и обвислыми щеками по фамилии Вайсбаум, всю
жизнь двигавший местный спорт к победам и достижениям, сорванным голосом
скомандовал: "Н-на ста-ааарт!"
же, речи-то, в ту пору произносились по любому поводу, часто и без повода, и
одна другой волнительней и патриотичней. Следом за редактором должен кто-то
от партийной власти слово молвить, затем от комсомола, от профсоюзов, от
школ, от предприятий, от ветеранов труда, просто от общественности, и все с
волнующими призывами везде и всех побеждать, быть здоровее всех в мире, жить
вдохновенно и красиво, как товарищ Сталин и партия велят...
переминающиеся, пританцовывающие на кривой большой улице, до того околеют,
до того у них ноги онемеют, что бегут они совсем резво от стужи и скуки, а
власти-то думают, слово их яркое, возжигающее имело такое благотворное
влияние на физкультурников, воспламенило оно и погнало их к победам.
сидели на бюллетене, и решено было речей не произносить на этот раз, а
только бегать и побеждать. Но я-то не знал этого, вот и ударился в панику.
Молодой газетчик еще был, зеленый, но насчет идеологических явлений и
передовой нравственности был уже крепко подкован.
начальству о речах или оставить это без внимания, авось забудут и "не
заметят", парни и девушки сжали в разом отверделых ладонях палки, напиленные
из рыбацкого удилища школьным плотником дядей Колей Неустроевым, и замерли
между двумя жердями, на которых было натянуто красное полотнище со словом
"старт".
воздух волосатый кулачище -- все вокруг совсем перестало шевелиться, вроде
бы и дышать перестало, и, громко выпустив из себя много воздуху вместе со
звуком, напоминающим: "ах, гах или арш", рубанул кулачищем -- и тут же
физкультурники сорвались с места, ринулись вдаль по булыжнику.
советской прессе -- никогда Он, милостивец, просто так торжественный День
печати не пропустит, непременно на нем поприсутствует, испортит его,
поднапустив ветру, холоду, а то и дождя со снегом.
солидарности трудящихся в солнечном сиянии, в тепле, люди на демонстрации
шли в пиджаках, в платьях, физкультурники почти и вовсе без ничего пирамиду
делали на открытом кузове грузовика Вторчермета. Празднование Дня печати
Орловский Гай Юлий
Дальский Алекс
Круз Андрей
Херберт Фрэнк
Суворов Виктор
Сертаков Виталий